Однако «бдительный» Лин продолжал «топить» своего прежнего начальника и сообщал, что Козельский «замазывал» дела бывшего чекиста И. С. Решала и начальника админоргсектора объединения «Сталь» Б. Ф. Лейбовского, приводя конкретные факты близости многих репрессированных троцкистов к Лившицу[942]. Отметим, что до августа 1934 г. Лин работал уполномоченным 1 отделения СПО УГБ НКВД УССР – подразделения, которое непосредственно «разрабатывало» троцкистов и было в курсе всех дел.
В такой обстановке осторожный С. М. Циклис советовал Балицкому все-таки что-то делать. Например, разрушить памятник Козельскому на кладбище. На что нарком очень сильно возмутился – дескать, начальник Административно-хозяйственного управления просто паникует. Тогда Циклис обратился к З. Б. Кацнельсону с просьбой уговорить Балицкого, но заместитель наркома ответил, что они уже обсуждали этот вопрос и не считают необходимым разрушать памятник[943].
17 марта 1937 г. Балицкий в последний раз выступил на Пленуме ЦК КП(б)У. Разумеется (а как же иначе?!), он коснулся тех ошибок, которые допустил в своей работе НКВД. Среди прочих назвал и такую: «…Несмотря на то, что была разоблачена большая троцкистская организация Коцюбинского, но мы взяли одного Коцюбинского, взяли троцкистов на культурном фронте, а до центров не добрались. К центру в составе Коцюбинского, Логинова, Голубенко мы добрались, как вам известно, значительно позже, значительно опоздали»[944].
Вместе с тем в выступлении была и мысль о перегибах в «разоблачении» врагов: «Иногда, это часто бывает у нас в партийных организациях, есть стремление перестраховаться. Лучше перестраховаться и, черт возьми, какой-то десяток мы выбросим из партии, посадим кого-то, лучше ударить, чем не добить. Это тоже бывает иногда правильно, лучше ударить более крепко, но если мы размахнемся и станем направо и налево бить, у нас могут быть очень большие неприятности, потому что мы сами будем этих врагов делать. Бывает это у нас» [945].
По воспоминаниям современников, Всеволод Балицкий все больше раздражался и переживал из-за того, что у него не было соответствующего контакта с новым руководством НКВД СССР. На протяжении многих лет работы при Ф. Э. Дзержинском, В. Р. Менжинском и Г. Г. Ягоде он привык самостоятельно руководить ГПУ-НКВД УССР, решать все сложные и принципиальные вопросы. С появлением нового начальства началось систематическое вмешательство центра в его работу и появились всевозможные ограничения. Теперешние чекистские сановники, к которым принадлежал не только Н. И. Ежов, но и начальник Административно-хозяйственного управления НКВД СССР старший майор госбезопасности С. Б. Жуковский (бывший член Комиссии партийного контроля), начальник отдела кадров НКВД СССР, старший майор госбезопасности М. И. Литвин, не привыкли терпеть «самостоятельность» на местах. Особенно это касалось хозяйственных и финансовых вопросов, в которых Балицкий привык быть бесконтрольным. Передавая Циклису очередную директиву Жуковского о ведении хозяйства, Балицкий как-то разъяренно бросил: «Я создавал, я строил, я сколачивал, а теперь мне вздумали указывать! Буду лично говорить с наркомом!»[946]
С Балицким почти не считались и в кадровых вопросах, отправляя из Украины в другие места многих сотрудников. Так, начальник Управления НКВД по Днепропетровской области старший майор госбезопасности С. Н. Миронов 16 декабря 1936 г. был назначен начальником Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю; начальник 3-го (контрразведывательного) отдела УГБ НКВД УССР старший майор госбезопасности М. К. Александровский 11 января 1937 г. – заместителем начальника IV (разведывательного) управления РККА (вместо корпусного комиссара А. Х. Артузова).
Решение по Александровскому было принято на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 11 января 1937 г. по предложению наркома обороны СССР маршала К. Е. Ворошилова. Тогдашний начальник IV (разведывательного) управления Красной армии комкор С. П. Урицкий отмечал, что «назначение Александровского в Разведуправление состоялось полностью мимо меня. Когда я получил согласие Наркома Обороны на освобождение Артузова, он (Ворошилов. – Прим. авт.) имел ряд переговоров в наркомате Ежова о замене Артузова. Назывались разные кандидатуры, в том числе и Александровского»[947].
Выехали из Украины и известные чекисты «среднего звена»: начальник СПО УГБ УНКВД по Одесской области капитан госбезопасности Г. М. Осинин-Винницкий был назначен начальником СПО УГБ УНКВД по Азово-Черноморскому краю; начальник ТО УГБ УНКВД по Винницкой области капитан госбезопасности Е. Э. Каневский – начальником ТО УГБ УНКВД по Челябинской области; прежний помощник начальника ТО УГБ УНКВД по Харьковской области капитан госбезопасности Н. Я. Боярский – начальником ТО УГБ УНКВД по Свердловской области.
Кроме того, Н. И. Ежов стал потихоньку «щипать» В. А. Балицкого за прежние грехи его подчиненных. Так, приказом НКВД СССР № 015 от 5 февраля 1937 г. назначенный 21 декабря 1936 г. на должность начальника Оперативного отдела УГБ НКВД СССР капитан госбезопасности М. Г. Джавахов был снят с должности «за развал работы» в бытность свою начальником 25-го Молдавского погранотряда НКВД. Наркому внутренних дел УССР было предписано использовать Джавахова «на менее ответственной работе»[948]. Через две недели «штрафника» назначили начальником Запорожского горотдела НКВД вместо капитана госбезопасности Л. И. Рейхмана, ставшего заместителем начальника УНКВД по Киевской области.
13 января 1937 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О неудовлетворительном партийном руководстве Киевского обкома ЦК(б)У и недостатках в работе ЦК КП(б)У». Это был серьезный сигнал: огонь сокрушительной критики переносится на Павла Постышева. Значительную роль здесь сыграл прежний покровитель Постышева – Лазарь Каганович. 16 января 1937 г. при его участии состоялся Пленум Киевского обкома КП(б)У. Постышева обвинили в пособничестве «враждебным элементам» и развале работы. Тогда же его освободили от обязанностей секретаря столичной парторганизации в связи, как объявлялось официально, с невозможностью совмещать эту должность с постом секретаря ЦК КП(б)У.
В марте 1937 г. Павел Постышев уехал из Украины. Чекисты устроили ему громкие проводы, на которых начальник Управления НКВД по Киевской области Н. Д. Шаров напился, плакал и обратился к Постышеву с просьбой забрать его с собой, ведь работать без него будет невозможно[949]. Как проходили чекистские гулянки с участием «второго-первого секретаря ЦК КП(б)У», как называли Постышева в политических кулуарах, красноречиво описал С. М. Циклис. В своем заявлении о встрече нового, 1937 г., он, в частности, указывал: «Постышев, окруженный женщинами, пляшет и напевает песенку “Капитан, капитан.”. Музыканты с барабаном из кожи лезут вон, а один из музыкантов начинает плясать с Постышевым. Балицкий доволен, заливается со смеху и танцует фокстрот непристойно обнимая женщин. Бачинский, подливающий коньяк Постышеву и Балицкому, “старейший теоретик” таких оргий, выпивший до бессознательности, потирает руки, доволен. Крауклиса жена тянет в комнату спать. Крики: “Циклис не дает, скупится, не дает шампанское”» [950].
Балицкий говорил Письменному, что Постышев выделяется из всего состава политбюро и что он по своим настроениям ему очень близок. С Постышевым сурово обошлись, но это не удивительно, т. к. Постышев «определенным образом» относится к руководству партии[951].
Первого секретаря Куйбышевского обкома ВКП(б) П. П. Постышева арестуют по ордеру № 978, который подписал М. П. Фриновский, в ночь на 22 февраля 1938 г. на его московской квартире по улице Серафимовича, дом 2. Вместе с Постышевым арестуют и его жену – Т. С. Постоловскую[952]. Продержится он почти полтора месяца, но уже 9 апреля 1938 г. напишет заявление Ежову: «Этим своим заявлением я хочу поставить Вас в известность, что я прекращаю всякое отпирательство и намереваюсь дать органам следствия откровенные свидетельства о контрреволюционной деятельности против партии и Советской власти, которую я проводил в течение нескольких лет»[953].
А еще через двадцать дней оперуполномоченный 4-го (секретнополитического) отдела 1-го Управления НКВД СССР П. И. Церпенто, который вел следствие по делу П. П. Постышева, сообщит руководству, что переданный в ЦК ВКП(б) протокол допроса бывшего первого секретаря Куйбышевского обкома партии был написан по заданию майора госбезопасности Г. М. Лулова им, Церпенто, и капитаном госбезопасности Ю. С. Визелем «без участия Постышева, без его признания вины. Постышев в первый раз узнал о содержании “своих” свидетельств в то время, когда они были ему даны на подпись» [954]. 5 мая того же года Церпенто, который, кстати, 22 июля 1937 г. был награжден за борьбу с «врагами народа» орденом Красной Звезды, еще раз подтвердил, что все свои признания Постышев «лишь подписал, нисколько не прилагая усилий до того, чтобы хоть что-то сказать о своей вине»[955].
Эти заявления Церпенто не спасли Постышева, которого продолжали беспощадно истязать. Сохранились свидетельства людей, видевших его в Лефортовской тюрьме: переломанные ноги, выбитые зубы, все тело в ранах и рубцах. А упомянутого чекиста арестовали 9 июля 1938 г. На допросах Церпенто подтверждал, что по указанию своего начальника Лулова были сфальсифицированы все протоколы допросов Постышева