Процитируем стенограмму его выступления на февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б): «Балицкий. Теперь относительно вопроса о нашем центральном руководстве. Что я спорил с т. Ягодой, это очень многим известно. (Голос с места. Да, с давних времен.) В последнее время, принимая во внимание, что он был руководителем, эти споры носили вежливый и деликатный характер. Нужно принять во внимание, что субординация заставляла так делать. (Голос с места. Субординация мешала?) Относительно субординации я должен сказать, что поскольку речь идет о нашем аппарате, если ты член ЦК, ты должен прийти в ЦК и сказать. Но субординация в нашем аппарате обязательная. Это не нужно доказывать»[753].
В штате НКВД УССР, в отличие от наркоматов других республик и российских краевых и областных управлений НКВД, был лишь один заместитель наркома. По нашему мнению, это объясняется двумя факторами. Во-первых, Балицкий «зарезервировал» место для «опального» Карлсона, для которого с июля 1934 г. в Киеве держали отдельный кабинет. Во-вторых, авторитарный стиль руководства наркома отводил его заместителю Кацнельсону чисто номинальную роль, о чем он сам говорил: «Я непосредственно оперативной работой вообще не руководил, ею руководил только лично Балицкий. Все указания и директивы по всем делам давались только им лично» [754].
Кацнельсон как заместитель наркома непосредственно руководил УШОСДОР, УМЗ, ОАГС, УПО, УСО, ОГСК, управлением мер и весов, отделом резервов и картографии, переселенческим отделом, обществом «Динамо». В УГБ НКВД УССР он был куратором Учетно-статистического и Специального отделов УГБ НКВД СССР. Кацнельсон решал все технические и мелкие вопросы, просматривал и утверждал следственные дела, поступавшие со всей Украины; принимал решение о возможности отправки следственных дел в суды, на Особое Совещание или на доследование; утверждал обвинительные заключения (кроме особо важных дел, которые утверждались лично Балицким); редактировал протоколы обвиняемых; руководил «чекистским обслуживанием» и освещением хода сельскохозяйственных кампаний; отвечал за выселение «антисоветского элемента» из пограничной полосы; оформлял аресты, санкционированные наркомом; давал санкции на арест по мелким делам; решал вопросы о расселении арестованных.
Но оперативных или руководящих указаний по агентурно-следственным делам Кацнельсон без санкции Балицкого не давал, а директивы подписывал лишь после согласования с наркомом. Начальники областных управлений НКВД за решением оперативных вопросов обращались исключительно к Балицкому, а к Кацнельсону они могли обращаться только во время отпуска наркома. Самостоятельно заместитель наркома был уполномочен разрешать принципиальные вопросы по делам Иностранного отдела, по вопросам села, духовенства и сектантства.
20 августа 1934 г. в НКВД УССР состоялись ощутимые кадровые изменения: С. М. Циклис стал начальником Административно-хозяйственного управления, Я. В. Письменный – начальником отдела кадров, а А. О. Броневой возглавил Транспортный отдел. Позже Циклис будет утверждать, что не хотел работать в аппарате АХУ, но по настоянию Балицкого, заявившего, что Письменного нужно снять c работы, вынужден был согласиться: «А если мне казалось, что то или другое решение неверное, то товарищ Балицкий мне отвечал: “Я член ЦК ВКП(б)!”. Поэтому указания товарища Балицкого были для меня директивами партии»[755].
Как известно, особенно ощутимый толчок эскалации террора был дан после убийства С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. Тогда по предложению И. В. Сталина было принято постановление ЦИК СССР «О порядке ведения дел о подготовке или осуществлению террористических актов». Согласно постановлению срок расследования уменьшался до 10 дней, рассмотрение дел в суде проводился без участия адвоката и прокурора, обжалование приговора и ходатайство о помиловании не удовлетворялось, а приговор выполнялся немедленно после вынесения. 9 декабря Г. И. Петровский подписал постановление ВУЦИК УССР «О внесении изменений в уголовно-процессуальный кодекс УССР», где были учтены вышеупомянутые положения, которые стали основанием тотального террора в следующие годы[756].
После убийства Кирова с молниеносной скоростью были «раскрыты» не только ленинградская, но и белорусская (в Минске) и украинская (в Киеве) группа «террористов», сформированная из арестованных уже ведомством Балицкого лиц, преимущественно литераторов.
По версии следствия, центральная организация ОУН, руководимая Евгением Коновальцем, в 1934 г. перебросила в Украину эмиссаров с заданием организовать на территории Украины свои филиалы для проведения контрреволюционной агитации, вредительства, саботажа и террора против вождей компартии. За короткое время эмиссарам удалось организовать несколько террористических групп из числа уцелевших членов «УВО» в Киеве, Харькове, Одессе и других городах, и начать подготовку терактов.
Дело стряпали наспех. Так, например, арестованного 6 ноября глухонемого поэта Олексу Влызько следователи допрашивали даже без переводчика. Одним из главных пунктов обвинения была его записка: «Сегодня я сяду на бюст Сталина (Сосо Джугашвили)». Влызько отличался эксцентричным поведением и, дабы привлечь к себе внимание, брился наголо, забирался на памятники, прыгал с моста в реку, нелегально перешел советско-иранскую границу. Но всегда был лоялен к власти и, отойдя от футуризма, все чаще писал стихи, прославлявшие Ленина и партию[757].
Большую роль в фабрикации дела «ОУН» сыграл оперуполномоченный СПО УГБ НКВД УССР Николай Дмитриевич Грушевский. В его служебной характеристике отмечалось, что «благодаря его энергичной и умелой работе с арестованными, особенно с руководителем ОУН на Украине Антоном Крушельницким, членом центра Козинским и др. ему удалось в короткий срок выявить практическую работу организации и ряда ее участников» [758].
Позднее Н. Д. Грушевский признает, что литератор Антон Крушельницкий и его сыновья были арестованы по ложному доносу секретных агентов В. А. Юринца и Карбоненко и «что даже по одному их изложению видно было, что это фальшивки. Однако такая агентурная работа поощрялась руководством наркомата Балицким и Кацнельсоном, причем такой агент как Юринец преподносился как образец высококвалифицированного агента, центрального агента, как его называли»[759].
18 декабря 1934 г. был вынесен приговор выездной военной коллегии Верховного суда СССР в Киеве под руководством В. В. Ульриха. Среди обвиняемых – 37 человек, из которых 28 приговорили к расстрелу. Следует отметить, что значительная часть из этих 28 была сформирована из лиц, проходивших по делу «УВО». Комментируя этот процесс, советская пресса писала, что большинство обвиняемых прибыли в СССР из Польши или Румынии для проведения терактов и что при аресте у многих были изъяты револьверы и ручные гранаты[760].
Отметим, что ложными являлись не только обвинения, но даже объективные данные, поскольку большинство из казненных 15 декабря 1934 г. в Киеве лиц были известными писателями, культурными и государственными деятелями (писатели К. С. Буревий и Г. С. Косынка, поэты О. С. Влызько, И. А. Крушельницкий и Д. Н. Фалькивский[761]).
Режим на сто процентов воспользовался гибелью С. М. Кирова. В полной мере это ощущалось в Украине, в которой еще в 1920-е гг., по откровенной оценке одного из известнейших соловецких узников из бывшей партийно-государственной номенклатуры Петра Кирилловича Солодуба (когда-то он работал управляющим делами Совнаркома УССР, а перед арестом возглавлял Сектор перспективного планирования в союзном Наркомате тяжелой промышленности), в государственном строительстве проходили два процесса. «С одной стороны, – писал Солодуб в апреле 1934 г. в (чрезвычайно интересном по содержанию и большом по объему документе) заявлении в ОГПУ СССР, – группа бывших боротьбистов, а частично Раковский, Скрипник, Затонский, я и прочие, стремились к развитию украинской государственности, как экономически независимого организма. С другой стороны, – центр, подчиняясь необходимости планомерной организации производства и распределения, шел по линии централизованного пользования экономическими ресурсами Украины» [762].
Теперь пришло время расплачиваться за латентное или откровенное стремление отстаивать хотя бы ограниченную украинскую автономию. Именно поэтому репрессивные акции после убийства Кирова затронули не только украинских интеллектуалов, но и представителей управленческого партийно-государственного аппарата. В значительной мере этому содействовали «закрытые письма» ЦК ВКП(б) в партийные организации от 18 января 1935 г. и от 29 июля 1936 г., которые, в частности, ориентировали на поиски «троцкистской контрреволюции»[763].
Характерным для Украины было то, что эту «контрреволюцию» снова связали с «националистами». На январском (1936) Пленуме ЦК КП(б)У П. П. Постышев подчеркивал: «Троцкисты в своей контрреволюционной борьбе против партии и Советской власти имеют здесь на Украине свою специфику. В чем заключается эта специфика? Эта особенность деятельности троцкистов на Украине заключается в том, что троцкисты велели и ведут здесь свою контрреволюционную работу в блоке с разными националистическими и другими контрреволюционными организациями»[764].
В 1936 г. в Украине были сфабрикованы дела «объединенного троцкистско-националистического блока» (или «боевой организации») и «троцкистско-террористической организации». В течение 1935–1936 гг. по областям Украины прокатилась волна разоблачений других «контрреволюционных организаций» наподобие сфабрикованного дела «Социал-демократической партии Украины» на Харьковщине. Во втором полугодии 1935 г., по сравнению с первым полугодием, количество дел, которые рассматривали спецколлегии областных судов, увеличилось на 95,9 %, а в первом полугодии 1936 г., по сравнению со вторым полугодием 1935 г. – на 20,8 %. Чаще всего осужденным предъявляли обвинение в «контрреволюционной» и «троцкистской» агитации. По официальным данным, в 1935 г. в Украине было арестовано 24 934 человека, в 1936 – 15 717, в 1937 -159 573