В частности, со стороны ряда окружных отделов ГПУ отмечается недостаточно быстрое и исчерпывающее выполнения разнообразных запросов Особых органов по делам, связанных с чисткой армии.
Приказываю:
Запросы Особых органов о компрометирующих материалах на военнослужащих выполнять в срочном порядке, не допуская задержек.
Ответа на запросы Особых органов, связанных с делами, которые касаются чистки армии, давать с исчерпывающей полнотой, не ограничиваться формальными справками о наличии по учету данных, которые компрометируют.
На лиц, виновных в задержке особых органов по делам, связанным с изъятием кулаческих элементов из армии, накладывать суровые дисциплинарные взыскания»[515].
14 июня 1930 г. полпред ОГПУ по Сибирскому краю и начальник Особого отдела Сибирского военного округа Л. М. Ваковский прислал из Новосибирска в Конотопский окружной отдел ГПУ УССР шифрованную телеграмму. Речь шла о наличии на территории округа повстанческой организации во главе с кулаком Я. В. Шкорбатым. Организация якобы имела ячейки на Галайбинских хуторах и намечала выступление в ближайшие дни[516].
26 июня 1930 г. временно исполняющий дела начальника Конотопского окротдела ГПУ Л. Г. Мунвез рапортовал начальнику СО ГПУ УССР Г. С. Люшкову о раскрытой в селах и хуторах Борзнянского района «подпольной организации» из 50 человек и просил «в срочном порядке» дальнейших указаний[517]. С политической окраской и руководством заговорщиков другой конотопский чекист, Занченко, уже определился: «Во главе данной организации, по всей видимости стоит остаток неликвидированных участников СВУ в Киеве, осуществляя свое руководство через местного белого офицера Зарубу Кирилла»[518].
1 июля Г. С. Люшков вместе с начальником 2-го отделения Секретного отдела ГПУ УССР С. М. Долинским-Глазбергом направляют в Конотоп указание об оперативной разработке «контр-революционеров»[519]. В тот же день Занченко, рассмотрев «агентурный материал об организации кулачества и антисоветского элемента, имеющих цель – борьбу с существующим строем», постановил начать агентурную разработку, дав ей кличку «Весна». Врид. дела начальника 1-го (секретного) отделения Гутман и Врид. дела начальника окротдела ГПУ Феденюк с этим согласились[520].
Для расширения следствия в Конотоп был командирован старший уполномоченный Секретного отдела ГПУ УССР М. А. Каган, который уже 27 июля вместе с Феденюком утвердил план операции по аресту лиц, подозреваемых в рамках агентурной разработки «Весна»[521]. Первые аресты прошли не совсем удачно: основной подозреваемый, Я. В. Шкорбат, вместе с сыновьями сумел уйти от группы захвата, возглавляемой Гутманом. Судьба этих людей, кстати, не установлена и поныне. Это исчезновение не смутило чекистов. 31 июля Феденюк и Каган закрыли агентурную разработку «Весна» и начали следствие по делу под тем же названием [522].
С первых допросов арестованных «подпольная организация» начала увеличиваться подобно надувному шарику. В нее чекисты зачисляли все новых и новых участников. А тут еще и председатель ОГПУ СССР В. Р. Менжинский в своем оперативном приказе от 9 августа 1930 г. напомнил подчиненным о необходимости усиления борьбы со шпионажем, контрреволюционными и антисоветскими проявлениями в РККА, отметив, что ряд «кулацко-белогвардейских и бандитско-повстанческих контрреволюционных организаций за последний период времени, стремившихся установить связи в Красной Армии в целях получения реальной поддержки и оружия в момент восстания», и часть «старых специалистов», стали на «путь прямого вредительства и контрреволюционной работы»[523].
В контексте этого приказа и стали разрабатывать сотрудники ГПУ УССР членов «конотопской организации», связывая их с бывшими царскими офицерами. Значительная роль в этом деле принадлежала Генриху Люшкову. В его аттестации отмечалось: «Личные выезды в районы, руководство агентурой, результативные допросы ряда крупных обвиняемых во многом способствовали развитию дела, причем т. Люшков сумел взять нужные темпы в работе»[524]. В конце концов получилась «Контрреволюционная организация “Левобережный штаб повстанческих войск освобождения Украины” (Борзненский центр). Обвинительное заключение по делу 14 января 1931 г. составил Г. С. Люшков, а утвердил И. М. Леплевский[525]. 17 января 1931 г. судебная тройка при Коллегии ГПУ УССР приговорила 12 руководителей этой организации к расстрелу[526].
Одним из расстрелянных был уроженец Борзны бывший прапорщик Г. Т. Обмач, проживавший в Киеве. Уже 17 сентября 1930 г. на допросе, проведенном уполномоченным Секретного отдела ГПУ УССР Южным, он дал показания о связи «борзненского центра» с «киевской организацией», действующей еще с 1924 г.[527] Подобные показания дали и другие арестованные.
Остальное оказалось делом техники, тем более что у чекистов был очень достойный кандидат в руководители «киевской организации» – главный военрук гражданских вузов Киева В. А. Ольдерогге. Генерал-майор царской армии, вступивший добровольно в РККА в марте 1918 г., командующий армиями Восточного фронта в 1919 г., награжденный орденом Красного Знамени за разгром войск адмирала А. В. Колчака, агентурно разрабатывался чекистами с 1924 г. Начальник Киевского оперсектора ГПУ В. Т. Иванов и начальник особого отделения Киевского оперсектора ГПУ Г. Б. Загорский принялись за работу с новыми силами. О том, каким образом они и их подчиненные добивались признательных показаний от военспецов о киевском филиале «Всесоюзной военно-офицерской организации», последние позднее вспоминали так.
Бывший начальник боепитания артшколы Ф. Т. Пшеничный: «Не давали есть по трое суток, такое же количество суток меня заставляли стоять, как в строю по команде “смирно”, били морду, имитировали расстрел, подготавливали к повешению, подготавливали к битью шомполами, когда обессилел и не мог стоять, дали подпорки, но заставляли стоять, после чего сразу шесть следователей в конвейерной системе стали меня допрашивать» [528].
Бывший преподаватель института обмена и распределения А. Н. Козлов: «Меня били и очень сильно курсанты Киевской школы милиции, во время допросов держали по целым дням на стуле, доводя до полнейшего изнемогания и упадка сил, поддерживали одним лишь чаем, а если кто и засыпал на длительных допросах, то спать не давали и будили»[529]. На глазах А. Н. Козлова киевские чекисты выдергивали у арестованных священников из бороды по одной волосинке, причиняя тем боль и страдания.
Другие осужденные говорили о том, что Василий Иванов применял к ним репрессивные меры, сажал на «стул пытки», держа их на этом стуле до 12 суток до тех пор, пока они не потеряют окончательного сознания от усталости и таким образом заставляли их сознаться в участии в контрреволюционной организации, ставившей своей целью свержение Советской власти[530].
За ходом следствия в Украине внимательно наблюдали в Москве и еще осенью 1930 г. В. Р. Менжинский проинформировал И. В. Сталина о вражеских кознях в РККА, в частности указывая: «Считаю необходимым представить Вам сообщение о подобной организации, открытой Украинским ГПУ, представляющей выдающийся интерес» [531].
Чтобы следствие протекало в нужном русле, В. Р. Менжинский направил в октябре 1930 г. В. А. Балицкому личное письмо. Он напомнил, что пришлось посылать на Украину начальника Контрразведывательного отдела ОГПУ СССР А. Х. Артузова, начальника Транспортного отдела ОГПУ СССР Г. И. Благонравова и начальника Экономического управления ОГПУ СССР Г. Е. Прокофьева «для того, чтобы вывести ГПУ УССР из настроения благополучия и заставить его с опозданием на годы заняться наконец уничтожением контрреволюции, обеспечивая в то же время правильный ход мероприятий»[532]. Все это, по мнению председателя ОГПУ, говорило «о крайне ненормальном положении, особенно при теперешнем международном положении, когда темп в нашей работе является одним из главных условий борьбы против интервенции. Что здесь не случайная ошибка, а неправильная оценка политической ситуации, это видно из того, как было проведено сельскохозяйственное дело»[533].
Особенно жестко Вячеслав Менжинский критиковал Всеволода Балицкого за недостаточную борьбу с украинской контрреволюцией: «Неужели же даже вскрытие Вами военной организации не подсказало Вам, что разработка кулака на деревне, руководимого петлюровцами, при хорошем ведении дела приведет Вас к связи с Красной армией. Я не говорю уже о том, что это давало Вам в руки возможность открыть кучу перекрасившихся коммунистов, работающих на Польшу и Петлюру. Между тем, даже в Вашем старом докладе, против которого Вы в Москве так горячо выступали при отрицании к[онтр]-революционной работы украинских шовинистов, Вы все же считали, что они стремятся использовать легальные возможности и овладеть командными высотами в советских учреждениях»[534].
Возмущался Менжинский и тем, что украинские контрреволюционеры пользуются «привилегиями» – отбывают наказание в Украине, в то время как их всех надо отправлять на Соловки, и даже после отбытия наказания они должны пребывать в ссылке в Сибири. Далее он писал: «Приветствуя Ваши намерения произвести массовые операции, должен сказать, что меня смущают следующие обстоятельства: 1) отсутствие, несмотря на все наши нажимы, польской работы. 2) у меня создается впечатление, что борьба с украинской контрреволюцией разных оттенков до сих пор сводилась к отдельным эффектным делам, а не носит систематического характера»