Л. И. Стрижевский подготовил прощальный приказ Балицкого украинским чекистам. Он был коротеньким: «Выезжая, приказываю вам лучше и более крепко бить врагов революции». Что-то в этом стиле. Этот вариант новоиспеченный начальник Дальневосточного Управления НКВД немедленно забраковал, поскольку там не было ни слова о прошлых заслугах. Это «взбесило Балицкого». Поэтому он собственноручно переписал приказ, о чем с гордостью заявил Иванову, Карлсону и Бачинскому, когда устраивал им читку [1053]. Вообще Балицкий очень придирчиво относился к текстам своих выступлений и приказов[1054].
17 мая 1937 г. появился приказ НКВД УССР № 159, в котором после текста приказа НКВД СССР № 688 от 11 мая 1937 г. отмечалось:
«Согласно указаний Народного Комиссара Внутренних дел Союза ССР, временное исполнение обязанностей Народного Комиссара Внутренних Дел УССР передаю моему заместителю – Комиссару Государственной Безопасности 3-го ранга тов. Иванову В. Т.
Дорогие товарищи! На протяжении многих лет нашей совместной работы, выполняя директивы партии и правительства, чекисты Украины, беззаветно преданные делу Ленина-Сталина, самоотверженно боролись с контрреволюцией всех мастей.
Чекисты Украины беспощадно ликвидировали бандитизм и контрреволюционные организации в годы гражданской войны, разгромили националистические организации и кулачество, очищают нашу страну от фашистской агентуры, предателей-троцкистов и их правых приспешников.
ДИРЕКТИВЫ ПАРТИИ и УКАЗАНИЯ ВЕЛИКОГО СТАЛИНА – НЕРУШИМЫЙ ЗАКОН ДЛЯ ЧЕКИСТОВ
Партия требует от нас высокой революционной бдительности, повышения качества всей оперативной чекистской работы. Наш большевистский долг еще и еще раз проверить свои собственные ряды – чекистские кадры, вооружить их большевизмом, сделать наши кадры всегда готовыми выполнять требования партии, способными находить врага и выкорчевать его со всех участков, куда бы он ни пробрался, не забывая и своих собственных рядов, куда также стремится проникнуть враг.
Залогом успешной работы чекистов является наша беззаветная преданность партии и великому Сталину, большевистское руководство нашего стального Наркома Николая Ивановича Ежова.
Расставаясь с Вами, я уверен, что все чекисты Украины, бойцы и командиры наших частей, все сотрудники административных и хозяйственных управлений НКВД УССР отдадут все свои силы на выполнение поставленных партией и правительством задач.
В сложной оперативной обстановке на Дальнем Востоке я постараюсь передать приобретенный вместе с Вами на Украине опыт борьбы с контрреволюцией.
Желаю всем Вам, дорогие товарищи, дальнейших успехов в борьбе с врагами народа, новых побед в социалистическом строительстве нашей прекрасной, цветущей советской Украины.
Еще раз всем Вам горячий товарищеский привет.
Нарком Внутренних Дел УССР
Комиссар
Государственной
Безопасности 1 ранга В. Балицкий»[1055].
19 мая 1937 г. Всеволод Балицкий попрощался с личным составом, заявив, что «по мнению т. Ежова и ГУГБ НКВД СССР троцкизм на Украине разгромлен» и отбыл в Москву. На перроне его провожали руководящие работники НКВД УССР с женами. Женщины дарили цветы и некоторые плакали.
В столице Балицкий был хорошо принят Н. И. Ежовым и М. П. Фриновским, которые сообщили ему, что он едет на Дальний Восток с особыми полномочиями. Встретился он и с членами тогдашнего союзного правительства[1056].
В Москве В. А. Балицкий вызвал через А. И. Евгеньева к себе на квартиру С. М. Циклиса, про что последний вспоминал: «Поинтересовавшись очень коротко совещанием по ОТК, Балицкий, находясь в взволнованном состоянии заявил: “Вы знаете, я сегодня у наркома и замнаркома отстоял Розанова, чтобы его не арестовывали, т. к. Сосновский дает показания, что его завербовал агент польской разведки. Его, Розанова, завтра или послезавтра вызовут в Москву для допроса. Он трусишка и может черт-знает что болтать. Вы сегодня едете и должны предупредить его не впадать в панику.” [1057] На мои доводы, а м. б. это так, что Розанов очень хорошо принимал Сосновского при его приезде в Киев, Балицкий возмущался. Когда я заявил, что если на минуту допустить, что он завербован, то я могу стать предупредителем шпиона, что сестра его жены замужем за бывшим белым, о чем мне говорил сотрудник Ковгаров (старший лейтенант госбезопасности А. Ф. Ковгаров в 1937 г. работал заместителем начальника 5-го (особого) отдела УГБ Управления НКВД по Одесской области. – Прим. авт.) В этот момент из соседней комнаты вышла Балицкая, по-видимому слышавшая весь разговор, т. к. двери были открыты и заявила: “Вот видишь, мы не сговаривались, а высказываем одно и то же мнение”. После пререканий с ней он заявил: “Ну, хорошо, раз вас большинство, тогда не надо.”[1058] Балицкий сказал, что в НКВД слышал про Якира, что Якир связан с Тухачевским, но он в это не верит. Подробностей Балицкий о Якире не говорил, но сильно волновался. Далее перешел к разговору о себе, что хочет скорее ехать в ДВК, и что получил разрешение у наркома взять группу сотрудников с Украины с собой, в том числе и меня»[1059].
Сохранились любопытные воспоминания Л. И. Стрижевского о возвращении начальника АХУ НКВД УССР из Москвы: «Циклис был как-то особенно пришиблен. Всегда замкнутый и мрачный он, в ответ на мой вопрос “Вы заболели в Москве?” – не выдержал и разрыдался. Сквозь слезы он что-то пытался рассказать, но потом передумал и взял себя в руки. Две его фразы я помню точно. Одна: “Если я пойду под суд, то за Евгеньева” и вторая “Балицкий думал, что лошадь подарена Карлсону – это не так”. Потом Циклис избегал разговора»[1060]. Придя в себя, Циклис поступил, как и надлежит чекисту: сразу доложил В. Т. Иванову и С. В. Косиору о своем разговоре с В. А. Балицким [1061].
В столице Балицкий намеревался встретиться из И. Э. Якиром, который тоже покидал Украину, получив назначение командующим Ленинградским военным округом. Но друзьям встретиться не пришлось. Якир, по утверждению Н. Н. Попова, пребывал в мучительном неведении о том, доложил ли Балицкий Ежову о существовании компромата против него[1062].
Ночью 28 мая 1937 г. салон-вагон, в котором командарм 1-го ранга ехал в Москву, внезапно отцепили в Брянске. В вагоне все еще спали. Отстранив проводника, в коридор вошли двое сотрудников НКВД, направились к купе, занятому Якиром. Не постучавшись, открыли дверь. Один из вошедших молча шагнул вперед, извлек из-под подушки командарма пистолет и лишь после этого разбудил спавшего Якира. На вопрос проснувшегося командарма о санкции ЦК, чекист попросил потерпеть до Москвы. Конвой приказал арестованному выйти из вагона. В обход вокзала повели его к ожидавшей у тупика закрытой черной машине. Следом бежал полураздетый адъютант В. Захарченко. Якир, заметив адъютанта, успел ему сказать, что ни в чем не виноват и попросил передать об этом семье[1063].
На Лубянке Якира доставили в кабинет начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Бывший сотрудник НКВД А. Ф. Соловьев показал в своих объяснениях в ЦК КПСС от 29 ноября 1962 г.: «Я лично был очевидцем, когда привели в кабинет Леплевского… Якира. Якир вошел в кабинет в форме, а был выведен без петлиц, без ремня, в расстегнутой гимнастерке, а вид его был плачевный, очевидно, что он был избит Леплевским и его окружением. Якир пробыл на этом допросе в кабинете Леплевского 2–3 часа»[1064].
Основной следователь по делу И. Э. Якира – помощник начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД СССР капитан госбезопасности З. М. Ушаков-Ушомирский, который был, как тогда говорили, «хвостом Леплевского». Тот возил его всюду за собой – из Харькова в Москву, из Москвы в Харьков, из Харькова в Саратов, из Саратова в Минск, из Минска в Москву. Позднее Ушаков-Ушомирский писал: «Тухачевского начал допрашивать я 25, а 26. 5. он признался. После этого я получил 30. 5. Якира»[1065].
Уже 7 июня Якир написал письмо Ежову, в котором назвал Балицкого участником военно-фашистского заговора, а также отметил: «Я должен сообщить о специфическом, чтобы не сказать сознательно фальсифицированном, подходе к некоторым делам со стороны Балицкого и его людей. Наряду с большой работой по борьбе с контрреволюцией, проведенной на Украине, были и такие дела. Я имею в виду дело Любченко-Хвыли. Я не берусь говорить с полной ответственностью об этих людях, хотя думаю, что будучи людьми “второго сорта” – они всерьез связали свою судьбу с Советской властью. Но не об этом я хотел сказать, это надо всегда проверять, а о том, что материалы на них готовились примерно, по такому принципу: мало пяти показаний – пошлем еще пять, а их окажется мало – еще добавим. Говорилось это тогда, когда неизвестно было: будут ли еще и откуда такие сводки. В этом вопросе, как мне всегда казалось, решающее значение имели отношения в пределах республики и ЦК: как это Любченко вылезет вперед Балицкого по положению как Председатель Совнаркома Украины. Я знаю, что в этом вопросе с Балицким был и Постышев, мало того, проявлял большую активность и настойчивость. Оба они, и Балицкий, и Постышев ругали меня за поддержку “петлюровцев”…»[1066].
Возникает вопрос, зачем Иона Якир, оговаривая своего друга Всеволода Балицкого и фактически посылая его на смерть, проявляет благородство и пытается спасти Афанасия Любченко, свидетельствуя, по сути, о фабрикации дела против Председателя Совнаркома УССР? По нашему мнению, это было следствием тонкой игры Израиля Леплевского, без санкции которого данное заявление в такой редакции никогда бы не появилось. Во-первых, у Ежова и Леплевского в то время не было стопроцентной уверенности в том, что собранного компромата хватит для того, чтобы «съесть» Балицкого. И тогда в игру был запущен еще один козырь – наркомвнудел УССР обманывал вождя и фабриковал дела против честных коммунистов. Во-вторых, отводя на некоторое время удар от Любченко, Ежов и Леплевский заручались его поддержкой в сборе компромата против Балицкого и Якира.