– Сейчас с ними Вьюн бренчит.
– Шуму должно быть много! – влез с назиданием Недомерок.
Айсур неприязненно покосился на долговязого придурка. Выслушивать поучения он был готов разве что от Шершня, в котором за драконий скок виден главарь.
Но все же сдержался, ответил учтиво:
– Шуметь мы любим, а за деньги так и вовсе…
– Славно, – подвел черту Шершень. – Главное – чтоб началось разом по всему городу.
– Ага! – с неожиданной мечтательностью протянул Айсур. – По всему городу! Ох, жарко будет!
Красавчик, который все это время лежал на скамье, закинув руки за голову, и не вмешивался в беседу, повернул лицо к Айсуру и с жадным интересом спросил нараспев:
– А Безли-иких не бои-ишься? Ведь хра-амы!..
Шершень и Недомерок воззрились на приятеля: мол, ты и сморозил!
Но Айсур не обиделся. Наоборот, блеснул глазами, как будто ждал этого вопроса.
– Безликие? А куда они смотрели, когда у нас с Айраушем отец сгинул в море, а мать умерла… тогда был Черный Мор… Мы совсем мелкими были, я брата под кровать загнал, чтоб нас смерть не заметила и тоже не забрала… сидели под кроватью, скулили от страха. А потом к соседям кинулись: помогите, люди добрые, с погребальным костром! Они и помогли… вместе с домом спалили маму, чтоб зараза дальше не пошла. А что двое мальцов без крова остались – про то Безликим интересно было знать?.. А когда я милостыню просить пробовал, а меня нищие камнями забросали – где тогда были Безликие, а?.. Когда Айрауша на рынке за вора приняли… он же дурачок, настоящий вор ему крикнул: «Беги!» – он и побежал… как его догнали и всей толпой били – про то Безликим ведомо?..
Айсур сдержал возбуждение, закончил почти спокойно:
– Вот как запылают разом все аргосмирские храмы, может, хоть тогда Безликие соизволят заметить Айсура-заморыша?
Большой сундук был опрокинут, по полу рассыпались нарядные льняные скатерти, чеканные кубки, серебряные блюда.
Шенги гневно пнул эту груду и представил себе, как это выглядит со стороны: бежавший из тюрьмы преступник ворвался в добропорядочный дом и бушует посреди разгромленной трапезной.
Именно так его видят вжавшиеся с стену пленники. Именно таким отражается Шенги в их глазах, круглых от ужаса.
Совиная Лапа не раз бывал в этом доме гостем. Знает в лицо каждого из слуг.
Вот сторож, на лице которого расплывается свежий синяк: крепко Шенги с ним поздоровался!
Вот конюх, который только что пережил сильное потрясение: спокойно чистил, насвистывая, лошадку – и вдруг у его виска щелкнули стальные когти и голос позади посоветовал вести себя тихо и делать что прикажут…
Вот повар, крепкий детина. Выглядит полным придурком… но у него хватило ума принять верное решение, когда ему был предложен выбор: либо он будет во всем слушаться грозного чужака, либо его воткнут башкой в котел с горячей похлебкой…
Вот старая рабыня, которая присматривает за хозяйством… ну, ее можно в расчет не брать, она не полезет геройствовать!
Ладно, со старухи спроса нет. Но остальные, дюжие парни, могли дать отпор двоим непрошеным гостям, из которых один – калека! Так нет же, размазались по стене, вздрогнуть боятся…
Хиави выбрался из-под стола и протянул руку к стоявшим у стены костылям:
– Нету там тайника, я пол простучал!
– Из чего она была сделана? – хмуро спросил Шенги.
– Из какого-то темного заморского дерева, он сам вырезал, каждую чешуйку. Ты же знаешь, он любит повозиться с ножом и деревяшкой.
Шенги хмыкнул. «Возиться с ножом и деревяшкой» – это было слабо сказано. Унсай был талантливым резчиком по дереву, а кто в этом сомневается, тому достаточно посмотреть по сторонам. Карниз в виде играющих лис, таскающих друг друга за хвосты; ножки стола – тролли с дубинками; спинки лавок, с которых ухмыляются забавные рожи…
– И когти как настоящие, – вздохнул Хиави. – Унсай сказал, что всю зиму над нею трудился…
– Постой, – насторожился Шенги. – Всю зиму? Он вырезал ее еще до того, как вы с этим пиратским посланником предложили ему сделать из меня мартышку наррабанскую?
Хиави озадаченно помолчал.
– Выходит, так… – признал он наконец. – Даже до того, как Хастан к нам приехал… Может, Унсай сам хотел учинить тебе пакость какую-нибудь… ну, боялся, что Лауруш выберет преемником его, а не тебя?
Но размышлять об этом было некогда…
Вспомнив о талисмане, Шенги с надеждой прижал серебряную пластинку к груди и подумал о лапе – черной, чешуйчатой, когтистой…
И даже зажмурился – так вспыхнуло вокруг серебристое сияние! Ах, марь болотная, он же про свою лапу подумал…
«Деревянная, деревянная…» – забормотал про себя Охотник. Ничего не изменилось: или талисман вконец запутался, или деревяшка была где-то очень, очень близко…
Шенги заставил себя размышлять спокойно. Вряд ли лапа спрятана в сарае или на кухне. Унсай должен был в любой миг взять ее, не привлекая внимания слуг. В трапезной? В спальне?
Охотник глянул на крутую лестницу с резными перилами. Ему не надо было спрашивать, куда она ведет: дом приятеля он знал неплохо.
– Все наверх! – приказал он. – Вы двое, помогите Хиави подняться по ступенькам.
Охранник и повар подхватили калеку под локти и мигом вознесли его наверх, а конюх, чтобы угодить грозному Охотнику, без приказа потащил следом костыли.
Спальня, как и прочие комнаты, поражала обилием резных украшений. Бросались в глаза балдахин над кроватью в виде паука, с ножек которого свисал полог, и рама зеркала – венок полевых цветов. Можно было только удивляться, что решетку от воров на окно Унсай поставил железную, а не сработал что-нибудь занятное из дерева…
Но где же он здесь мог спрятать лапу?
– Я переверну в этом доме каждый… – негромко начал Шенги – и вдруг замолчал.
Он стоял у окна, сверху была видна ограда и часть калитки. И Шенги увидел, как калитка, которую он, войдя, запер на засов, вдруг приоткрылась.
– Кто мог выйти со двора?! – рявкнул Шенги, обращаясь к слугам.
Те молчали, вжимаясь в стену и с ужасом глядя на взметнувшуюся перед их лицами черную птичью лапу.
– Был вопрос, не было ответа! А ну!..
Набралась смелости, как ни странно, старуха-экономка:
– Это Ромашка, господин…
– Какая еще, в Бездну, Ромашка?
– Новая служанка, хозяин ее на днях купил…
Шенги бросил за окно взгляд, полный бессильной ярости. Наверняка девчонка побежала не на танцы…
– Скоро тут будет стража, – пискнул Хиави. – Уходим?
Как ни странно, в его голосе прозвучало разочарование. Видно, негодяй крепко увлекся этой идеей: утопить сообщника, раз уж самому не выплыть…
– Не уходим! – отрезал Шенги и обернулся к рабам. – Эй, неустрашимые! Вам золото в руках доводилось держать?
«Неустрашимые» ответили тупым взором семи глаз (конюх был одноглазым).
– Двадцать золотых, – веско уронил Шенги. – Двадцать золотых тому, кто до прихода стражи найдет вот такую лапу, только деревянную. Она спрятана где-то в доме.
Одно потрясение помогло справиться с другим. Рабы зашевелились. Шутка ли – двадцать золотых! Да они сами, все четверо, столько не стоили!
– Двадцать, – повторил искуситель. – Я слово держу. Даже если меня к удавке приговорят, я с эшафота крикну Лаурушу, чтоб за меня долги заплатил. Взламывайте замки, разбивайте сундуки, заворачивайте ковры – нет ли тайника. Погром потом валите на меня. Мол, Совиная Лапа разбушевался..
Шенги еще не закончил говорить, а здоровяк повар уже склонился над стоящим в углу сундуком, одноглазый конюх азартно потянул занавеску (вероятно, надеясь, что лапа спрятана над карнизом), а старуха кинулась к кровати и с остервенением принялась потрошить перину.
В это беспокойное время не просто было предстать пред очами правителей Гурлиана. Но Рахсан-дэр добился аудиенции… какое там «добился» – просто взял дворец штурмом! Попробовали бы его не впустить, если речь шла о жизни его драгоценной воспитанницы!
Правители приняли его вдвоем: принц Ульфест опять где-то шлялся. Возможно, не сумел вырваться из цепких ручек золотоволосой Айлы. А может, спрятался так, что даже эта дивная фея, порхая по дворцу, не сумела выследить свою жертву…
А жаль, ибо он пришел бы в восторг от представления, которое закатил в тронном зале Рахсан-дэр.
О, это было яркое зрелище! Труппа аргосмирского театра в полном составе ударилась бы в глубокий запой от невозможности залучить в свои ряды этого осанистого и темпераментного старца!
Рахсан-дэр не вошел, а ворвался в тронный зал – в развевающихся наррабанских одеждах, в звенящих браслетах, с драгоценным обручем на голове, с кривой саблей за поясом. (Саблю он только что со скандалом отстоял у распорядителя дворцовых аудиенций и начальника стражи. «Клянусь звездными письменами Гарх-то-Горха, обезоружить вельможу моего ранга – значит низвести его до уровня жалкого простолюдина! Уж лучше рубите мою честную седую голову!» В конце концов за решением было тайно послано к королю, и Зарфест приказал оставить старику саблю.)
Знатного наррабанца сопровождали двое чернокожих слуг. Едва войдя в тронный зал, они пали ниц у порога и не поднимали глаз, словно боясь, что сияние, исходящее от гурлианских владык, испепелит их.
А сам Рахсан-дэр, хоть и был донельзя взволнован известиями, полученными в доме Главы Гильдии, все же ни на шаг не отступил от ритуала. Еще в Издагмире он прочел в летописи о прибытии в гурлианскую столицу послов из своей страны – и теперь скрупулезно повторил все то, что, судя по летописи, проделал глава посольства.
Сначала старик шустро простерся перед королем, воскликнув при этом:
– Преклоняюсь пред силой и властью!
Затем пал ниц перед черным престолом, сообщив ошарашенным придворным:
– Преклоняюсь пред мудростью и опытом!
С третьим, пустым троном вышла заминка. Но бывалый царедворец Рахсан мудро рассудил про себя, что был бы трон, а наследник приложится, и растянулся перед Рассветным Престолом, прокричав: