ий лилъ, что можно перевести как «дух, при-зрак». Тогда получается, что Нинсун зачала Бильгамеса от некоего духа или демона, будучи одержима им{16}.
Старошумерские и староаккадские хозяйственные тексты хранят несколько упоминаний о культовых местах и праздниках, связанных с почитанием Бильгамеса{17}. В Лагаше существовало специальное место, называвшееся «берег Бильгамеса». Во время осеннего праздника, посвященного богине Бау, супруге главного городского бога Нингирсу, там приносились жертвы умершим правителям, почитавшимся в Лагаше. В частности, Бильгамес получал от граждан Лагаша козлят, рыбу, зерно и зелень. А в городе Адабе такое же поминальное место называлось «холм Бильгамеса». Весьма возможно, что речь идет о кладбищах и поминальных местах, располагавшихся на другом берегу реки. Нам хорошо известно о существовании ворот, через которые проносили покойников к берегам каналов, отведенных от Тигра или Евфрата. В воротах этих стояли молодцы, получавшие плату за доставку тел на противоположный берег — исторические предтечи греческого Харона. Так вот, даже ворота, через которые тела доставлялись на берег, в Лагаше имели название «врата Бильгамеса». Жертвы умершим тоже доставлялись через эти ворота, а часть города, примыкавшая к берегу реки, и вовсе называлась «внешний город Бильгамеса». Этим она отличалась от внутреннего города, окруженного стеной.
Таким образом, в хозяйственных и административных документах досаргоновского времени имя Бильгамеса было связано исключительно с культом умерших, поминальными местами и (возможно) кладбищами, а празднества с его участием справлялись осенью (месяц богини Бау приходился в Лагаше на октябрь — ноябрь). Можно предположить, что с точки зрения культа Бильгамес в это время — обобщенное название живого человека, которого постигла смерть, но который при этом достоин памяти потомков. В двух хозяйственных текстах из Лагаша сохранилось также мужское имя собственное Ур-Бильгамес «раб Бильгамеса». По какому случаю так могли назвать человека — неясно. Вполне возможно, что «раб Бильгамеса» это просто «смертный».
В царских надписях старошумерского периода и в надписях династии Аккада Бильгамес не упоминается. Из этого можно сделать вполне определенный вывод о второстепенности его культа в пору их составления (XXV–XXIII века). Божество, связанное с могилами и кладбищами, вряд ли могло обеспечить военную мощь царей I династии Лагаша. Оно вполне годилось для того, чтобы вдохновлять солдат на победу или на героическую гибель в сражении (о чем и свидетельствуют надписи этого времени на навершиях булав), но вряд ли было способно сделать правителя «царем четырех стран света». Кроме того, из надписи основателя аккадской династии Саргона следует, что он разрушил стену Унуга и нанес поражение его лугалю, а затем восстановил разрушенный Киш{18}. Вряд ли завоеватель города, в котором правил Бильгамес, стал бы поддерживать его культ. К тому же, если верить надписи, Саргон произвел действие, обратное тому, что некогда совершил Бильгамес: он вернул царственность из Унуга в Киш.
Новую жизнь культ Бильгамеса обретает только во время правления энси второй династии Лагаша Гудеа (конец XXII века). Карьера этого даровитого хозяйственника и покровителя искусств находилась в прямой зависимости от его происхождения. Своей матерью он считал богиню Гатумдуг, об отце не упоминал. Это означает, что он был отпрыском священного брака. Став зятем энси Ур-Бау (также рожденного в результате священного брака), Гудеа через некоторое время сменил его на лагашском престоле и добился расположения кутийского вождя, носившего титул лугаля после оккупации Южной Месопотамии племенами кутиев. Вследствие своего возвышения Гудеа получил право использования на строительных работах не только жителей Лагаша, но и граждан соседних городов (включая даже отдаленные районы Элама). За время его двадцатилетнего правления (ок. 2143–2123) в Лагаше были построены монументальные культовые сооружения, в каждом из которых воздвигались статуи самого правителя, сопровождаемые пространными надписями о его хозяйственных заслугах. А в гимне, записанном на двух глиняных цилиндрах, автор надписи называет энси Гудеа «богом своего города» и «сыном Нинсун», в чем-то уподобляя его самому Бильгамесу. Вот какие благопожелания Гудеа произносятся в последних строках цилиндра В{19}(XXIII 16–21){20}:
О выросший с Бильгамесом,
Чей прочный трон никто не свергнет!
Бог твой, господин Нингишзида, —
родня Небу!
Твоя божественная мать Нинсумун —
носительница благого отпрыска,
свое создание любящая!
Ты — дитя, истинной коровой рожденное!
Гудеа был убежден в том, что оставленные им надписи и статуи переживут время и сделают его потомство бессмертным. История показала, что в этом он не ошибся. Потомки Гудеа Ур-Нингирсу и Пиригме с гордостью носили титул «сыновей, рожденных Нинсумун» и объявляли ее своим личным духом-хранителем (ламассу){21}. Должно быть, они считали себя равными Бильгамесу по праву происхождения от Гудеа.
Новый этап в развитии культа Бильгамеса наступил в эпоху III династии Ура. В школьном тексте этого времени Бильгамес встроен в иерархию верховных богов, управляющих миром, и объявлен покровителем должности эна:
Отец Энлиль владеет Ниппуром,
Мать Нинлиль владеет Экуром,
Нанна-Зуэн владеет Небом,
Инанна владеет чужими странами,
Энки-карп владеет Униром,
Нергал владеет Подземным миром,
Герой Нинурта владеет битвой,
Нуску, праведный визирь, владеет престолами,
Бильгамес владеет жречеством (пат-еп),
Ниншубур владеет Страной{22}.
Как уже было сказано, первые цари III династии Ура — лугаль Унуга Утухенгаль, лугали Ура Ур-Намму (ок. 2113–2093) и Шульги (ок. 2093–2046) — провозгласили Бильгамеса своим помощником в войне против кутиев, а двое последних — еще и своим старшим братом. От этого времени до нас дошел гимн Шульги (гимн О), в котором рассказано об отношениях между царственными братьями. Этот гимн является ценнейшим историческим источником, из которого мы впервые черпаем подробные сведения о культе Бильгамеса. К сожалению, он частично поврежден. Приведем только наиболее значимый фрагмент (38–60):
В день, когда судьба страны решилась,
Когда семя живых существ вышло,
Лугаль навстречу спутнику своему просиял лучами, —
Тогда Бильгамесу, эну Кулаба,
Шульги, праведный пастырь Шумера,
Под его сияющей стопой слово вывел.
Чтобы навеки не молкла слава,
Чтобы навсегда продлилось правленье,
На долгие годы не прерывалось —
Они в могучем своем геройстве
Друг на друга посмотрели с приязнью.
Шульги, праведный пастырь Шумера,
Брата, друга своего Бильгамеса
В могуществе своем так прославляет,
В геройстве своем такие слова находит:
«Богатырь битвы, городов разрушитель,
Уничтожающий их в сраженье,
Таран священной стены, в метанье пращи искусный,
На дом Киша оружие свое ты направил,
Семерых героев трупами сделал,
Голову Энмебарагеси, царя Киша,
Стопой своей сокрушил,
Царственность из Киша в Унуг перевел…»
Далее в тексте идет большая лакуна, видны только первые знаки каждой строки. Это упоминания похода в кедровые горы, Хувавы, семи лучей, путешествия в Ниппур к богу Энлилю, пленения некоего героя и разгрома враждебных горных стран. В конце текста Шульги назван «сыном Нинсун», что означает его божественный статус и равенство Бильгамесу{23}.
Свидетельство гимна О имеет для историка большое значение. Бильгамес назван здесь сокрушителем головы кишского царя Энмебарагеси. Следовательно, он его современник. Первые царские надписи оставил нам лугаль Киша по имени Мебараси, которого вполне можно отождествить с Энмебарагеси. А этот лугаль жил в XXVI веке. Получается, что Бильгамес тоже жил в это время? Нет. Ведь его имя впервые встречается в составе имени собственного в урском документе XXVII века. Так что или Энмебарагеси и Мебараси это разные лица, или идеология позднего Ура могла передвинуть события унугско-кишской войны на столетие позже. Но в любом случае это уже надежная отправная точка для изучения исторических деяний Бильгамеса. Из гимна О можно сделать совершенно определенные выводы. Во-первых, исторический Бильгамес был известен войной против одного из лугалей Киша, после чего политическое доминирование в Шумере перешло к Унугу. Во-вторых, его знали как инициатора похода на восток, в горы Загроса, где он, по преданию, отнял у Хувавы загадочные семь лучей. Этот подвиг также прибавляет ему политический вес, поскольку, как мы хорошо знаем из старошумерских царских надписей, каждый удачный поход за строительным лесом и камнем давал хозяйству страны возможность развития, не говоря уже о приращении рабочей силы и населения в результате захвата новых рабов. В-третьих, отношения унугского эна с ниппурским храмом Энлиля были обязательной частью политики того времени: удачливый в походе правитель поставлял этому храму часть военных трофеев, в результате чего легитимность его правления подтверждалась жрецами на следующий срок