– Гратхэ грау дха, Гарх-то-Горх! – негромко возблагодарил старый Рахсан Отца Богов.
– И приготовься к бурному разговору, – ухмыльнулся Шенги. – Принцесса была весьма недовольна, когда узнала, что ты просил у короля Зарфеста воинов для ее спасения.
– Ничего, – откликнулся счастливый вельможа, – мне тоже найдется что сказать этой… этой надежде своего царственного отца!
Охотник учтиво кивнул старику и двинулся дальше вдоль скамьи с шумными гостями.
Его место было во главе стола, рядом с Лаурушем, – и никто, как бы пьян он ни был, не посмел бы это место занять.
Плюхнувшись на скамью, Шенги спросил Главу Гильдии:
– Не много ли пьешь? Сердце позволяет?
– Не бойся за мое сердце, сынок! – Лицо Лауруша побагровело, усы встопорщились. – От радости не умирают.
Шенги улыбнулся, плеснул себе вина из кувшина в чашу и сказал:
– А мои-то каковы! Сунуться без учителя в Подгорный Мир, отмахать столько складок, отыскать врага, приволочь его в Аргосмир… Я тебе говорю как Главе Гильдии: ну, чем тебе это не испытание? Пройденное уже, да еще как пройденное! Красиво! С блеском!
Лауруш перестал улыбаться.
– Я им задания не давал! – упрямо отозвался он. – Охотники это задание не проверяли!
– Король проверял!
– А где у короля браслет?
Шенги не нашелся, что ответить, и сменил направление атаки:
– Я прошлую ночь в тюрьме просидел! Мне пыткой грозили! А если бы сломался, взял бы на себя чужой грех – хрипеть бы мне в удавке на позорном эшафоте! Ты все это знал… ты за меня переживал?
Лауруш молча глядел тяжелым взглядом прямо перед собою, не видя, как напротив него Джарина в такт песне размахивает опустевшим кубком и голосит:
У портного бойкая жена –
И без мужа тоже не одна!
И, стежочек за стежочком,
Шьет она с дружком всю ночку –
Ей не жалко своего сукна!..
– Вот так же и я за своих переживаю! – убедительно сказал Шенги. – Они ж мои ученики, все трое. Я ж от своей души три куска оторвал и этим паршивцам раздал…
– Послезавтра, – глухо бросил Глава Гильдии.
– Что – послезавтра? – не понял Охотник.
– Ну, завтра же праздник, – заставил себя улыбнуться Лауруш. – Грех завтра испытание проходить. Добрые люди дела откладывают и идут в храмы. А вот послезавтра…
Безнадежно-тоскливое выражение лица Шенги сменилось радостной, почти детской улыбкой. Он вскочил на ноги и запел, перекрывая пьяный хор:
У купчишки бойкая жена,
Муж ушел – уже с дружком она.
И меняет, и торгует,
И ласкает, и целует,
И при барыше всегда она!..
Интересно, сколько времени сможет умный, с сильным характером мужчина выдержать это бессмысленное и тупое занятие – стоять у окна и пялиться на луну?
Причем и луне он наверняка успел надоесть. Было бы рядом облачко – заслонилась бы от пронзительного, неотступного взгляда…
За спиной с кровати доносится сонное женское дыхание: Лейтиса, недавно прибежавшая на Серебряное подворье, быстро сообщила новости, прыгнула на кровать и сразу уснула. Хастан не стал ее тревожить: умаялась!
К тому же принесенные вести сейчас волновали его больше, чем женщина. Они пахли кровью и гарью, эти вести.
– Жаль, ты не можешь взглянуть на город днем, – негромко сказал посланник луне. – Увидела бы завтра много любопытного.
Луна не ответила. Ей и ночью много раз доводилось видеть огонь, кровь и смерть, коварство и жестокость. Что нового мог ей показать этот человечишка?
Пасынки Гильдии
Посвящается моей верной читательнице Анне Зангиевой, запустившей в Подгорный Мир чешуйчатого ползуна
1
Аргосмир просыпался – присмиревший, нарядный и умытый, словно ребенок, которого родители ведут в храм. Он и был сейчас ребенком, этот город, вспомнивший, что люди – не высшее и не главное в мире, сотворенном богами. Святилища, куда весь год горожане шли со своими горестями и надеждами, в этот день стали средоточиями силы и власти, семью сердцами города, семью престолами Безликих Повелителей, в грозном молчании ожидающих почестей, положенных им от сотворения мира.
Но далеко не все в столице Грайана были настроены столь благостно и мирно. Например, никакого праздничного оживления не читалось на худом, с острыми чертами лице женщины, что сидела на заросшем мхом большом камне. Холодный ветер с моря, долетавший сквозь бедные окраинные дворы на этот пустырь, заставлял ее кутать плечи в старую шаль. Женщина делала это рассеянно, не отводя взгляда от лежащей у ее ног груды небольших свертков из темной материи.
Обступив валун полукольцом, несколько мужчин ожидали, когда она заговорит.
Окажись на пустыре случайный прохожий – кинулся бы наутек при виде разбойничьих рож этих оборванцев. И прав был бы этот прохожий: от такого сброда лучше держаться подальше. Целее будешь.
Но сейчас бродяги держались с почтительностью, которая плохо вязалась с их не внушающим доверия видом.
Наконец женщина спросила сурово:
– Хватит огня-то?
– Хватит, королева! – первым успел отозваться смуглый парень с перебитым носом и черными сальными патлами. – А надо будет – и кровью город умоем!
– Грозный какой выискался! – строго и насмешливо одернула его женщина. – Сегодня огонь дороже крови. Жабье Рыло насчет резни приказа не давал… Проверили, как эти штуки горят? Что-то у меня нет веры этому алхимику.
Бродяги истово закивали, хором заверяя «королеву», что да, сожгли они один запал – хорошо горит, искры рассыпает… не угодно ли ей самой убедиться?
– Нет, они нам понадобятся все, – улыбнулась женщина уголками губ. – Увижу, как они горят, уже в деле. Сама одну штучку понесу, под шалью ее легко будет спрятать. Мне, пожалуй, нужен будет спутник, вроде как муж, чтобы отвлечь внимание.
– Я!.. – истово выдохнул смуглый парень с перебитым носом.
Женщина скользнула по нему равнодушным взглядом:
– Не с твоей рожей… Со мной пойдет Мордастый, только его надо одеть поприличнее. Собирайте это богатство в мешок, парни, поделите между кем надо. Не подведите Жабье Рыло! Пусть пожары начнут перемигиваться меж собой из конца в конец города!
Бродяги поспешно принялись укладывать свертки в рогожный мешок. А «королева», встав с валуна, отошла на несколько шагов и небрежно поманила рукой оборванца со сломанным носом. Тот ринулся к ней, словно верный пес, которого позвала хозяйка.
– Пойдешь к Шершню, – приказала женщина. – Скажешь ему: Гиблая Балка отзывается на слово Жабьего Рыла не хуже, чем Бродяжьи Чертоги. Скажешь: мы помним, кто наш господин.
Сияющая улыбка фаворита разом исчезла со смуглой физиономии оборванца.
– Шершень! – Он произнес это имя так, словно выплюнул что-то ядовитое. – Ну на кой Жабье Рыло поставил над нами чужака? Своих, аргосмирских не нашлось?
– Вот пойди и спроси у «ночного короля», – насмешливо посоветовала женщина.
Оборванец был так рассержен, что не обратил внимания на издевку.
– И чудные они какие-то, Шершень с его дружками. Сами с собой разговаривают – сдохнуть мне без погребального костра, если вру!
– Да, – посерьезнела «королева». – Разговаривают. Трактирщик, у которого они живут, на всякий случай за ними подглядывает да подслушивает. Так он мне сказал, что в Шершня и его подручных вселились души каких-то колдунов.
– Это как? – От изумления парень даже забыл про злость.
– Сама не понимаю, – честно ответила «королева». – Но когда они сами с собой разговаривают – это не сами с собою, а… – Тут женщина спохватилась: – А вообще не наша это забота. Лучше пригляди, чтобы все свое дело знали: и те, кто поджигают, и те, кто огонь тушить мешают, и те, кто подстрекают аршмирский люд на мятеж!
Шерайс Крылатая Мысль, молодой жрец Того, Кто Хранит Всякую Неразумную Тварь, еще с вечера навел порядок в своем маленьком деревянном храме. Даже смахнул пыльные полотнища паутины, которые обычно не трогал, объясняя это тем, что паук – неразумная тварь, а стало быть, здесь даже ему кров и защита.
Это, конечно, было отговоркой. Шерайсу просто лень было тыкать метлой по темным углам. Да и для кого особенно стараться?
Год назад Шерайс впервые перешагнул этот порог и хозяйским взглядом обозрел каменную плиту с углублением, в котором горел огонь, кувшин с вином на одном углу плиты, бронзовую чашу с зерном – на другом, ящик с растопкой в углу полутемного помещения… ах, как счастлив он был тогда!
Прежде, будучи учеником, Шерайс обязан был возносить молитвы всем Безымянным. Он был ничей, он не знал, кто из богов призовет его на службу.
По обычаю, который за века освятили благосклонным молчанием Безликие, ученик может стать жрецом лишь в двух случаях: либо где-то умрет жрец и опустеет место у жертвенника, либо будет воздвигнуто новое святилище. И как же боялся Шерайс, что придется ехать в глухомань среди болот и принять жертвенник в старом сарае, куда приходят крестьяне из дальних деревень совершать свадьбы и погребальные обряды, а расплачиваются туесками с клюквой да крынками козьего молока. Это страшило Шерайса даже больше, чем возможность проторчать в учениках чуть ли не до старости.
Сказочной удачей казалось принять служение в одном из семи храмов столицы!..
Угу. В самом жалком из храмов.
Во всем городе только два святилища, где служит лишь по одному жрецу. Вот одно из них Шерайсу и досталось. Конечно, на все воля богов, но ведь обидно же!..
Какие толпы молящихся ежедневно стекаются в храм Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней! Шестеро жрецов служит там! Шестеро!
Как охотно сыплют моряки серебро и медь на жертвенник Того, Кто Колеблет Морские Волны! А потом они спешат в храм Того, Кто Повелевает Ветрами, а оттуда идут почтить Того, Кто Движет Светилами.