[1080]. То есть признание арестованного в том, что он враг, служит на пользу советской власти. По словам сержанта госбезопасности И. Ф. Гринберга, «после таких «расколов» некоторые арестованные становились «ручными» (по выражению Арнольдова) и подписывали любые показания, которые измышлял Арнольдов. Таким арестованным давали задания в камере «обрабатывать других арестованных в таком духе»[1081].
Г. М. Крутов начал давать «развернутые» (то есть подробные) свидетельства о существовании в крае «право-троцкистского заговора». То же самое произошло после встречи Арнольдова и с начальником «Дальлеса» П. Г. Гербеком, который перед этим несколько месяцев категорически отказывался от всех выдвинутых ему обвинений. Восхищенный такими результатами Балицкий назвал Арнольдова чародеем[1082].
Пока его подчиненные раскрывали всевозможные заговоры, сам начальник Управления НКВД по ДВК принял участие в краевой партийной конференции, о которой газета «Известия» сообщала: «Хабаровск. 5 июня. 4 июня на краевой партийной конференции тайным голосованием был избран крайком ВКП(б) в составе 71 члена и 34 кандидатов. Среди избранных в члены крайкома: тт. Варейкис, Балицкий, Блюхер, Хаханьян, Птуха, Викторов.
Под бурные овации конференция послала правительственную телеграмму товарищу Сталину.
На первом пленуме крайкома нового созыва первым секретарем избрали т. Варейкиса, вторым т. Птуху» [1083].
Главное направление деятельности Всеволода Балицкого на Дальнем Востоке – изобличение участников «военно-фашистского заговора». По его приказу были брошены за решетку начальник штаба Приморской группы ОКДВА комдив А. Ф. Балакирев, начальник политотдела Амурской военной флотилии дивизионный комиссар В. С. Винокуров, помощник командующего ОКДВА дивизионный интендант Г. А. Дзыза, начальник политотдела Совгаванского укрепленного района бригадный комиссар И. Е. Масевицкий, начальник отдела ВОСО ОКДВА полковник К. М. Грунде, начальник отделения политуправления РККА полковой комиссар Д. Л. Рабинович, начальник ВВС приморской группы войск ОКДВА И. Д. Флоровский[1084]. Проблем с арестами командиров меньшего ранга так же не было: маршал В. К. Блюхер давал «добро» на все запросы чекистов.
Вообще-то особисты старались согласовывать свои действия с командующим ОКДВА, но после приезда нового начальства ходатайств НКВД об увольнении или изъятии военнослужащих низшего звена уже не было. Так, например, в сводке Особого отдела ГУГБ НКВД ОКДВА № 62 от 10 июня 1937 г. В. К. Блюхеру просто сообщали об аресте 26 человек[1085].
На помощь начальника выездной бригады ГУГБ НКВД СССР В. А. Балицкий рассчитывать не мог, поскольку 6 июня он получил секретную шифровку с Лубянки, в которой предписывалось тайно арестовать Л. Г. Миронова и отконвоировать его в Москву. 7 июня начальник Управления НКВД ДВК отрапортовал о выполнении приказа[1086]. На Лубянке Миронова сделали активным участником «заговора» Г. Г. Ягоды. На допросах он много чего рассказывал, в том числе и о своем пути в революцию: «В партию я вступил в 1918 г. по карьеристским и шкурническим побуждениям, так как другого пути выбиться в люди в первые годы революции я не видел. Октябрьскую революцию я встретил враждебно, ибо к тому времени уже был достаточно политически сформировавшимся человеком, состоя до этого в партии «Бунд». Развернувшиеся политические события показали мне, что только примазавшись к коммунистической партии, я смогу завоевать прочные жизненные позиции, связанные с личным благополучием и карьерой» [1087].
Одним из наиболее активных в уничтожении военных в ОКДВА был С. А. Барминский, которому «ассистировали» А. А. Арнольдов и члены московской бригады капитан госбезопасности Л. М. Хорошилкин и старший лейтенант госбезопасности С. А. Костюк. В своей работе чекисты использовали провокаторов – арестованных полковника И. Л. Карпеля и военного инженера 1-го ранга М. И. Кащеева. Позднее Хорошилкин признавал, что «Кащеев был окончательно разложен, сидел в привилегированных условиях, получал обеды из столовой и деньги от Арнольдова и Костюка». Эти слова подтверждал лейтенант госбезопасности И. Д. Царьков: «Кащеева водили по Управлению как “собаку на цепи”[1088]. Только стоило было ей «гавкнуть» и человека взяли». Всего Кащеев назвал членами контрреволюционной организации 198 лиц[1089].
«Нежелательные» показания чекисты старательно скрывали. Так, например, к уголовному делу И. Е. Масевицкого не было добавлено его заявление на имя Балицкого, в котором он категорически возражал против своей причастности к контрреволюционному заговору. Это письмо было спрятано в архив органов государственной безопасности, и лишь во время дополнительной проверки уголовного дела в 1956 г. было изъято оттуда и включено в материалы дополнительного расследования[1090].
Шифротелеграммой от 14 июня 1937 г. Всеволод Балицкий рапортовал союзному руководству, что «на 13 июня всего по делу военнотроцкистской организации ОКДВА и ТОФ проходит 472 участника, из которых арестовано военнослужащих 169, в том числе сознались 116, дополнительно арестовываем, согласно полученной санкции и по согласованию на месте 70 человек. Ожидаем санкцию на арест 117. Разыскиваем 27, уточняем показания на 89 человек»[1091].
В Москве внимательно следили за чисткой ОКДВА. Так, 11 июня 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б), заслушав доклад Генерального прокурора СССР А. Я. Вышинского, поручило выездной сессии Военной Коллегии Верховного Суда, находящейся на Дальнем Востоке, рассмотреть дело троцкистской террористической шпионско-вредительской организации, действовавшей в армейских строительных войсках, и «всех, признанных судом виновными в участии в этой организации, приговорить к высшей мере наказания» [1092].
Стараниями чекистов круг заговорщиков постоянно увеличивался. Так, на допросе 19 июня 1937 г. арестованный И. С. Флоровский дал показания о причастности к военно-троцкистскому заговору 15 командиров ОКДВА (из них уже были арестованы 5 человек, подверглись аресту вслед за комдивом 5 человек, остальных арестовали в конце 1937 – начале 1938 г)[1093]. По словам сослуживцев, допрашивавший Флоровского начальник Особого отдела ГУГБ НКВД 19-го стрелкового корпуса С. А. Костюк обычно «сам ставил вопросы, сам же формулировал ответы и у него довольно складно получалось»[1094].
Характеризуя работу нового руководства, начальник Управления НКВД по Сахалинской области комбриг В. М. Дреков позднее писал: «На Дальнем Востоке я работал пятнадцать лет, из них восемь – на Сахалине. Провокационные методы стали применяться в 1937 году с приездом на Дальний Восток московской бригады во главе с Балицким и Мироновым. Именно с появлением этих людей начались массовые аресты. Всякая критическая мысль в отношении показаний обвиняемых душилась»[1095].
Отметим, что массовые аресты В. М. Дреков проводил весьма оригинальным способом. Так в июне 1937 г. комбриг приехал в Оху в районный отдел НКВД вместе с пулеметным взводом. Было окружено здание районного отдела, расставлено несколько пулеметов, люди с оружием в руках расставлены по коридорам, за дверями, за углами. Из тюрьмы принесены охапки веревок, после чего в райотдел НКВД стали являться по вызову люди. Их немедленно арестовывали и под усиленным конвоем в дневное время по улицам Охи вели с руками за спиной[1096].
Становилось понятно: и на Дальнем Востоке Всеволод Балицкий начинает действовать масштабно. Однако работать ему здесь пришлось недолго. 19 июня 1937 г. приказом НКВД СССР он был неожиданно снят с должности и отозван в Москву.
Кроме приказа Н. И. Ежов отправил ему и выдержки из письма начальника Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю комиссара госбезопасности 3-го ранга С. Н. Миронова. Он присутствовал при встрече В. А. Балицкого и первого секретаря Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе. Во время этого разговора, состоявшегося, видимо, в Новосибирске по пути следования в Хабаровск, Балицкий имел неосторожность сказать о том, что арестованный Генрих Ягода на допросах «топит» всех, оговорил многих сотрудников НКВД. Далее Балицкий отметил: обстановка сейчас такая, что арестовать могут любого и могут получить от него любые показания, поскольку в Лефортовской тюрьме бьют арестованных. Упомянул он и о своей дружбе с арестованным И. Э. Якиром. В своих высказываниях косвенно осуждал Н. И. Ежова за многочисленные аресты. И вот ежовское письмо стало Балицкому своеобразным сигналом, что с такими настроениями в НКВД работать нельзя.
Балицкий понял: надо действовать, бороться, ведь речь теперь идет о его жизни и смерти. Он решил искать защиты у И. В. Сталина, которому написал и которого пытался убедить в своей преданности: «Чувства жалости к врагу нет, сам умело и не раз применял самые острые формы репрессии»[1097]. Значительное место в своем заявлении на имя генсека ЦК ВКП(б) он отводил доказательствам того, что ничего не знал о вражеской работе И. Э. Якира[1098]