— Власть. Власть… Мы — единство власти… Мы вышли наружу… Мы…
Они захлебнулись хохотом. И вокруг них заметались чёрные тени, исходившие из тёмного столба вокруг алтаря…
— Чертовщина, — прошептал разведчик. Сомов скорчился за колонной, сжимая «раковину» приоров.
— Всё верно, — произнёс он сдавленно, ощущая, как в «раковине» мечется и рвётся наружу огромная мощь. — Они хотят выпустить Тёмных Демонов.
— Что?
— Во всех мирах есть легенды о существах, которые приходят к нам из других пространств.
— Приоры. Ушедшие и вернувшиеся.
— И Чёрные Демоны. Они с той стороны. Орден мечтал открыть проход, чтобы подчинить их своей воле. И адепты просчитались.
— Кто эти трое?
— Не знаю, — покачал головой Сомов, сжимая всё крепче «раковину» приоров. — Но уже не люди.
— Матерь Божья. Смотри, — воскликнул Филатов, стискивая автомат.
— Я не отдам вам Талисман Пта! — воскликнул Магистр Домен. — Попробуйте забрать!
Он вытянул руку. Талисман расплывался, пульсировал на ладони, терял свою форму. Из вершин звезды били лучи, скручивались в узоры, распадались, осыпались фейерверком.
Старцы молча воззрились на Магистра. Молчание длилось с минуту, и никто не решался нарушить его.
А потом…
Потом старцы завизжали. Хором. Во весь голос. При этом ничто не дрогнуло на их лицах. Их визг жил будто отдельно от них, и он был преисполнен невероятной, сокрушающей ярости. Так визжать не могло ни одно живое существо. Этот визг наждаком прошёлся по нервам, воздействуя на сознание. Он возникал не из глоток, а из недоступных глубин. Спасения от него не было!
Не переставая визжать, Святые Материалисты поднялись со своих мест и, нелепо, неловко, будто заведённые механические игрушки, подошли к пентаграмме, встали по вершинам звезды.
На секунду повисла мёртвая тишина.
А потом они опять зашлись визгом. Ещё более страшным. Беспощадным. Смертельным.
Магистр Домен боролся отчаянно. Он боролся, сколько мог. Пот катился градом по его лицу. Ноги подкашивались. Хотелось упасть. Но он стоял. Ему казалось, что тяжесть, обрушившаяся на его плечи, вот-вот по колено вгонит его в пол, и треснут политые кровью жертв каменные плиты.
— Нет! — крикнул он. Визг стал ещё сильнее.
— Вы не получите ключ! — заорал Домен — Вам не открыть ворота!
Теперь он понял, что вся мечта Ордена Копья владеть Демонами Тени и овладеть с их помощью властью была не больше, чем химера, возможно, рождённая Той Стороной. Чёрными Погонщиками овладеть невозможно. Если не сейчас, то через год, десять, двадцать лет они захватят тебя, просачиваясь через крохотные трещины в душе, используя слабости и изъяны. Так было всегда, так кончали все, кто шёл с ними на договор. Ну а с хлынувшим в Галактику Легионом не справиться!
— Нет! Нет! Нет! — кричал Магистр, и в этом крике он находил силы. Но силы эти таяли. Он понимал, что не выдержит. Он знал, что силы Святых Материалистов тоже не беспредельны. Но сейчас они побеждают. Им нужно, чтобы Домен сам отдал Ключ — Талисман Пта, иначе тот лишится значительной части силы.
— Не получите!
Ноги подкашивались. Магистр упал на колени.
— Нет, — слабо прошептал он и всхлипнул. — Ни за что. Нет.
Визг стих.
Аббат Христан перешагнул пентаграмму, нагнулся над Доменом и прошептал хрипло и страшно:
— Дай!
Магистр Домен протянул руку с Талисманом.
— Поможет…
— После того, как всё будет кончено.
Госпитальер поднялся во весь рост и выступил из-за колонны. Он посмотрел вниз, где напротив стоящего на коленях Магистра возвышался аббат Христан.
— Боюсь высоты, — вздохнул Сомов. — Здесь метров пять.
Он подошёл к парапету…
Филатов сидел, зажав уши, и сдавленно стонал. Он преодолел слишком много в жизни преград, пережил слишком много опасностей, победил слишком много людей и обстоятельств. Но этот визг, ему показалось, он победить не в силах.
— Ну же, — тронул его за плечо Сомов. Визг кончился, но легче не стало. Наоборот, стало ещё хуже.
— У-у, — затянул Филатов.
— Очнись.
Разведчик качнулся и почувствовал, что от руки госпитальера идёт спасительная, живительная, очищающая волна. Сомов был только передатчиком, но поднималась она в приорской «раковине».
— Ты овладел ею? — прошептал Филатов.
— Да.
И теперь энергия, сосредоточенная в «раковине», не грозила вспыхнуть сметающим всё взрывом. Она истекала созидательной волной. Она латала раны в пространстве и материи. Она смывала чёрные кляксы Тьмы… Но только неизвестно, хватит ли её.
Разведчик встряхнулся и воскликнул:
— Пошли, разворошим этот муравейник! Он схватил вывалившийся из рук автомат.
— Нет, — возразил резко Сомов. — Оружие здесь не поможет.
— Отдай! — повторил Христан.
— На, — прошептал Магистр и протянул руку.
Он уже не мог бороться. Он распластался автомобильной шиной, из которой вытянули весь воздух.
А семиконечная звезда теперь была у аббата Христана. Снова послышался визг. Он теперь звучал, как рог победы.
На глазах две звезды срослись. И образовалась одна — четырнадцатиконечная. Точь-в-точь такая, которая была выбита на камне алтаря!
— А-а-а! — послышался крик трёх человек.
И столб чёрной энергии закрутился вокруг воссоединённой реликвии. Темень становилась всё гуще и гуще. Она была не просто тьмой безлунной ночи. Она была склизкой, мерзкой и липкой тьмой, в которой водятся КОШМАРЫ. Кошмар рвался наружу. Ему хотелось многого.
— А-а-а! — звучал крик.
А тьма всё густела.
Магистр Домен лежал без движения. Чёрный шаман распластался, спрятав лицо в руки, и шептал слова заклинаний. Происходило то, о чём он и думал-белые безумцы не смогли овладеть Тёмными Демонами, и те овладели ими.
Аризонцы, скованные страшным визгом и вырвавшимися силами, застыв, смотрели на смерч.
Сомов спрыгнул с пятиметровой высоты. Боль прорезала ноги — удар о камень был силён. Он упал на колено, зашипел, но потом выпрямился. Сзади приземлился, мягко, как пума, разведчик.
— Пристрели их к чертям! — заорала Пенелопа.
— На, — крикнул Филатов и нажал на спусковой крючок, посылая очередь прямо в орущие глотки. Промахнуться он не мог. Он знал, что каждая пуля найдёт цель.
Пули вылетели чёрными точками. Они были заметны глазу — медленно плыли к своим целям и, не долетев, попадали в чёрный вихрь, начинали кружиться.
На этот раз Святые Материалисты издали не скрежещущий визг или загробный хохот. Они засмеялись — мелко, в унисон, отвратно и не менее зловеще. В этом хихиканье было нечто мерзкое, поднятое из самых подлых глубин человеческого существа — то, от чего к горлу подкатывает тошнота, хочется с брезгливостью и омерзением сплюнуть.
— Вот сволочь! — Филатов ещё раз нажал на спуск, а потом отбросил автомат с опустевшим магазином.
— Оставь, — кинул ему Сомов. — Теперь это моё дело. Он шагнул вперёд и вытянул вперёд «раковину».
— Приор-ы-ы, — выдохнули Святые Материалисты хором. — Приоры-ы-ы. Ненавидим!!!
Вихрь закружился сильнее. НЕ ПРИНАДЛЕЖАЩИМ ЕМУ ГОЛОСОМ, пришедшим откуда-то издалека, больше не подчиняясь сам себе, Сомов произнёс:
— Вам не удастся. Мы пришли закрыть дверь.
— Не закроете. Не-е-е-т! — Мы закрываем дверь!
Госпитальер, держа «раковину» перед собой, шагнул навстречу вихрю. И пропал в нём.
Сомов продолжал ощущать собственное «Я». Если быть точнее, он никогда не ощущал его так ясно и чётко, как сейчас. Равно как никогда так ясно и чётко не ощущал окружающий мир и своё место в нём. И вместе с тем никакой его прошлый опыт не годился здесь.
Как передать словами то, что в принципе передать невозможно? Органы зрения, слуха, обоняния — они вроде бы остались. Но они слились в фантасмагорическое Единое Восприятие.
А вокруг звучала (или виделась, или ощущалась неземным ароматом?) МУЗЫКА. Да, это был мир бесконечной, всепоглощающей, совершенной музыки. С неё всё начиналось, и ею всё кончалось. В ней было всё — взлёты и жизнь бесчисленного количества Я, наполняющих эту Вселенную, аккорды Высшего Сознания Созидания. «Вначале было слово» — гласит Священное Писание. Да, именно такое СЛОВО было вначале — сложная симфония, полная Чувств, Разума и Сакрального Смысла.
Тот мир, из которого пришёл Сомов, казался ему бессмысленным и бедным, закованным в формальные оковы материи и причинно-следственных связей, опутанный понятиями расстояний, времени. Новый мир был прекрасен и самодостаточен.
Он был неохватен ни для какого разума, и вместе с тем возникало ощущение единения с каждой его частичкой. Неуничтожимые Я, сохраняя свою индивидуальность, звучали каждое своим аккордом.
Другие Я, звучание которых коснулось Сомова, были добры и участливы, они излучали свет. Они вносили свой вклад во Всеобщую Гармонию. Они играли СИМФОНИЮ.
Но безмятежность была кажущаяся. Сомов почувствовал диссонанс, ложные такты, которые возникали и пятнами разливались вокруг. Некто пытался вклиниться в СИМФОНИЮ, нарушить её звучание. В этой иной мелодии был варварский скрежет и воплощённый ужас. В ней было стремление Подчинять и Властвовать. В ней была своя тёмная гармония. В ней была Сила.
И Сомов понял, что эта дисгармония пытается вырваться наружу. Прорубить выход в иную Вселенную.
Ворота. Тангаилы. Им не нужна гармония. Им нужна власть. В той Вселенной они достигнут большего…
Ворота — нарушение в общей системе гармонии этого мира. Почему-то тем, кто владел здесь мелодией, нужна была помощь его, пришельца из другого мира.
И Сомов нащупал свой аккорд. Он принялся за общую работу.
Он погибал и воскресал. Он купался в бесконечной боли и наслаждался бесконечным блаженством. Он был в едином звуке. И, главное, он помогал достичь цель.