– Ладно, – хмуро сказала женщина, – пошли все вон, нечего таращиться… Патлатый, волоки девчонку в дом, там еще потолкуем.
Мужчина с темными сальными волосами больно взял девочку за плечо и подтолкнул к крыльцу мерзкой хибары с плоской крышей. (Нитха не сумела оценить красоту, роскошь и величие королевского дворца Гиблой Балки.)
В комнате Щука прыгнула с ногами на кровать и оценивающе глянула на пленницу, которую Патлатый все еще держал за плечо:
– Да, за тебя можно неплохо поторговаться… Под мужиком уже побывала?
Наверное, чтобы сохранить личину наивной деточки, надо было непонимающе похлопать глазками. Но Нитха, сорвавшись, выдала по-наррабански витиеватую тираду, в которой упоминались щупальца Гхуруха, бешеные псы, пустынные кактусы, чумные крысы и три поколения предков Щуки по обеим линиям.
Щука не знала ни слова по-наррабански, но ответ пленницы поняла без перевода, причем довольно точно. А Патлатый, у которого и у самого в жилах текло некоторое количество наррабанской крови, уважительно покрутил головой:
– Красиво журчит, прямо как в театре!
– Стало быть, мужчин ублажать не умеешь, – озабоченно протянула Щука. – Хорошо это или плохо – уж тут Майчели судить… А чему обучена? Ну, чтоб я могла цену заломить… Может, поешь или танцуешь?
Нитха немного умела и то и другое. Но представила себе, как она, вертя бедрами, без музыки танцует перед этими тварями азартную и страстную наррабанскую горхоку… и поспешила ответить:
– Не умею. Но торговаться не придется. Мой дядюшка Шенги даст вам денег, сколько скажете.
Даже не ответили, даже не переглянулись… Ой, плохо! Значит, покупатель уже есть, неясно лишь, сколько заплатит…
Майчели?.. Где-то Нитха уже слышала это имя…
Тем временем парень, которого прозвали Патлатым, старался набить цену своей добыче:
– Может, она другому ремеслу обучена? Скажем, гаданью? Я слыхал, что самые ушлые гадалки как раз наррабанки и есть.
Не будь Патлатый такой сволочью, Нитха ему бы в ноги поклонилась за умную мысль. Ну конечно! Самая скверная примета – обидеть гадалку! Ударишь ее или хоть слово худое скажешь – удачи не видать!
– Гадание – не ремесло! – обиженно поправила девушка Патлатого. – Это высокое искусство, это боги говорят человеческими устами! Моя мама была первой гадалкой на весь Нарра-до. Я кое-что умею, но до мамы мне далеко.
Это заявление удивило и заинтересовало похитителей.
– Правда? – подалась женщина к пленнице – словно хищная рыба метнулась к мальку. – Ты обучена гаданию? Славно! Ну-ка, скажи: что Патлатому на роду написано?
Нитха про себя отметила недобрую, ехидную нотку, что прозвучала в вопросе.
– Если по старинке гадать, то надо на крови, – деловито сказала она. – Дайте нож.
– Не давай ей нож, – хмыкнула Щука. – Вон как глаза сверкнули…
Нитха тут же кротко потупилась.
– Просто по ладони гадай! – Патлатый сунул девочке свою лапу.
«За главного тут баба, которую ты назвал Щукой, – размышляла Нитха, с глубокомысленным видом изучая линии немытой ладони. – Ты ей не нравишься, а значит, незачем с тобою и церемониться!»
Подняв на Патлатого глаза, девочка мстительно пропела, подражая интонациям базарных гадалок:
– И рада бы я соврать, да боги не велят. Ждет тебя, удалец, близкая встреча с удавкой палача. Будешь лежать весь синий и красивый. И язычок на бочок.
Патлатый с проклятием отдернул руку, а королева нищих расхохоталась:
– Не надо быть провидицей, чтобы напророчить удавку балочной крысе! А ты, Патлатый, хотел услышать, что помрешь в девяносто лет, в собственном особняке, да? На кровати, на парчовом покрывале? А вокруг будут рыдать безутешные дети и внуки?
Нищий угрюмо глядел в пол.
Женщина оборвала смех.
– Ладно. Отведи ее на чердак и запри там. Только предупреди, чтоб тихо сидела, а то как бы ее наш сторож не обидел… Постой! – задержала она Патлатого, который потащил девочку к двери. В глазах королевы нищих плеснулось недоброе веселье. – Ты что, обычай забыл? Гадалке надо платить. Иначе доброе предсказание не сбудется, а злое вдвойне вырастет.
Патлатый растерялся:
– Заплатить?.. Щука, да откуда у меня хоть медяк?..
– Не переживай, – утешила его Нитха, – два раза не удавят.
Патлатый замахнулся на пленницу. Та с визгом уклонилась от удара.
– Не смей! – заорала Щука. – Чтоб ни одного синяка на ней не было!
Когда разъяренный нищий утащил девочку, Щука вновь открыла жестяную коробочку. Увы, листьев как было три, так и осталось…
Королева нищих нырнула под стол и извлекла оттуда завернутый в чистую тряпку предмет. Поставила на кровать, бережно развернула. В вечерних лучах тускло засветился медный бок чеканного наррабанского кальяна.
Ну, что за бестолковый день! Солнце клонится к закату, а Лепешка ничего не заработала. Ну, если не считать обещания Патлатого: мол, королева нищих ей заплатит, не поскупится… Так ведь это же Патлатый, ему соврать – что вороне каркнуть…
Появилась надежда, когда заявились Алмазные. Пока наемники обыскивали дом, их командир увлеченно тискал Лепешку. Та хохотала, всем своим видом показывая, как ей приятно внимание бравого вояки. Уже совсем девица уверилась, что соседний дом парни будут обшаривать без командира… Так нет же, не остался, гад, ушел с остальными…
Чтобы утешиться, Лепешка набросила на плечи свою добычу – алое покрывало с серебряными цветами. Повертелась перед зеркалом – ах, принцесса, просто принцесса!..
Не удержалась – приоткрыла ставни.
Пусто. Тихо. Никто не орет, не швыряется камнями, не ломится в дом. Но никто и не видит красавицу Лепешку в дорогом наряде. Никто не постучит в дверь, не позвенит тугим кошельком у пояса…
И вдруг женщина вытаращила глаза, разинула рот и так резко подалась вперед, что едва не выпала из окна.
По улице шел прохожий… нет, не так! По улице мимо Лепешки шествовала ее мечта – Очень Богатый Старец. Прямой, как меч, с великолепной седой шевелюрой и лихо закрученными усами. Походка молодая, упругая – можно спорить на серебрушку, что такой старик годится кое на что получше, чем болтовня о простреле в пояснице.
По одежде – наррабанец, да не простой! Либо очень богатый торговец, либо вообще из тех, кто цепляет к своему имени словечко «дэр». А перстни! А браслеты! А сабли с дорогими рукоятями! И это в мятежном городе, где его на каждом шагу ограбить могут! Какое великолепное презрение к богатству! Кто не боится, что его побрякушки попадут в лапы разбойникам, тот и женщину одарить не поскупится.
Лепешка уже изнывала от желания. И от зависти к неведомой гадине, которая владеет таким великолепным мужчиной. Отбить! Обязательно отбить, и в болото нынешнего дружка, в болото эти убогие комнаты, снятые в чужом доме. Она, Лепешка, сдохнет на месте, если не станет последней страстью знатного чужеземца!
Пока голова горела от хищных мыслей, руки проворно поправляли волосы, опускали пониже и без того глубокий вырез платья, расправляли складочки великолепного покрывала.
И в точно рассчитанный момент – нежный, заботливый оклик:
– Эй, путник! Эй!.. Да-да, благородный чужестранец, я к тебе!.. Будь осторожен! Только что за угол свернули пятеро головорезов, да такие, что жуть!..
Остановился. Поднял голову. Уставился на Лепешку – ах, как уставился! Глаз не отведет, словно его снежные феи заморозили! Теперь не упустить…
– Почтенный, тебе надо выждать, чтобы они ушли… Погоди, я отопру дверь…
Скорее, скорее, бегом… вот уже гремят засовы, распахивается дверь… хвала богам, не ушел, ждет…
– Войди, добрый путник! Я…
Слова застыли у Лепешки на языке, потому что глаза ее встретились с глазами гостя.
Нет, это был не взор влюбленного. И не взгляд человека, принявшего вежливое приглашение. От того, кто так смотрит, нужно бежать, как от лесного пожара.
Взвизгнув, Лепешка бросилась через маленькую прихожую, споткнулась о порог, упала.
Наррабанец вошел в дом и закрыл за собой дверь…
Странный гость недолго пробыл в комнате Лепешки. Вскоре дверь снова отворилась, старик вышел на крыльцо, вкладывая в ножны одну из сабель.
Лепешка следовала за ним до порога. В женщине трудно было узнать кокетку, что недавно окликнула прохожего из окна. Зареванная, растрепанная, с размытой ручейками слез краской на щеках, она пыталась что-то сказать, но не решалась. Из неглубокого пореза над ключицей сбегала тонкая струйка крови, пачкая обрамляющие вырез дешевые кружева.
– Если ты солгала мне, – не оборачиваясь, ровно сказал старый наррабанец, – ты нигде не сыщешь места, чтобы скрыться.
– Я… нет… я все, что знаю… – залепетала женщина.
Гость уже прикрывал за собой дверь, когда Лепешка робко спросила:
– А… покрывало?
Старый наррабанец жестко усмехнулся:
– Оставь себе. Оно осквернено.
Чердак показался Нитхе неожиданно крошечным, меньше чулана. Но она сразу поняла, в чем дело: он был разгорожен хлипкой стенкой из досок, в щели меж которыми струился свет. Эти жидкие полоски перечеркивали пыльную темноту чердака и позволяли разглядеть низки сушеных грибов и яблок, свисавшие с потолка.
– Тут сиди. – Патлатый пнул перевернутый ящик. – Тихо сиди, как мышка, не то пожалеешь. Проголодаешься – можешь яблочки пощипать. Но упаси тебя наррабанские боги сунуться за загородку! – Он указал на дверцу в дощатой стенке, закрытую на засов. – Там живет огромное жуткое чудовище. Оно тебя живьем сожрет, я не шучу!
– Дяденька, – всхлипнуло несчастное дитя, – я боюсь!
– Можешь бояться и дальше, – милостиво разрешил Патлатый, спустился по лестнице и запер над своей головой чердачный люк.
Едва Нитха осталась одна, как маска наивного ребенка была сорвана и отброшена.
Юная наррабанка, словно шустрый зверек в клетке, быстро обследовала закуток, ставший ее тюрьмой. Выхода не нашла, но особо не огорчилась: был бы выход, ее бы тут не заперли. Люк она подергала и стены обшарила лишь для того, чтобы больше о них не вспоминать. Куда больше заинтересовала ее вторая половина чердака. Не зря же ей запретили туда соваться! И даже сочинили страшную сказочку про огромное чудовище, которое питается непослушными девчонками…