[238]. Интересно и то, что констатировалось «массовое бегство»[239] сотрудников из ГПУ, а среди них членов партии: на 1 января 1922 г. коммунистов в органах было 7 812 человек, а на 1 июля того же года – 3 427 человек. «Таким образом, – писал Балицкий, – за первую половину 1922 года из органов ГПУ ушли свыше четырех тысяч членов партии… Поскольку эта тенденция, которая вызвана главным образом плохим материальным положением, не локализована, а в следующие месяцы увеличилась, перед органами ГПУ стоит как очередная и первостепенная задача прекратить уменьшение общего количества членов партии, то есть принять все меры к улучшению быта и материального положения сотрудников ГПУ»[240].
И такие мероприятия, очевидно, были осуществлены, поскольку партия рассматривала органы как опору своей власти. В частности, в апреле 1923 г. Политбюро ЦК КП(б)У рассмотрело вопрос «О секретном фонде для потребностей ГПУ» и постановило: «Поручить Фрунзе создать под своим председательством комиссию по представителям Наркоматов и в 3-дневный срок решить вопрос»[241].
Через несколько дней Всеволод Балицкий уже докладывал на заседании этой комиссии (присутствовали М. В. Фрунзе, М. И. Брон, Лобачев, Е. Г. Евдокимов, В. Н. Ксандров, М. К. Владимиров, Духовный). После короткого обсуждения постановили: «Признать необходимым добиваться отчислений определенной части секретного общефедеративного фонда для удовлетворения потребностей Украины, исходя из тех рассуждений, что особенность обстановки на Украине вызывает безотлагательную необходимость функционирования достаточно сильного аппарата секретных информаторов. Предложить т. Владимирову провести это постановление в Москве через соответствующие инстанции, обязав тов. Балицкого обеспечить его всеми необходимыми для этого материалами; поручить т. Фрунзе и Манцеву лично поддерживать это ходатайство во время их поездки в Москву». Решено было также отчислить в интересах ГПУ определенный процент из конфискованных валюты и ценностей[242].
Тем временем решилась судьба Василия Манцева. 23 июля 1923 г. Политбюро ЦК КП(б)У рассмотрело заявление председателя ГПУ УССР о его отзыве из Украины и решило обратиться в Политбюро ЦК РКП(б) с просьбой оставить Манцева в Украине на время отпуска Балицкого. Последнего назначили еще и временно исполняющим обязанности наркома внутренних дел УССР[243]. В Москве учли просьбу «украинских товарищей» и задержали перевод Манцева в Москву. Прошло несколько недель, и на Лубянке издали приказ за № 102, в § 1 которого отмечалось: «Тов. Манцев В. Н. в связи с назначением членом Коллегии Народного Комиссариата Рабоче-крестьянской Инспекции освобождается от должности Полномочного Представителя ГПУ и Председателя ГПУ Украины и остается членом коллегии ГПУ.
Полномочным Представителем ГПУ на Украине назначается тов. Балицкий В. А. с 1 сентября этого года»[244].
Как видим, кандидатура нового председателя ГПУ УССР уже ни у кого не вызывала никаких возражений и сомнений. Тем более что в сознании многих партийных, государственных и военных деятелей само имя Балицкого ассоциировалось с ГПУ. В некоторых документах того времени иногда их даже разделяли, отмечая что Василий Манцев руководил НКВД, а Всеволод Балицкий – ГПУ.
Например, в приказе за № 31 от 31 июля 1922 г. по 4-му Украинскому полку войск ГПУ комполка Мухин и военком Махортов информировали личный состав о том, что «29-го июля этого года мной и в. и. о. военкома полка был сделан доклад Народному Комиссару внутренних дел тов. Манцеву и председателю Государственного Политического Управления тов. Балицкому об избрании их. почетными красноармейцами. Т. т. Манцев и Балицкий приказали сердечно благодарить полк за оказанное внимание и передать, что в тяжелую минуту нашей рабоче-крестьянской республики они всегда разделят славу и согласны умереть с 4-м Украинским полком за наше общее дело освобождения трудящихся от гнета капитала»[245].
В своей автобиографии Балицкий фиксирует: «В 1923 году назначаюсь народным комиссаром внутренних дел и Председателем ГПУ»[246]. В его деятельности и впрямь начинался новый этап – он стал первым лицом в системе коммунистической спецслужбы Украины.
Глава 2Готовя «революцию сверху» (1923–1928)
Первым большим делом, с которым довелось столкнуться новому председателю ГПУ УССР, было дело генерал-хорунжего Юрия Иосифовича Тютюнника. Его чекисты выманили из Польши и арестовали в июне 1923 г. благодаря операции под общим руководством полномочного представителя ГПУ по Правобережной Украине Е. Г. Евдокимова и начальника Контрразведывательного отдела этого же полпредства Н. Г. Николаева-Журида. Главным исполнителем операции был перевербованный офицер армии Украинской Народной Республики атаман Г. Л. Заярный, которого генерал-хорунжий знал лично по гражданской войне. Помогали ему бывшие активные борцы с советской властью – П. И. Погиба и Н. В. Гриневский-Осадчий. Вся эта троица этим не только спасла себе жизнь, но и заслужила право работать в. большевистских органах госбезопасности[247].
По свидетельству бывшего советского дипломата Г. З. Беседовского, Феликс Дзержинский категорически настаивал на расстреле атамана, а руководство УССР считало, что Тютюнника можно «приручить» и использовать. Во внутреннюю тюрьму ГПУ УССР, где содержался генерал-хорунжий, приходили тогдашние руководители Украины и проводили профилактические беседы. Эти визиты, как писал Беседовский, «закончились тем, что Тютюнник заявил о своем полном раскаянии, о желании работать с советской властью…» [248].
Большевистское правительство поручило главе ГПУ «проверить серьезность и искренность намерений» петлюровского атамана[249]. О том, как осуществлялась эта «проверка», Всеволод Балицкий позже вспоминал так: «Хотя обращение Тютюнника и не было для ГПУ неожиданным, потому что мы знали, что украинская эмиграция полностью разложилась, однако к предложению Тютюнника мы отнеслись сначала с недоверием. Получив от правительства поручение проверить искренность заявления Тютюнника, а также получить гарантию его откровенности, я должен был начать с ним длительные переговоры. Для того, чтобы убедиться в откровенности замыслов Тютюнника, я поставил перед ним вопрос о гарантии, и, в первую очередь, о выдаче его архива. Мои условия были Тютюнником приняты и выполнены. Архив был предоставлен в мое распоряжение – это был богатейший материал о моральном состоянии руководителей украинской эмиграции и об их плотных связях с иностранными государствами, на иждивении которых они фактически находятся…
Получение архива семьи Тютюнника и целого ряда его сторонников дали мне возможность определить меру откровенности по отношению к Советской власти, передать его заявление о легализации в ВУЦИК с соответствующим положительным выводом. Тютюнник и его сторонники… являются наиболее активными элементами среди украинской эмиграции. Они на себе испытали силу панских пинков… Здесь, на Украине, они убедились, что лишь Советская власть и Коммунистическая партия способны дать развиться нации вообще. И, конечно, наиболее честные элементы украинской эмиграции после этого сделают вывод, с кем им по пути в данный исторический момент»[250].
Большую роль в «идеологическом разоружении» атамана сыграл начальник Контрразведывательного отдела ГПУ УССР В. Т. Иванов, который, по словам Балицкого, «закончил дело атамана Тютюнника (вызвана из-за границы семья Тютюнника, ряд его помощников, а также архив организации), и провел работу по разложению петлюровщины в стране и за рубежом»[251].
Юрий Тютюнник был амнистирован, после освобождения преподавал в Харьковской школе красных старшин, работал секретарем-инспектором ревизионной комиссии Всеукраинского государственного общества торговли. Был соавтором сценария фильма «Звенигора», а в откровенно пропагандистском фильме «ПКП» сыграл самого себя. К слову, «ПКП» расшифровуется так: «Пилсудский купил Петлюру».
Однако о прошлом Тютюнника никто не забыл. 12 февраля 1929 г. он был опять арестован и в марте того же года этапирован в распоряжение Контрразведывательного отдела ОГПУ СССР. 3 декабря 1929 г. Коллегией ОГПУ СССР Тютюнник был приговорен к расстрелу с отсрочкой до особого распоряжения. По нашему мнению, такое решение было связано с попытками чекистов использовать генерал-хорунжего в каком-то громком политическом процессе, но из этого замысла ничего не вышло. 20 октября 1930 г. атаман был расстрелян[252].
Осенью 1923 г. партийная дискуссия продолжилась, активное участие в ней принимали и чекисты. В своем выступлении на расширенном заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. И. В. Сталин так вспоминал те времена: «Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог бы оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось»[253].
Сторонники Троцкого нашлись и в рядах чекистов Украины. Так, почти вся партийная организация Киевского губотдела ГПУ после выступления Н. В. Голубенко проголосовала за троцкистскую платформу. Среди троцкистов были такие ответственные работники, как помощник начальника губотдела ГПУ В. М. Горожанин, заместитель начальника СОЧ Я. З. Каминский, секретарь парторганизации П. М. Рахлис, старший уполномоченный СО Воронов, уполномоченный КРО М. С. Алехин, уполномоченный ЭКО А. И. Рыклин, уполномоченный ОО А. Я. Аузен, уполномоченный разведки Янов