Второй эпизод – описание встречи наркома обороны К. Е. Ворошилова спустя несколько недель: «Ворошилова ждали в Киеве. Вышла встречать наркома в пешем строю и наша танковая бригада. “Будьте бдительны! – приказал начальник гарнизона Фесенко (речь идет о заместителе командующего войсками КВО комкоре Д. С. Фесенко. – Прим. авт.). – Может, Шмидт был не один.” Подлинная истерия, терроромания!
Получив участок на улице Ленина я построил бригаду в две линии. Со стороны оперы появился кортеж. В головной машине, рядом с шофером, стоял Ворошилов и приветствовал бойцов. На заднем сиденье находился Балицкий. Напуганный “делом” Шмидта, он, очевидно, решил лично взять на себя охрану наркома. Во второй машине следовали Косиор, Постышев, Любченко.
Общая истерия сказалась и на мне. С трепетом ожидал приближения головной машины. “Чтобы все было тихо, спокойно, чтобы ничего не произошло”, – молил я судьбу. Уже наши танкисты, отвечая наркому, крикнули: “Ура!”. Но тут Балицкий заметив меня на правом фланге бригады, впился в меня пристальным взглядом. Машина шла вперед, а он, медленно поворачивая голову, все смотрел и смотрел на меня. И так с повернутой головой он ехал, пока машина не свернула за угол Крещатика.
Каково было мне? Я решил про себя, что завтра пойду к нему, объяснюсь, спрошу, почему такое недоверие? Потребую очной ставки со Шмидтом» [914].
По нашему мнению, И. В. Дубинский сильно преувеличивает внимание всемогущего наркома внутренних дел к своей персоне. Если бы Балицкий действительно хотел его уничтожить, то уничтожил бы. Но его воспоминания, на наш взгляд, прекрасно передают атмосферу времени.
Балицкого очень беспокоили настоящие намерения Ежова. Следует заметить, что это волновало не только наркома. Например, возможные кадровые перестановки активно интересовали одного из сотрудников польской разведки, работавшего в СССР. В своем сообщении от 9 декабря 1936 г. он, в частности, рассматривает стремление Ежова сменить руководителя НКВД УССР и пишет о сопротивлении Политбюро ЦК КП(б)У этим намерениям: «Последнее поставило предварительным условием назначения нового наркома (предусматривался Агранов, от которого окружение Ежова очень хочет избавиться) согласование этого вопроса и кандидатуры от политбюро ЦК КП(б)У, причем Г. И. Петровский в частном порядке предупредил Ежова, что политбюро ЦК КП(б)У согласится лишь на такого кандидата, который уже работал в Украине и хорошо знает ее условия. Политбюро ЦК КП(б)У решило защищать Балицкого, который умеет прекрасно лавировать между отдельными группировками в политбюро и который кроме того смог создать себе замечательные связи в провинциальных организациях. Вот почему проведение им ответственнейших и острых операций (несколько дел в провинции по чистке от оппозиционных элементов, дело Коцюбинского, дело Порайко и тому подобное) отличались большой гибкостью и умением не касаться при этом нейтральных элементов из среды коренных украинских работников, которых Балицкий знает почти всех лично и умеет с ними поддерживать хорошие отношения, если только они не заступают за пределы защиты местных интересов и ввязываются в “большую оппозиционную” политику»[915].
Интересно, что далее в сообщении высказывается предположение о том, что заменить Балицкого могли бы лишь К. М. Карлсон или З. Б. Кацнельсон, но они не могут этого сделать из-за своего происхождения (латыш и еврей). Поэтому не подходит и И. М. Леплевский: «Наркомвнудел СССР имеет лишь одну надлежащую кандидатуру – Заковского (польский разведчик, наверное, не знал, что по национальности он был латышом. – Прим. авт.), который определенное время работал в Украине в Одессе и который создал там большие персональные связи и симпатии. Однако Заковский работает в настоящее время в Ленинградской области, и снять его оттуда не представляется возможным»[916].
А дальше автор сообщения делает такой вывод: «Вот почему следует считать, что положение Балицкого остается крепким, несмотря на позицию московского центра. Снять Балицкого Ежов может без согласия политбюро ЦК КП(б)У только в том случае, если бы он назначил его в центральный аппарат Наркомвнудел СССР, но на эту операцию он не пойдет»[917].
И действительно, Николай Ежов не спешил приглашать Всеволода Балицкого на Лубянку. Интересный разговор по этому поводу состоялся между шефом НКВД УССР и Н. Л. Рубинштейном. Последний впоследствии свидетельствовал: «Я спросил Балицкого, почему до сих пор Агранов является первым заместителем наркома внутренних дел, в то время, как он политически скомпрометирован и ему ЦК ВКП(б) не доверяет? Балицкий ответил, что на должность заместителя предполагалась кандидатура Евдокимова (Е. Г. Евдокимов занимал в то время должность первого секретаря СевероКавказского крайкома ВКП(б). – Прим. авт.), и вопрос о нем уже обсуждался на Политбюро, но Сталин его кандидатуру отвел потому, что Евдокимов, Шеболдаев и Лившиц совместно принимали решение, когда они все работали в Ростове (речь идет о 1932–1933 гг., когда Е. Г. Евдокимов был полпредом ОГПУ по Северно-Кавказскому краю, Б. П. Шеболдаев возглавлял местный крайком ВКП(б), а Я. А. Лившиц – Северо-Кавказскую железную дорогу. – Прим. авт.).
Тогда я спросил Балицкого “А как же в отношении вас?” Он мне ответил: “Я член ЦК, имею известный оперативный авторитет и, если попаду в Москву, то, поскольку у Ежова должного оперативного авторитета нет, может статься, что Сталин будет вызывать меня и Ежова вместе, что Ежову будет неприятно”»[918].
Определенное проявление недоверия к себе со стороны Ежова Балицкий почувствовал после проведения 23–30 января 1937 г. в Москве судебного процесса «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Среди семнадцати подсудимых был и заместитель наркома путей сообщения Я. А. Лившиц, который рассказал на допросах о своей личной дружбе с покойным Б. В. Козельским. Последний, якобы «не стесняясь, полностью откровенно, рассказывал о своих настроениях, троцкистской работе, обо всем»[919]. Хорошо зная, как «готовятся» подобные процессы, Балицкий не сомневался в том, что не все показания осужденных были преданы огласке, часть из них приберегли для последующих разработок. Поэтому во время своего очередного визита в Москву он попросил двух комиссаров госбезопасности 3-го ранга – начальника секретариата НКВД СССР Я. А. Дейча и начальника 4-го отдела ГУГБ НКВД СССР В. М. Курского ознакомить его с протоколами допросов Я. А. Лившица, но ему отказали.
Он долго обдумывал эту ситуацию, а вернувшись в Киев, заявил Рубинштейну, что скорее всего Лившица перед расстрелом допрашивали о нем, Балицком, и поскольку теперь он «помазан», ему и не позволяют прочитать протоколы. По его мнению, Лившица заставили дать показания на Козельского о том, что он троцкист, «чтобы скомпрометировать украинский аппарат НКВД. Это сделал Ежов исключительно с целью побить Балицкого»[920].
Впрочем, расправа над Лившицем взволновала не только Балицкого. П. М. Рахлис объяснял Н. А. Григоренко: «Вы понимаете, как это плохо. Лившиц там наговорит, а затем оправдывайся, хотя он меня почти не знает». А на вопрос Григоренко, действительно ли Ко зельский был связан с Лившицем, Рахлис ответил: «Попробуй разберись»[921].
Еще одним тревожным сигналом стало восстановление, по инициативе Ежова, в партии бывшего секретаря председателя ГПУ УССР А. М. Когана. Узнав об этом, Балицкий действительно разволновался: «Из этого факта нужно сделать выводы, начинается большая игра»[922]. Вскоре Балицкому припомнили прошлое. Его стали критиковать за то, что, работая в Москве в должности заместителя председателя ОГПУ СССР, он якобы вел неправильную кадровую политику. В действительности связано это было в первую очередь с деятельностью тогдашнего заместителя начальника отдела кадров ОГПУ СССР Н. Л. Рубинштейна, который «разгонял» многих сотрудников центрального аппарата из Москвы[923].
Зачем Ежову понадобилось дискредитировать Балицкого? Однозначно ответить на этот вопрос достаточно трудно. Скорее всего, нарком внутренних дел СССР пытался подчеркнуть свою высокую компетентность и решимость продемонстрировать то, что по-настоящему руководить борьбой с «врагами народа» в стране может лишь он, а наличие огромного количества неразоблаченных «контрреволюционеров, троцкистов, шпионов и диверсантов» стало возможным лишь при полной бездеятельности прежнего руководства НКВД СССР.
Вот почему критиковали не только региональное чекистское руководство. Сокрушительной критике со стороны союзного наркома подвергся его первый заместитель Агранов. По словам Н. Л. Рубинштейна, «Балицкий, вернувшись из Москвы, рассказал мне, что он был в кабинете у Ежова, когда он ругал Агранова за провал оперативной работы. Балицкий воспроизвел эту картину, презрительно отзываясь о Ежове и сопровождая это площадной бранью по его адресу»[924]. Кстати, так о Ежове отзывался не только Балицкий. Например, начальник УНКВД по Саратовской области комиссар госбезопасности 2-го ранга Р. А. Пилляр говорил своему шоферу, что Н. И. Ежову «следует дать по голове за его отношение к старым чекистам» [925].
На февральско-мартовском (1937) Пленуме ЦК ВКП(б) Н. И. Ежов яростно критиковал своего предшественника Г. Г. Ягоду за развал чекистской работы, а говоря о троцкистах, действовавших в самом НКВД, не забыл про Козельского