[987], – жаловался Рахлис знакомым. 17 апреля П. М. Рахлис был направлен в НКВД СССР и 16 мая 1937 г. возглавил 3-й отдел УГБ НКВД Узбекской ССР. На прощание нарком наградил его легковым автомобилем.
Перед отъездом Пейсах Рахлис передал Всеволоду Балицкому немало документов, среди которых были и материалы о троцкистском выступлении помощника начальника 4-го отдела УГБ НКВД УССР С. С. Брука в 1926 г. Нарком приказал заместителю секретаря НКВД УССР полковому комиссару Л. И. Стрижевскому провести расследование, ведь в партком НКВД УССР уже дважды поступали «сигналы» о «троцкистском прошлом» Брука. Но и на этот раз Соломон Брук, считавший, что с ним сводит счеты бывший муж его жены, отделался легким испугом. На партийном собрании парторг 4-го отдела УГБ НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности Н. А. Григоренко просто зачитал решение парткома «указать Бруку на неправильное его выступление».
По нашему мнению, отправляя Рахлиса из Украины, Балицкий, во-первых, лишался главного свидетеля в фабрикации многих дел, на которого при необходимости можно было списать все промахи в оперативной работе. Во-вторых, он «очищал» аппарат от людей, в чьем прошлом можно было найти «троцкистские поступки». В-третьих, Балицкий все-таки пытался спасти своих людей от расправы.
Этим объясняется и перевод 2 апреля 1937 г. на должность помощника начальника 3-го отдела УГБ Управления НКВД по Куйбышевской области бывшего помощника начальника ЭКО УГБ НКВД УССР капитана госбезопасности А. И. Рыклина, который «в 1927 г. обнаруживал шатание по вопросам левого троцкистского уклона» и который «считал, что в партии большое притеснение и не дают выражать свою точку зрения»[988].
Впрочем, в Куйбышеве спастись ему не удалось, так как на него имелись данные, что в бытность его помощником начальника 3-го отдела УГБ УНКВД области к нему поступали материалы на троцкистов и правых, а он задерживал их у себя и «под всякими соусами отводил от них оперативный удар. 17–21 февраля 1938года на общем партийном собрании УГБ УНКВД области, выступил с открытой контрреволюционной речью, в которой пытался внести демобилизацию и отвлекал внимание коммунистов от политической бдительности» [989].
В 1938 г. А. И. Рыклина расстреляют в Киеве по приговору выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда СССР. В приговоре отмечалось, что, «будучи кадровым троцкистом, был завербован в 1935 году в антисоветскую право-троцкистскую террористическую организацию, существовавшую в НКВД УССР и по заданию руководителей этой организации проводил вредительскую работу, направленную к развалу агентурно-оперативной работы и предоставлял НКВД СССР фиктивные отчетности о якобы проделанной работе с врагами народа»[990].
Еще раньше сняли с оперативной работы заместителя начальника Управления НКВД по Молдавской АССР капитана госбезопасности Р. Э. Штурм-Лихтенберга, который «хотя и не принадлежал к оппозиции и не имел никаких шатаний, но перед XV съездом ВКП(б) голосовал против исключения Троцкого и Зиновьева из партии, предлагал подождать решения высшего партийного форума»[991].
Был переведен на должность заместителя начальника Управления РКМ НКВД УССР (то есть отстранен от работы в УГБ НКВД) и заместитель начальника Управления НКВД по Харьковской области Я. З. Каминский, который «забыл» сообщить парторганизации весной 1936 г. о том, что он в 1923 г. голосовал за платформу Троцкого. Неприятности у Каминского начались в начале 1937 г. с междугородного телефонного звонка. Звонил давний знакомый – начальник 2-го (оперативного) отдела УГБ УНКВД по Ленинградской области капитан госбезопасности М. С. Алехин. Он просил подтвердить факт его открытого разрыва с троцкизмом в феврале 1924 г. в Киеве.
И тут Каминский понял, в какую беду попал из-за собственной лжи. Ведь он утаил факт своего голосования за Троцкого вместе с другими сотрудниками Киевского губотдела ГПУ. После нескольких дней размышлений написал заявление на имя начальника Управления НКВД Харьковской области С. С. Мазо, в котором, в частности, отмечалось: «При проверке и обмене партдокументов в 1935–1936 годах я о своей ошибке не сказал, и этим совершил тяжелый проступок перед партией… Я должен заверить Вас в том, что единственной причиной тому было мое малодушие»[992].
Дело Каминского стали рассматривать в разных партийных инстанциях, и он очень испугался. Его приятельница Шаргей жаловалась знакомым: «Вы знаете, когда стоял вопрос о Каминском на бюро, то он вернулся домой в таком ужасном состоянии, что я с ним мучилась целую ночь у него на квартире. Я все время прикладывала ему компрессы, все время следила за ним и очень боялась, что он не выдержит такой удар!» [993] Однако, как оказалось, волновался чекист зря. Перед рассмотрением его дела секретарю Харьковского обкома КП(б)У М. Н. Налимову звонили по телефону Балицкий и Карлсон, и бюро обкома вынесло постановление: «Указать тов. Каминскому на допущенную им ошибку, которая состояла в том, что он не заявил при проверке партийных документов о своих шатаниях»[994].
Комментируя такое решение бюро обкома КП(б)У, председатель Харьковского облисполкома Г. К. Прядченко правильно отметил, что «за такие дела рядовых коммунистов исключали из партии, а Каминскому лишь указали!»[995]. Симптоматично, что такую «принципиальность» Прядченко проявил лишь тогда, когда сам очутился за решеткой, а на заседании бюро он поддержал решение большинства, потому что не хотел ссориться со всемогущим ведомством.
И здесь возникает вопрос: были ли в действительности троцкисты в чекистских органах? Существовала ли действительно какая-то организация троцкистов среди них, когда Ежов стимулировал истерию поисков «скрытых троцкистов»? Среди исследователей есть и такие, которые почти безоговорочно принимают сталинско-ежовскую схему. К ним относится, в частности, С. И. Билокинь, всерьез считающий, что «целью заговора был военный переворот и установление военной диктатуры»[996]. Правда, этот автор сам в конечном итоге путается в собственных попытках что-то объяснить и вспоминает о «неформальных группах» чекистов. Так что же именно было – «неформальные группы» или серьезный и реальный «заговор»?
Документы не подтверждают наличие в это время каких-то «заговорщических организаций» в органах НКВД: не то было время, а инстинкт самосохранения у чекистов всегда был значительно сильнее их настоящих убеждений. Поэтому вряд ли можно считать серьезным аргументом «признание» арестованных чекистов (ими, кстати, преимущественно и оперирует С. И. Билокинь). Известно, как эти «признания» добывались.
Совсем другое дело – поддержка «своих» кадров. Это, как мы видели, во все периоды было присуще чекистским органам (и не только, как известно, чекистским). Следовательно, когда Всеволод Балицкий или его подчиненные защищали «своих», они исходили еще и из того, насколько легко использовать прошлые даже не «грехи», а «грешки» этих людей, для фабрикации дел об их «троцкизме», «колебаниях», «неправильных» выступлениях и т. п., чтобы развернуть все это в грандиозное «дело» (и не одно!). Этого, собственно, и хотел Николай Ежов, пришедший в НКВД с готовым планом репрессивных действий, в первую очередь, против тех деятелей, которые могли составить оппозицию лично Сталину.
Концепцию таких действий Ежов изложил в своей неопубликованной работе «От фракционности к открытой контрреволюции», над ней он стал работать в 1935 г., вскоре после убийства С. М. Кирова. Уже тогда Ежов обвинил в террористических стремлениях прежних участников оппозиции. Сталин собственноручно (по просьбе самого наркома НКВД) отредактировал рукопись и дал рекомендации, учтенные автором рукописи. Фактически Ежов задумал труд, который мог бы стать программным документом для ликвидации всех прежних оппозиционеров и инакомыслящих в стране[997]. Этим он расположил к себе Сталина: выбивая признания из прежних оппозиционеров, можно было преподать урок «на все времена» тем, кто в тайне был не согласен со сталинской политикой, но, учитывая жестокость расправы, вряд ли осмелился бы выразить это несогласие в форме «заговора» или «мятежа».
Уже 12 октября 1936 г. (а Ежова назначили в сентябре) Л. М. Каганович в письме к Г. К. Орджоникидзе отмечал, что «у т. Ежова дела идут хорошо! Он крепко, по-сталински, взялся за дело. С бандитами контрреволюционерами троцкистами расправимся по-большевистски. Такого подлого двурушнического, провокаторского обмана история еще не знала и потому революционная расправа должна быть соответствующей» [998].
Как мы уже писали, в свое время в ГПУ УССР действительно работали люди, которых уверенно можно назвать идейными троцкистами. Кроме Я. А. Лившица, это в первую очередь И. Я. Тепер – бывший анархист, бывший заведующий агитационно-пропагандистским отделом и редактор газеты «Путь к Свободе» в махновской армии. В годы Гражданской войны его завербовали чекисты и он стал проводить разложенческую работу среди повстанцев. За «большие заслуги по ликвидации махновского и политического бандитизма на Украине» был принят на работу в ГПУ УССР, но в начале 1928 г. уволен из ГПУ УССР и исключен из ВКП(б) за принадлежность к «контрреволюционной» троцкистской фракции. Спустя некоторое время Тепер поклялся, что его деятельность в ГПУ не будет использована им в интересах троцкистского подполья, и был назначен Балицким в Харьковский окротдел ГПУ, а затем переброшен в Трудовою коммуну ГПУ УССР, где он руководил культурно-просветительной работой.