— Иди.
— Хорошо. — Цесония ушла на свою половину.
— Ясон, Артабан, — позвал Каска. — В задней комнате есть ножи. Возьмите их. Вы больше не рабы. Помогите женщинам выйти из города. Это просьба воина к воинам. Рабы переглянулись, затем быстро направились в заднюю комнату. Теперь, оставшись один, Каска распахнул створки входной двери и стоял в проеме, с мечом в руке, глядя на город. Он узнавал его. Менялись очертания, но город оставался тем же. Адма. Раббат. Рим. Где-то за домами толпа выдавливала сама себя в проулки. Дралась за отрезанные головы. Он прикрыл глаза. На лице его было написано спокойствие. Каска видел и с закрытыми глазами. Не близкое, но важное. Он видел, как один из вольноотпущенных рабов закалывает Гая Кассия. Он видел, как бросается на собственный меч Марк Юний Брут. Но это еще случится. Через два года. А пока же… Он видел, как военный трибун Попилий Ленас бьет мечом в шею Марка Цицерона и, улыбаясь, несет голову Антонию. Ленас получит в десять раз больше назначенной суммы. А жена Антония, Фульвия, станет колоть булавками язык убитого Цицерона, мстя за острые и не слишком лестные замечания великого оратора. Он видел, как падает несчастный Децим Брут, пронзенный ножом одного из своих самых близких друзей. Он видел, как раб сенатора Вентидия, спасая своего господина от немедленной расправы, собственноручно заковал того в цепи. Однако затем этот же раб, собрав самых преданных рабов Вентидия, в течение вечера убьет четверых солдат и командира манипулы, чтобы под покровом ночи прийти в тюрьму и вывести своего господина. Им всем удастся спастись. Каска повернул голову. Теперь он увидел, как полководец Регин выходит на улицу. Ему хорошо слышен шум и ор приближающейся толпы. Регин бежит к соседнему дому, дому угольщика, мажет лицо черным, берет груженного углем осла и неторопливо идет к воротам. Навстречу ему уже катится толпа, за которой спешат солдаты. Многие из них воевали под началом Регина и не могут не узнать его. Военачальник останавливается и опускает голову. У него нет даже ножа. Солдаты все ближе и ближе. Вот они уже в двух шагах. Впереди — кентурион. Регин оглядывается. Он видит, как плебс ломает двери его дома и врывается внутрь. Полководец медленно поворачивает голову и… встречается с ответным взглядом кентуриона. Тот улыбается. Кентурион делает шаг к своему бывшему командиру. Легионеры, повинуясь незаметному знаку, на ходу дружно прижимают кулаки к груди и… проходят мимо. Кентурион поворачивается к Регину, произносит вполголоса: „Счастливого пути, командир“, и удаляется следом за солдатами. Каска вздохнул и открыл глаза. Предвестнику не удалось убить в них Добро. Во всяком случае, не во всех. Многие жертвовали наградой ради справедливости, благородства, чести. Как он ни готовился к появлению убийц, вид бурлящей факельной реки, вытекавшей из-за домов и быстро заполнявшей улицу, напугал его. Каска почувствовал, как тоскливо сжалось сердце. Римский плебс, в одночасье сошедший с ума, жадно подбирал кровавые крохи, падающие со стола триумвиров. Сколько невинных погибло сегодня? Сколько еще погибнет? Каска понимал, что просто так они не успокоятся. Убив истинных заговорщиков, станут убивать друг друга и выдавать за членов семьи убийцы Цезаря, рабов или просто сочувствующих. Но и это еще не настоящий страх. Настоящий страх придет потом, когда все закончится. Хуже совершенного злодейства — воспоминание о нем. Каска поднял голову к низкому небу, посмотрел на облака. Спросил:
— Почему твои создания столь ужасны? Неужели ты не мог сделать их лучше? Он не волновался. В нем не было отчаяния, как в прошлый раз. Каска опустил голову, посмотрел на человеческую реку, быстро движущуюся к его дому, отбросил за спину багряный плащ, сделал правой ногой шаг назад и поднял щит, готовясь к схватке. Последней схватке в этой жизни. Впереди шагала стража. Восемь человек с кентурионом из всадников во главе. Каска мгновенно выделил его по касису‹Casis (лат.) — особый шлем, который носили принадлежащие к сословию всадников. Простые легионеры носили galea.›. Позади стражи волновалась толпа. „Предвестник убьет Антония, — подумал Каска, улыбаясь. — Если бы не этот мужлан, страже удалось бы арестовать заговорщиков тихо, без шума и привлечения толпы. Но Антонию плевать на желания Октавия. Он исходит из того, на чьей стороне в данный момент сила. Ему понадобилась сила — он привлек плебс. Теперь их не остановишь. И конечно, эти восемь легионеров не сумеют сдержать толпу, в которой каждый готов убить хоть весь город ради двадцати пяти тысяч динариев“. Приблизившись, кентурион поднял согнутую в локте руку, и легионеры моментально развернулись лицом к плебсу и обнажили мечи. Каска опустил свой щит. Он был готов говорить и даже знал, что скажет. Кентурион поднялся на ступени его дома, остановился в пяти шагах, объявил ровно:
— Ты пойдешь с нами, магистратор. Он был совсем молод. Каска, участвовавший не в одном сражении, не помнил его лица.
— Ты ошибаешься, кентурион, — ответил он спокойно. — Я не пойду с тобой.
— Такова воля триумвира Октавия.
— Я знаю.
— Будь послушен, и, может быть, триумвират дарует тебе жизнь.
— Нет, — Каска усмехнулся. — Октавиан никогда не дарует мне жизнь. Он слишком жесток. Но даже если бы триумвир собирался это сделать, я не принял бы жизнь от него. Октавиан — не Бог, и не он решает, кому, когда и как умереть.
— Это речь смутьяна, магистратор, — шевельнул бровью кентурион.
— Это речь свободного римлянина, — поправил Каска. Кентурион подумал секунду. Он явно пребывал в растерянности. После всеобщей резни, учиненной плебсом и легионерами, он ожидал мольбы о пощаде и беспрекословного подчинения, но никак не сопротивления.
— Ты только навредишь себе, магистратор, — негромко сказал он, и Каска отчетливо услышал прозвучавшие в голосе легионера просительные интонации. — Если ты не уйдешь с нами, тебя растерзает толпа.
— Люди, — снова поправил Каска. — Они и так растерзают меня. А также и тебя, если ты прикажешь увести меня. И твоих легионеров.
— Почему? — насторожился кентурион.
— Потому что за мою голову обещана награда. Двадцать пять тысяч динариев. Чтобы получить такую сумму, им пришлось бы работать семьдесят лет без отдыха! И ты думаешь, они внемлют твоим речам?
— Двадцать пять тысяч за голову заговорщика! Но тебя триумвир Октавиан приказал доставить живым!
— Попробуй-ка объяснить это им, — сказал Каска, кивая на толпу. — Вы разбудили Зло. И Зло это сильнее вас. Вы не сможете управлять им. Этих людей сейчас способна остановить разве что смерть.
— И что же мне делать? — спросил кентурион, опуская меч.
— Отдай меня им, — пожал плечами Каска. — Разве твоя жизнь не стоит двадцати пяти тысяч динариев? Может быть, Октавиан не казнит тебя.
— Казнит, — помрачнел кентурион.
— Тогда попробуй увести меня. Смотри, я даже не стану сопротивляться. — Каска тоже опустил меч. — Ну? Объяви людям, что я арестован, и увидишь, чем все закончится. Кентурион замялся. В нем проснулся дух противоречия. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что плебс действительно способен броситься и убить как легионеров, так и его самого. Чувство долга же призывало поступить согласно приказу триумвира.
— У тебя есть только один выход, — подсказал Каска. — Позволить этим людям убить меня, а потом бежать из Рима. Лишь так ты сохранишь свою жизнь. Толпа заволновалась. Несколько тысяч глаз были устремлены на стоящую у дверей дома пару. И в глазах этих горела жажда убийства и жажда денег.
— Решай быстрее, кентурион, — произнес Каска. — У тебя мало времени. Толпа налегла. Легионеры были вынуждены отступить на шаг. Кого-то ткнули мечом. Завопили стоящие в середине этой огромной, страшной, шевелящейся человеческой массы. Их давили насмерть. Сейчас никому не было дела до лишней человеческой жизни. Деньги! Двадцать пять тысяч динариев — вот о чем они думали. В двух шагах, отделяемые от них всего лишь шеренгой из восьми легионеров. Было бы о чем говорить… Молодой кентурион очень ясно почувствовал: еще секунда — и толпа полностью выйдет из-под контроля. Он отлично понимал, чем это обернется. Кентурион вновь поднял меч, повернулся к Каске:
— Ты станешь биться вместе со мной?
— Ради того, чтобы потом попасть к триумвиру? — Тот усмехнулся. — Нет.
— Тогда я буду вынужден исполнить свой долг, — угрожающе сказал кентурион.
— Ты молод и глуп, — улыбнулся Каска.
— Я вынужден исполнить свой долг, — повторил кентурион. И, обернувшись к толпе, закричал: — Граждане Рима! По воле триумвира Октавиана этот человек пойдет с нами! В толпе зародился низкий рокочущий гул. Он рос, постепенно переходя в хриплый, жадный вопль.
— Смерть заговорщикам!
— Граждане Рима! — снова выкрикнул кентурион. — Магистратор пойдет с нами!
— Что вы его слушаете! — завопили дискантом. — Он хочет присвоить нашу награду.
— Ну? Что я тебе говорил? — спросил Каска со спокойной улыбкой. Толпа подалась вперед. Один из легионеров, пытаясь сделать шаг назад, оступился и опрокинулся на спину. В образовавшуюся щель тут же полезли, давя, царапая и ломая друг друга. Легионеры принялись работать мечами. Сверкающие клинки обагрились кровью. Но сзади нажимали, и передние были вынуждены лезть в узкую щель между солдатами. И падать под ударами гладиусов. Кто-то в гибельном отчаянии, желая сохранить жизнь, прыгнул на крайнего легионера и изо всех сил толкнул ладонями в грудь. Тот отшатнулся, запнулся о труп, упал. Толпа взревела победно и за секунду подмяла все звено. Кентурион моментально обернулся и, с отчаянным воплем: „Я должен исполнить волю Октавиана“, полоснул Каску мечом по шее. А через секунду толпа повалила и растоптала его самого. Каска умирал. Но он знал, что будет дальше. Ему отрубят голову и отнесут ее Октавиану. И Октавиан вместо награды прикажет убить принесшего трофей. Издевка судьбы. А он, Каска… Он не умрет. Он просто уснет без сновидений. И проснется. Может быть, уже через минуту, через час или через неделю. А может быть, через год или через столетие. Тому, кто распоряжается судьбами, виднее».