.
Свою чекистскую карьеру в Украине Добродицкий начал следователем и уже через несколько недель возглавил подотдел ВУЧК по борьбе с должностными преступлениями. 1 апреля 1919 г. его назначают заместителем заведующего Юридическим отделом ВУЧК, а еще через две недели он становится инспектором по борьбе с эсерами Секретного отдела ВУЧК и служит под непосредственным руководством В. А. Балицкого [282]. В конце июня 1919 г. Добродицкий идет добровольцем на фронт и попадает в Особый отдел 13-й армии, где работает следователем, секретарем, заведующим следственной частью, с декабря – заведующим агентурой[283].
Однажды Добродицкий получил из ВЧК пакет с фотографиями белогвардейских агентов, засланных к красным еще весной 1919 г. Пересмотрев фотографии, узнал военного комиссара штаба армии Петрашина, который на самом деле оказался поручиком Тюленевым. Добродицкий не арестовал разведчика, а начал с ним сложную оперативную игру, снабжая его дезинформацией. И хотя самому Тюленеву удалось скрыться (его арестовали лишь в мае 1920 г. на Кавказе), чекисты сумели обмануть белое командование и заставить его оттянуть силы от направления главного удара[284].
Весь 1920 г. Добродицкий находился в Особом отделе 13-й армии. По совместительству работал уполномоченным Крымской ударной группы Особого отдела Юго-Западного фронта и «за крымскую кампанию награжден серебряным портсигаром»[285]. Возможно, этот портсигар был собственностью одного из тех офицеров, которые были приговорены к расстрелу в 1920 г. «тройками» при участии Добродицкого (а таких было как минимум 1060 человек)[286].
В 1921 г. Добродицкий был начальником СОЧ ОО Харьковского военного округа, заместителем начальника Секретно-оперативного отдела Киевской губернской ЧК, помощником начальника 3-го отделения Особого отдела ВУЧК, с 29 августа 1922 г. – начальником 2-го отделения СОЧ ГПУ УССР, с 1 октября 1922 г. – начальником Отдела по борьбе с бандитизмом и охраны границ Контрразведывательного отдела СОЧ ГПУ УССР, а с 20 декабря 1922 г. – помощником начальника Контрразведывательного отдела ГПУ УССР.
В ноябре 1923 г. ГПУ преобразовано в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ). Это стало прямым следствием принятого еще 30 декабря 1922 г. на 1-м съезде Советов Договора об образовании СССР, в котором отмечалось, что в целях «объединения усилий союзных республик по борьбе с контрреволюцией учреждается, при СНК Союза – объединенный орган государственного политического управления»[287]. 15 ноября Президиум ЦИК СССР утвердил Положение об ОГПУ и его органах. В соответствии с ним ОГПУ руководило работой местных органов ГПУ через своих уполномоченных при Советах Народных Комиссаров союзных республик – полпредов ОГПУ[288].
Полпредом ОГПУ по УССР и председателем ГПУ УССР стал В. А. Балицкий, являющийся также членом Коллегии ОГПУ СССР. При ней вскоре стало действовать так называемое Особое совещание – орган, рассматривавший дела лиц, обвиняемых в контрреволюционной деятельности, шпионаже, контрабанде, спекуляции валютой и золотом. 28 марта 1924 г. ЦИК СССР принял Положение о правах ОГПУ в части административных высылок, ссылок и заключения в концентрационный лагерь. Вынесение постановлений о высылке было возложено на Особенное совещание в составе трех членов Коллегии Гпу по назначению председателя ГПУ с обязательным участием Прокурорского надзора. В тогдашних союзных республиках вынесение упомянутых постановлений возлагалось на такие же совещания в составе членов Коллегии ГПУ под председательством уполномоченного ОГПУ[289].
Впоследствии все активнее стали функционировать внесудебные органы и так называемые тройки и двойки, в которые входили руководители партийных, советских органов и ГПУ. Как и Особое совещание, они принимали решения, что, по сути, подменяло судебные приговоры. На их основании происходил неправедный «суд», то есть людей карали без юридической аргументации обвинения, без формулирования каких-либо обоснованных мотивов и доказательств.
Для Всеволода Балицкого, судя по тем документам, с которыми нам удалось ознакомиться, не было сомнения в целесообразности и правильности этой репрессивной линии, приобретавшей все большую силу. В связи с этим уместно вспомнить такой эпизод. В начале 1924 г. тогдашний нарком юстиции и прокурор УССР Н. А. Скрыпник обратился к ЦК КП(б)У с предложением об обязательном возбуждении в судебном порядке дел лиц, принадлежавших по тогдашней терминологии к «антисоветским партиям».
Балицкий выступил против этого предложения. 29 февраля 1924 г. он, а также заместитель начальника Секретно-оперативной части ГПУ УССР В. Т. Иванов и начальник Секретного отдела ГПУ УССР Н. М. Райский обращаются к тогдашнему первому секретарю ЦК КП(б)У Э. И. Квирингу с предложениями по поводу ведения судебных дел представителей антисоветских партий и группировок. Они предлагали «и в дальнейшем их не предавать гласному суду, а высылать в административном порядке». Такое письмо было направлено и на имя заместителя председателя ОГПУ СССР В. Р. Менжинского.
Взяв для примера меньшевиков, авторы письма приводили такие «аргументы»: «Очень редко у последних при обыске удается обнаружить компрометирующий] материал (литература, прокламации и тому подобное), который мог бы служить для открытого суда вещественным доказательством вины подследственных»[290]. Политбюро ЦК КП(б)У поддержало позицию Всеволода Балицкого и его коллег.
К этому прибавлялось и стремление чекистов контролировать все «репрессивные» потоки. Так, 8 июля 1924 г. ВУЦИК УССР разослал всем исполкомам сообщение следующего содержания: «На имя Председателя Госполитуправления тов. Балицкого поступила телеграмма Объединенного государственного Политуправления, в каковой отмечено, что некоторые Губисполкомы Украины при рассмотрении судебных дел систематически высылают целыми группами уголовный элемент за пределы УССР, не согласовывая эти дела с органами государственного Политуправления, как Украинского, так и Союзного, в связи с чем возникают недоразумения, в частности бывает так, что районы, в которые посылается этот элемент, бывают уже полностью заполнены и приходится тогда выбирать другие места для высылки.
Чтобы устранить эти ненормальности, предлагается вам согласовывать это дело с Госполитуправлением УССР и только по окончательному согласованию с последним относительно выбора мест высылки проводить таковую в жизнь»[291].
13 августа 1924 г. ВУЦИК и Совнарком УССР утвердили Положение о ГПУ УССР. ГПУ вышло из-под формального подчинения НКВД Украины. Было законодательно закреплено, что ГПУ учреждается при Совнаркоме УССР, а его председатель (он же – уполномоченный ОГПУ СССР) входит в состав правительства с совещательным голосом. ГПУ должно было выполнять все задания ВУЦИК и Совнаркома УССР, а в своей оперативной деятельности руководствоваться директивами и распоряжениями ОГПУ СССР. Надзор за делами, инициированными ГПУ УССР, должен был осуществлять прокурор через назначенного для этого помощника в пределах, определенных отдельными законодательными актами.
Взаимоотношения Прокуратуры и ГПУ УССР могут стать темой чрезвычайно интересного отдельного исследования. В начале 1920-х гг. чекисты не считали необходимым согласовывать свои действия с прокуратурой, не придерживались рекомендаций лиц, осуществлявших прокурорский надзор за ходом дознаний и следствия, за порядком содержания под стражей. Более того, временами чекисты не выполняли требования предоставить те или другие сведения, ссылаясь на чрезвычайную секретность. Вот почему неоднократно работники прокуратуры УССР вынуждены были разъяснять пределы компетенции чекистов.
В связи с этим сохранилось немало документов, которые вместе подписали В. А. Балицкий и Н. А. Скрыпник. Например, 14 февраля 1925 г. они совместно разослали всем губернским прокурорам и губернским отделам ГПУ циркуляр, в котором подчеркивали, что органы ГПУ, признав то или другое дело особенно секретным, имеют право «требовать, чтобы ознакомление с ним осуществлялось самим Прокурором». Данный циркуляр распространял это право не только на дела дознания, но и на циркуляры и инструкции ГПУ УССР и губернских отделов ГПУ[292].
Чекисты также отстояли свое право в случае выявления каких-либо правонарушений не подвергать их открытому суду. 2 февраля 1924 г. заместитель наркома юстиции и прокурор УССР М. И. Рейхель, прокурор при Наркомюсте Янский подписали циркуляр, в котором подчеркивалось, что передача дел народным и губернским судам «приводит к расшифровке секретной работы ГПУ», а потому «предлагается срочно изъять указанные дела из производства судебных и следственных органов Республики и направить для осуществления последующего следствия в соответствующие органы и в последующем при возникновении таких дел, срочно, по выяснению должностного характера осуществленного преступления, направлять в органы ГПУ»[293].
Характерно, что к этой процедуре вскоре «приравняли» и секретных информаторов. Так, 14 сентября 1929 г. в директиве Прокуратуры УССР подчеркивалось, что дела секретных сотрудников подлежат суду Чрезвычайной сессии по служебным преступлениям на общих основаниях с другими сотрудниками ГПУ согласно секретному постановлению ВУЦИК об упомянутых «Чрезвычайных Сессиях» от 10 октября 1928 г.
29 января 1924 г. председатель ОГПУ СССР Ф. Э. Дзержинский предложил Политбюро РКП(б) подчинить органам госбезопасности милицию и уголовный розыск