предстает уже как сложная и противоречивая фигура, а его поступки воспринимаются неоднозначно.
Чем мог гордиться шумерский правитель, что он считал основными достижениями своей жизни? Царские надписи отвечают на этот вопрос достаточно полно. Правитель мог гордиться военными заслугами, строительством или подновлением храмов, прокладкой нового канала или изданием нового закона. Но ни один правитель до Бильгамеса не имел той заслуги, о которой говорит первое из известных нам эпических сказаний о нем. Текст этот относится к жанру былин или дружинных песен, но при этом имеет обычный для большинства гимнов колофон за-ми-зу дугам — «хвала тебе сладка». Он, несомненно, исполнялся под аккомпанемент грозно звучащего инструмента вроде большого тамбурина, но впоследствии был предназначен для переписывания и заучивания учениками шумерской школы. По своей первой строке текст называется «Гонцы Агги, сына Энмебарагеси…», в нем 115 строк, его упоминают старовавилонские каталоги литературных текстов из Ниппура и Ура.
Гонцы кишского лугаля Агги, сына Энмебарагеси, приходят к эну Бильгамесу в Унуг. Бильгамес излагает их речь в присутствии старейшин народного собрания. Лугаль Киша требует, чтобы Бильгамес послал жителей Унуга копать и углублять колодцы Киша. Бильгамес спрашивает старейшин, должны ли граждане Унуга подчиниться воле Киша. Старейшины отвечают, что должны. Но Бильгамес, полагаясь на свою госпожу Инанну — богиню любви и войны, — не принимает их слова всерьез и обращается к юношам, составляющим вторую палату народного собрания:
Юноши города в Собрании Бильгамесу отвечают:
«Чтобы стоять, чтобы сидеть,
Царского сына сопровождать,
Поводья осла чтобы держать —
Кто захочет для этого жить?
Вы, старейшины, шей не склоняйте!
Мы же оружием биться будем!
Унуг — мастерская богов великих,
Эанна — дом, спустившийся с Неба,
Великие боги форму его изготовили,
Великая стена его касается Неба,
Высокое жилище основано Дном!
Нет сомнения, ты — его лугаль, его герой,
Горячая голова, принц, возлюбленный Аном!
При приближенье своем он испытает ужас!
Войско его мало, просто его рассеять!
Люди его соперничать с нами не смогут!»{35}
Бильгамесу оказывается по нраву ответ юношей, поскольку он совпадает с его собственным мнением. Он приказывает им готовить оружие к бою и привести противника в смятение. Не то через пять, не то через десять дней, как говорит далее текст, Агга со своим войском взял Унуг в осаду. Бильгамес обращается к юношам города с просьбой выдвинуть одного наиболее храброго, которого можно было бы послать разведчиком на территорию Агги. Вызывается некто Бирхартура (ранее его имя читали как Гиришхуртурра). Но едва он выходит за городские ворота, как попадает в плен. Когда пленника приводят к Агге, на городскую стену забирается некий воин. И Агга спрашивает Бирхартуру: «Раб, это ли твой хозяин?» На что пленник отвечает:
Нет, этот человек не мой хозяин!
Если бы он был мой хозяин,
У него были бы насуплены брови,
Глаза были бы глазами бизона,
Борода была бы из лазурита,
У него были бы изящные пальцы,
Толпы швырял, толпы он поднимал бы,
Толпы людей в пыль сажал он,
Все враждебные страны он накрывал бы,
Уста каналов в Стране наполнял бы илом,
Носы барж он разрушал бы,
Аггу, лугаля Киша, среди его войска пленил бы!
Пленника бьют за дерзкие речи. Но тут на городской стене появляется Бильгамес. Идущее от него магическое сияние (мелам) ошеломляет юношей и старцев Кулаба, вдохновляя их на битву. Однако только Энкиду оказывается настолько храбр, чтобы выйти за городские ворота. Бильгамес свесил шею со стены, и тут его увидел Агга. Он во второй раз спросил пленника Бирхартуру, не это ли его господин. И получил утвердительный ответ. Но опознание Бильгамеса Агге не помогло. Унугский эн поступил с врагами ровно так, как предсказывал Бирхартура. Он швырял, сажал в пыль, наполнял каналы илом, крушил носы барж — одним словом, вел себя как разбушевавшаяся стихия. Разметав воинов Агги, он легко взял кишского лугаля в плен.
Дальше начинается самая интересная часть текста. С точки зрения привычной нам истории, Бильгамес поступает с полоненным противником весьма странно:
Бильгамес, эн Кулаба,
К Агге обращает слово:
«Агга — мой староста, Агга — мой надсмотрщик,
Агга — мой строитель, Агга — мой полководец,
Агга — полководец моего войска!
Агга дыхание мне дал, Агга жизнь мне дал,
Агга беглеца в объятия принял,
Агга птенцу заплутавшему ячменя насыпал!»
Что это? Вспоминается пушкинское, сказанное о Петре I, милующем шведских генералов после Полтавы: «И за учителей своих заздравный кубок поднимает». И в другом месте: «И прощенье торжествует, как победу над врагом». В самом деле, Бильгамес благодарит своего противника за то, что тот помог ему обрести славу, дал ему новое дыхание и новую жизнь благодаря проигранному сражению. Агга стал для него учителем жизни, он дал ему возможность почувствовать свои силы и свои возможности. Вспоминаются слова юношей: что это за жизнь, если только стоять, да сидеть, да ходить за царскими детьми, да держать ослиные поводья? Такая жизнь хороша только для старцев. Теперь Бильгамес и его город вполне обрели себя, «подняли голову к небу», как говорят позднейшие источники о такой независимости. И при таком раскладе врага нужно не убивать, а чествовать и благодарить.
Теперь мы можем ответить на вопрос, почему для шумерских правителей главным подвигом Бильгамеса является победоносная война с Кишем. Это не просто победа бывшего слабого над бывшим сильным, не просто упрямое отстаивание независимости своего города перед лицом неприятеля, не просто готовность к принятию радикального решения политической проблемы. Нет, деяние Бильгамеса было выходом из очередности и временности лидерства — в постоянство доминирования, из преклонения перед традицией — в верховенство над ней, из общинной легитимности — в пространство личной инициативы и из кругового времени традиции — в линейное время непредсказуемой политической истории. Согласно традиции после победы Бильгамеса каждый город захотел господствовать над соседними, каждый правитель стал вести себя эгоцентрично. Хитроумный спор Энмеркара и пиетет Лугальбанды перед соседями и старшими сменились открытой агрессией и желанием постоянного господства над другими. Бильгамес открыл в истории самостояние и тем самым — дорогу к политическому укреплению сильных государств. Он отделил интересы своего города от прочих интересов. Без его победы была бы невозможна монархия как форма правления и как социальный институт.
При этом сам Бильгамес в результате своей удачной авантюры стал лугалем лишь наполовину — с точки зрения юношества, выигравшего с ним эту войну и это новое устройство общества. Потому и назван он в старошумерской надписи «лугалем юношей». Палата старейшин отказала Бильгамесу в подтверждении его легитимности, что впоследствии и отразилось в его именовании в «Царских списках». Отказ до конца признать Бильгамеса лугалем мог быть связан и с такой причиной, как отсутствие подтверждения его статуса в Ниппуре — ритуала, обязательного для каждого лугаля. Известный по тексту о Хуваве конфликт Бильгамеса с Энлилем намекает на неблагоприятные отношения унугского эна с Ниппуром — постоянным местом интронизации шумерских царей. Амореям, через тысячу лет после этого захватившим шумерское политическое пространство, подвиг Бильгамеса оказался непонятен, поскольку все народы региона давно уже пользовались его плодами, а политики давно перестали благодарить за уроки своих противников. Потому борьба с Кишем и не вошла в аккадоязычные версии истории Гильгамеша.
Если все дошедшие до нас героико-эпические тексты человечества начинаются с песни о Бильгамесе и Агге, то начало философии следует искать в другом шумерском сказании, посвященном походу Бильгамеса на Хуваву. А для философии уже мало одного человека, нужны вопросы, ответы и необходимы двое. В гимне о победе над Кишем читателю на краткий миг уже показывается Энкиду — раб, слуга, наперсник Бильгамеса. Его имя в шумерских текстах пишется En-ki-du10, что можно перевести двояко. Или «Энки добр» — и тогда непонятно, что это значит. Можно предположить, что поскольку бог водной бездны Абзу по имени Энки считался создателем первых людей, то это существо хорошо у него получилось. Или «господин доброго места», а это уже более понятно: «добрыми местами» (ki-du10) называли священные места, на которых основывались храмы. Не исключено, что Энкиду был существом, хранящим доброе место до прихода строителей храма.
Гимн о походе на Хуваву дошел до нас в двух версиях, мало отличающихся друг от друга. В версии А 202 строки, в версии В сохранилось 168 строк. В колофоне указано, что он составлен ради хвалы Бильгамесу, Энкиду и богине писцового ремесла, покровительнице школ Нисабе. Хвала Нисабе означает, что текст входил в школьную программу. И в самом деле, мы обнаруживаем довольно большое число его копий в архивах и каталогах Ниппура и Ура. Все копии и упоминания в каталогах датируются началом Старовавилонского периода, но текст, несомненно, составлен намного раньше. Как будет показано далее, его идеология и философия расходятся с гимнами урского царя Шульги.
Владыка к Горе Живого свои помыслы обратил