Последние недели Барбос благополучно проживал за помойным баком у китайского ресторана. Питался чем Бог пошлёт. Забавлялся лёгкими любовными интрижками. Что ждёт в будущем — интересовало его мало, всё-таки он был всего лишь собакой. И совсем уж чужды ему были мысли о смысле жизни, о её цели, о прочих высоких материях, раздумьями о которых так любят забавляться люди.
Но иногда на него нападала странная грусть, особенно после того, как ему удавалось избежать встречи с живодёрами, увернуться от машины или выйти невредимым из ожесточённой свары с собратьями. А ночью снился собачий рай — такое место, где нет людей и автомобилей, вдоволь еды, все собаки — добрые братья, ну а кроме собак там разве только кошки, да и то лишь развлечения ради.
Привычное бытие Барбоса разлетелось в миг. Польстился он на кусок аппетитного мяса и угодил в сеть. Очутился в серой машине, в которой разъезжают враги собачьего рода. Что делают с собаками, которых увозят на этих машинах?
Барбос этого не знал, но чувствовал — нечто страшное. Никто из бедняг не возвращался. Ни папаня, ни даже здоровенный непобедимый чёрный пёс, который одно время пытался выжить Барбоса и других конкурентов от китайского ресторанчика.
Когда Барбоса кидали в машину, один из мерзких её хозяев отдавил ему лапу.
Изо рта другого пахло прямо как от тех самых бродяг. Псу стало очень тоскливо, и он, распластавшись на железном полу, жалобно заскулил, готовясь к концу.
Однако его не ожидал бесславный конец. А ждало его славное будущее. У собак нет такого понятия, как слава. Они существа скромные, и им совершенно чуждо желание выставиться перед другими. Зато они знают цену теплу и сытости. А там, куда Барбос попал после тесной клетки и нескончаемого воя бедолаг-соседей, было тепло и сыто.
Место это называлось научно-исследовательским институтом. И там имелась масса невероятных, странно пахнущих незнакомых вещей. Они гудели, щёлкали, переливались разными цветами. Люди в белых халатах выглядели вовсе не злыми. А один из них — невысокий, полноватый, с гладкой, как бильярдный шар, головой — не упускал случая погладить дворнягу и кинуть кусочек колбасы. Он появлялся чаще других.
Кстати, он и назвал новичка Барбосом.
К счастью, Барбоса не ждала судьба всем известной великой собаки Павлова.
Ему не суждено было стать подопытным экземпляром для фармацевтических и биохимических опытов. Время от времени его облепляли датчиками, усаживали в вибрирующие коробки и трубы, брали кровь, усыпляли, но, по большому счёту, ничего страшного не делали. Барбос быстро привык к подобным неудобствам и относился к ним стоически. Главное — тепло и сытость. Он, дворовый собачий философ, на своей так и не снятой бомжами шкуре понял простую истину — от добра добра не ищут.
Между тем великий момент приближался. Однажды Барбоса усадили в автобус.
Потом — в самолёт. Барбос никогда не видел самолёта, но, привыкший к вопиющим несуразностям окружающего мира, принял его спокойно. А вскоре лысый человек, которого Барбос стал признавать за хозяина, и его помощник подняли его в лифте на высокую площадку. Оттуда открывался вид на бескрайнюю степь.
— Спокойно, Барбос, — лысый потрепал дворнягу по загривку и начал пристёгивать ремнями к коробочке, располагавшейся внутри небольшой металлической капсулы.
Потом мягко закрылась дверь, отрезая дворнягу от дневного света, а заодно и от знакомого мира. Через несколько минут послышался жуткий рёв, и всё вокруг завибрировало, заходило ходуном. На собаку навалилась тяжесть.
И Барбос понял — лучше бы ему было остаться у мусорного бака, где было полно объедков…
Иногда Сидору Сидоровичу Крутлянскому-Мамаеву хотелось быть на месте Барбоса. Но это лишь иногда, когда он всматривался в звёздное небо и в душе оживали старые романтические устремления. Тогда казалось, что собственная жизнь — ничто в сравнении с возможностью проникнуть в Космос, прикоснуться к Вечному, открыть новые горизонты. Но, конечно же, никто не даст посадить в космический корабль Генерального конструкторa, выдающегося человека, с которого ни на миг не спускают глаз телохранители. Тем более, билет в этом корабле только в один конец. Без права возвращения.
Ещё иногда Сидор Сидорович завидовал Барбосу потому, что тот, подобно великим космическим собакам Белке, Стрелке, Лайке, моментально попадёт на страницы газет и в учебники. А Генеральный конструктор — личность в высшей степени секретная.
— Земля-дубль, — вслух произнёс Мамаев-Крутлянский, вглядываясь в усыпанное звёздами небо, зная, что простым глазом увидеть её невозможно.
Плоскость вращения Земли-дубль лежала перпендикулярно плоскости эклиптики других планет Солнечной системы. Кроме того, её поверхность обладала поразительно малой отражательной способностью, непостижимой с точки зрения физики. По этим причинам земными астрономами аномальная планета была открыта лишь три года назад, хотя, казалось, время подобных открытий навсегда кануло в прошлое.
Факт открытия Земли-дубль был сам по себе невероятен, но настоящий ажиотаж начался после того, как выяснилось — условия там схожи с земными. Что это значит? Там есть жизнь? Там существует разум?
Было решено направить на Землю-дубль межпланетную станцию. Задача была очень непростой. Выход в плоскость эклиптики Земли-дубль требовал огромных расходов топлива. Ещё недавно о подобной экспедиции нельзя было и мечтать. Но как раз были закончены испытания жидкофазовых ядерных двигателей — им подобное было по плечу.
Вместе с исследовательской аппаратурой было решено направить в дальний космос живое существо — собаку. Если на Земле-дубль есть биосфера, можно будет проследить, как земное существо будет жить в ней. Кроме того, оставалось немало вопросов по воздействию дальнего космоса на земные организмы.
Чести стать первым посланцем Земли на другую планету Барбос удостоился благодаря хорошему здоровью. Обыватели считают, что все собаки одинаково здоровы — нос холодный, хвостом виляет, лает — и ладно. Но собаки, как и люди, встречаются от природы болезненные и крепкие. Барбос, несмотря на хилое сложение, здоровьем обладал поистине богатырским.
Сидор Сидорович никогда не жалел времени на общение с космонавтами. Он всегда заботился о них. Человеческий фактор в таком тонком деле, как исследование космоса, чрезвычайно важен. Собачий фактор, конечно, не так значителен, но по привычке Генеральный конструктор не упускал из виду и Барбоса.
Со временем он привязался к жизнерадостной дворняге.
В тот исторический день Круглянский-Мамаев был последним, кто воочию видел дворнягу, изображениям которой через несколько часов предстояло надолго обосноваться на газетных полосах и экранах телевизоров во всём мире.
Сидор Сидорович ласково потрепал Барбоса по рыжей шерсти, щёлкнул застёжкой ремня и выбрался из тесной круглой кабины на лифтовую площадку.
Через полчаса с наблюдательного пункта он смотрел на брызнувшее подобно тысяче солнц пламя, на неторопливо, будто пробуя свою гигантскую силу, отрывавшуюся от земли стопятидесятиметровую белую сигару.
«Десять секунд — полёт нормальный… Двадцать секунд — полёт нормальный»…
Отошла первая ступень, работающая на химическом топливе. Потом — вторая.
Ядерный реактор включился за пределами атмосферы. Он выбрасывал разогретые атомной мощью пары воды и наращивал секунда за секундой скорость станции…
Три месяца, пока длился полёт, Сидор Сидорович был как на иголках. Порой он просыпался по ночам от кошмара — чей-то голос злобно шептал: «Связь с аппаратом «Ермак» утеряна». Однако связь работала исправно. Всё шло на редкость гладко. И наконец земляне увидели поверхность Земли-дубль.
В тот вечер замерла жизнь в городах и сёлах, опустели улицы. Академики и подметальщики улиц, нищие и богатые, полицейские и воры — все с напряжением, до боли в глазах всматривались в экраны, на которых можно было различить тёмные моря, массы лесов и пустынь Земли-дубль.
У Сидора Сидоровича закололо сердце. Нашло пьянящее чувство, голова кружилась, как от шампанского, но то ещё не было распито.
— Чёрт возьми, что это? — воскликнул Генеральный конструктор, тыкая авторучкой в экран.
— П-по-моему, г-города, — сдавленно произнёс его помощник, который впервые в жизни заикался.
Безумная радость. Триумф. Ни с чем не сравнимое ощущение достигнутой цели… Но не хватает слов, чтобы выразить чувства, нахлынувшие на Генерального конструктора. Города! Чужая цивилизация! И вскоре на экранах человечество увидит её представителей.
— Расчёт места посадки и режима, — приказал Генеральный конструктор.
Оператор положил пальцы на клавиатуру… И тут экран погас.
«Связь с «Ермаком» утрачена», — полез на экран кроваво-красный текст…
Вместе с чугунной тяжестью на Барбоса навалились страх и одиночество.
Совсем страшно стало, когда вес исчез совсем. Дворняга будто рассталась с чем-то родным и дорогим. Собаки не знают, что такое невесомость. Когда отстегнулись ремни, Барбосу оставалось только, царапая когтями пол, чтобы не взлететь, забиться в угол и завыть — жалобно и протяжно.
Однако вскоре он приспособился. Пообвыкся. Еда появлялась неизменно. Кроме невесомости и датчиков на шкуре ничего не раздражало. С датчиками он попытался разделаться, но они были прилеплены настолько умело, что все попытки окончились безуспешно.
Иногда наваливалась скука. Барбос порой даже с ностальгией вспоминал родной мусорный бак, китайский ресторан. Сладостно вспоминались и многочисленные драные подружки. Но Барбос был здравомыслящей дворнягой, поэтому хорошо помнил и подлого повара-китайца, кинувшего в него горящей головешкой, и бомжей, пытавшихся схарчить его за стаканом. Нет, у мусорного бака делать нечего.
А во сне Барбосу почему-то всё чаще грезился собачий рай…
Сколько прошло времени, Барбос не знал и знать не желал. У него теперь была жизнь, которая устоялась, казалось, навсегда. И ничего в ней измениться не могло… Но однажды изменилось.