й, в частности, отмечал, что тот «проводит агентурные разработки, которые предшествуют ликвидации “Союза Освобождения Украины”, обеспечил политическое разложение ее главных деятелей. При участии тов. Горожанина было достигнуто изобличение роли украинской автокефальной церкви, как повстанческого оружия “СВУ”, осуществление ее политического разложения и обезвреживание»[457]. Однако в Москве по каким-то причинам отклонили ходатайство украинского руководства, и чекисты остались без наград.
Кто знает, но может быть отказ в награждении украинских чекистов был вызван тем скандалом, который возник в ГПУ УССР весной 1929 г.? В тот момент в адрес крупнейших заводов Украины, а также на имя тогдашнего Председателя ОГПУ СССР В. Р. Менжинского и на имя И. В. Сталина поступило анонимное письмо, содержавшее факты из жизни ГПУ УССР. В нем, в частности, отмечалось: «В наших органах имеется большая семейственность, отсутствует прямота и до неимоверных размеров развита дипломатия.
В больших размерах имеется бюрократия, зажим, произвол и бесправие сотрудников.
В больших размерах развиты среди сотрудников, а главным образом, среди начальствующего состава, пьянство, преступность и бара-хольство. С чем не ведется должным образом борьба, а наоборот, все это всячески замазывается и покрывается даже от партийных органов, дабы не подорвать “авторитет” органов…»[458]
А далее в письме подробно освещались факты, назывались фамилии руководящих работников ГПУ. Среди обвиненных анонимом (а в основном речь шла о пьянстве, разврате, растратах казенных средств) были: бывший начальник Екатеринославского окротдела ГПУ П. П. Ивонин; бывший начальник Волочиского пограничного отряда ГПУ Д. М. Давыдов-Малышкевич, бывший начальник Особого отдела 7-го корпуса Цыбин; начальник Особого отдела 1-го кавалерийского корпуса Л. И. Пейзнер; начальник Белоцерковского окротдела ГПУ С. С. Любомирский; бывший начальник Уманского окротдела ГПУ А. П. Абаш; бывший начальник Особого отдела 2-й кавалерийской дивизии Доценко; начальник Зиновьевского окротдела ГПУ М. Н. Иодко; начальник Черниговского окротдела ГПУ Ф. Г. Клейнберг; начальник Особого отдела 17-го корпуса И. С. Веселов; начальник Уманского окротдела Р. Л. Юхвиц; начальник Особого отдела 2-й кавдивизии И. И. Ильицкий; начальник Особого отдела 95-й дивизии Дементьев; начальник Волочиского пограничного отряда ГПУ И. Ю. Купчик; начальник Полтавского окружного отдела Ю. И. Бржезовский.
Упомянутые в письме факты в основном подтвердились. Тем не менее, срочно созванное открытое собрание партийной и комсомольской организаций ГПУ, оперативного состава и отряда особого назначения (всего присутствовало 525 человек) расценили письмо как «контрреволюционное», требуя «наиболее решительной и беспощадной расправы с контрреволюционными агентами»[459].
2 марта 1929 г. разгневанному Всеволоду Балицкому пришлось написать Станиславу Косиору объяснение. Он признал, что некоторые факты в анонимке взяты из приказов ГПУ УССР за последние 5–6 лет, «хотя подобраны и освещены тенденциозно»[460]. Вместе с тем он сообщал: «Мной отдано распоряжение о выявлении авторов анонимки. Предварительные данные следствия дают мне основание считать, что анонимка выпущена 1–2 сотрудниками Особого отдела»[461]. Профессиональная интуиция не подвела председателя ГПУ УССР – автором анонимки оказался сотрудник Особого отдела Фомин, который «за демагогические, необоснованные обвинения» был выявлен и отправлен в концлагерь[462].
И тут следует отметить, что серьезные нарушения допускали не только те чекисты, что назвал Фомин. Так, например, Владимир Иванович Окруй, в 1924–1928 гг. возглавлявший Зиновьевский окружной отдел ГПУ, избил нескольких своих сотрудников и допускал незаконные денежные операции[463]. Казалось, его ждет суд. Но Всеволод Балицкий считал по-другому. Он учел большие оперативные заслуги подчиненного (участие в ликвидации анархистских и уголовных группировок в Москве в 1921 г.; разгром нескольких атаманов в 1922 г. на Подолье; ликвидацию «съезда степных атаманов» и атамана Заболотного на Одессщине в 1924 г.; раскрытие «белогвардейской контрреволюционной организации Юга России в Таврии» в 1925 г.) [464]. Взвесив все это, Балицкий назначил Окруя 12 июля 1928 г. начальником Мариупольского окружного отдела ГПУ.
Между прочим, Балицкому приходилось не один раз защищать своих подчиненных. Например, в июне 1928 г. до Политбюро ЦК КП(б)У дошла история с сотрудниками Уманского окружного отделения ГПУ. В повестке дня заседания от 15 июня есть вопрос, обозначенный так: «Сообщение об Умани». Первой среди докладчиков стоит фамилия Балицкого. Что же именно случилось в Умани?
Причина была банальной. Сотрудники Уманского окружного отдела ГПУ под руководством уже упомянутого начальника Александра Петровича Абаша (Бунюса) сфабриковали дело «контрреволюционной организации» во главе с неким мифическим «Николаем», разумеется, украинским националистом. Он якобы приказал Михаилу Даценлову из села Перегоновка Уманского округа поджечь скирду сена. Уманские чекисты сильно побили 15-летнего юношу, который не только дал фальшивые свидетельства, но и уговорил сокамерников оклеветать его, поскольку в противном случае им всем угрожает расстрел. То же самое было сделано и с другими арестованными: на допросах их беспощадно били, требуя остальных «контрреволюционеров» сознаваться, чтобы избежать избиений.
9 июня 1928 г. Всеволод Балицкий специальным письмом информировал Лазаря Кагановича об инциденте, указав: «Следствие по делу уже закончено и виновные сотрудники Уманского Окротдела ГПУ в нанесении арестованным побоев и в допущении угроз во время допросов сняты с работы и предаются суду. Уволено всего 7 лиц во главе с начальником Отдела тов. Абашем. В Умань мной откомандирован мой заместитель тов. Карлсон, который выехал вместе с вновь назначенным начальником Окротдела тов. Юхвицем (работник Центра) и целой группой сотрудников для замены большинства работников старого состава.
Бывший нач. Отдела Абаш и несколько сотрудников Уманского Окротдела, виноватые в запугивании и избиении арестованных, отданы мной в Суд Чрезвычайной Сессии»[465].
Несмотря на все это, на заседании Политбюро ЦК КП(б)У 15 июня 1928 г. предложили приговорить виновных к смертной казни. Но такое предложение не приняли, а решили так: «Поручить чрезвычайной сессии суда вынести приговор в соответствии с имеющимся законодательством, не применяя высшей меры социальной защиты» [466].
Абаша из ГПУ убрали и. отправили на партийную работу[467]. Победила корпоративность: Балицкий не дал в обиду своих коллег. Однако упомянутый эпизод ярко иллюстрирует и другую неопровержимую истину: непреодолимой оказалась тенденция к фабрикации разного рода «дел», формированию «контрреволюционных» организаций, к беззакониям в условиях, когда у чекистов оказывалось в руках все больше власти.
Именно это подтверждают и документы, раскрывающие механизм фабрикации дела «СВУ», а также другого резонансного дела – «Украинского национального центра» («УНЦ»), приговор по которому был вынесен в закрытом порядке в феврале 1932 г. В центре дела «УНЦ» стоял бывший глава Украинской Центральной Рады академик ВУАН и Российской академии наук, историк М. С. Грушевский. Он же, собственно, выступил и в роли, так сказать, Герострата чекистских замыслов, отказавшись в Москве от предыдущих показаний, данных под давлением Балицкому и его сотрудникам.
Еще в 1960-е гг., в период хрущевской «оттепели», открылись факты, убедительно подтверждавшие: дело «УНЦ» было инспирировано. Например, Н. И. Шраг, бывший член ЦК УПСР, проходивший по делу «УНЦ» и выживший, 11 марта 1965 г. свидетельствовал: «На следствии в 1931 году ко мне применялись запрещенные методы следствия. Частые допросы в ночное время, стояние на ногах во время допросов, крики и оскорбления следователей Пустовойтова, а иногда Когана (правильно М. А. Каган. – Прим. авт.) физически и морально измучили меня и деморализовали. Кроме того, во время моего ареста умерла моя дочь, это нанесло мне большую травму… Ни о какой организации я ничего не знал, вредительством и подготовкой восстания не занимался. По требованию следователя я назвал участниками контрреволюционной организации бывших членов УПСР, своих знакомых… Посещения и встречи в домашних условиях по поводу разных семейных торжеств со своими товарищами… я выдавал за совещания участников контрреволюционной организации. Т. е. я писал все, что от меня требовали, лишь бы меня не вызывали ночью и не кричали»[468].
Преподаватель Промакадемии УССР Н. М. Васильковский, который также остался жив, в своих жалобах в 1954 и 1957 гг. писал: «Свидетельства, данные мной в 1931 году, лживые. Они были добыты следствием методами физического и психического принуждения… Очных ставок не было, не было выдвинуто хотя бы конкретных обвинений каких-либо лиц в письменной форме. При таких условиях судопроизводства в 1931 году выявятся разночтения, а отсюда легко будет видеть вымышленный характер всего обвинения» [469].
Несмотря на такого рода свидетельства, в течение многих лет официально утверждалось, что «УНЦ» существовал, а его лидером был Михаил Грушевский. Особенно поражает то, что это была не только версия для массовой пропаганды, но и, так сказать, для служебного употребления. На ней воспитывали новые поколения чекистов. Так, в учебнике «История советских органов государственной безопасности», подготовленном в Высшей школе КГБ при Совете Министров СССР, отмечалось: «В 1929–1932 годах органы ГПУ Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии и других советских республик уделяли большое внимание борьбе с подрывной деятельностью антисоветских националистических организаций, поддерживающих связь с националистической эмиграцией и реакционными силами ряда капиталистических государств. На Украине органы государственной безопасности разоблачили буржуазно-националистическую организацию “Украинский националистический (так в книге. –