«Гильотина Украины»: нарком Всеволод Балицкий и его судьба — страница 78 из 88

[1119].

15 июня 1937 г. М. П. Фриновский представил активу НКВД УССР их нового руководителя – И. М. Леплевского, назначенного на эту должность приказом НКВД СССР днем ранее. Символично, что Политбюро ЦК КП(б)У отреагировало на это назначение лишь 2 июля 1937 г.: «В соответствии с решением ЦК ВКП(б) провести в советском порядке решение об освобождении Балицкого В. А. от обязанностей Наркома Внутренних Дел УССР и утвердить Народным Комиссаром Внутренних дел УССР т. Леплевского И. М. Постановление Центрального Исполнительного Комитета УССР в газетах не публиковать[1120]».

21 июня 1937 г. М. П. Фриновский выступил на заседании парткома УГБ НКВД УССР с участием парторгов и начальников отделов, где распекал аппарат за «политическую близорукость», упрекал в безынициативности[1121]. При этом он припугнул украинских коллег той негативной реакцией, которая возникнет у Н. И. Ежова после его доклада о результатах командировки на Украину: «Я вот вызываюсь им в Москву и вынужден буду ему рассказать все то, что я обнаружил здесь. Его это немножко удивит, потому что такого плохого состояния оперативной работы, я должен прямо сказать, ни я, ни тов. Ежов полностью не ожидали»[1122]. Среди прочих причин такого катастрофического положения комкор назвал и наличие польских шпионов внутри аппарата[1123].

И. М. Леплевский начал свою деятельность в Украине 15 июня 1937 г. Это был ревностный исполнитель ежовской репрессивной линии, послушно проводивший все инспирированные НКВД СССР акции, – операцию по «кулакам» и «уголовникам», начатую 1 августа 1937 г.; по полякам, инициированную 11 августа 1937 г.; по немцам, по румынской и харбинской линиям, по латышам, проведенные в ноябре-декабре 1937 г., и др. Леплевский просил центр увеличить «лимиты» (т. е. количество определенных кандидатов во «враги народа»). Проявлял он и собственную инициативу (например, в «разгроме» эсеровского подполья, бывших «боротьбистов», «церковносектантских кадров», «антисоветского сионистского актива» и т. п.)[1124].

Одним из приказов И. М. Леплевского после его появления на Украине был приказ «Об упорядочении режима в тюрьмах» (№ 00168 от 25 августа 1937 г.). В нем, в частности, отмечалось, что «порядок содержания заключенных в ряде тюрем не отвечает требованиям, касающихся тюрем НКВД» [1125]. В приказе подчеркивалось, что такое положение «особенно недопустимо ныне, когда в тюрьмах содержится значительное количество особо опасных преступников»[1126]. Поэтому были приняты соответствующие меры, усилившие тюремный режим.

Леплевский не был уверен, хватит ли Сталину одного заявления Якира для «свержения» Балицкого. Для большей «аргументации» нужны были не только свидетельства о «контрреволюционной деятельности», но и о мотивах, заставивших заслуженного чекиста перейти во вражеский лагерь. Главными причинами вступления Балицкого в круг «мятежников» решили объяснить его недовольством своим положением среди высшего руководства страны и развратом и злоупотреблением служебным положением (это всегда срабатывало). Кроме того, нужно было дискредитировать Балицкого как руководителя НКВД, обесценить профессиональные успехи, выявить «вредительство» и «антипартийные настроения». Руководствуясь этими «генеральными направлениями», и проводили свою работу члены специальной следственной группы во главе с новым особоуполномоченным НКВД УССР капитаном госбезопасности Виктором Михайловичем Блюманом.

17 июня 1937 г. как «участник антисоветского заговора» был арестован бывший третий секретарь ЦК КП(б)У Николай Николаевич Попов. В заявлении от 22 июня 1937 г. и на предварительном следствии он признал свою «вину», а также то, что, пользуясь служебным положением, занимался отбором и расстановкой «правотроцкистских кадров». В числе членов «центра заговора» он назвал В. А. Балицкого, И. Э. Якира, М. М. Хатаевича, А. П. Любченко, Н. Н. Демченко, Е. И. Вегера[1127]. На допросе 7 июля 1937 г. в Москве Попов свидетельствовал, что «борьба Балицкого с украинскими националистами направлялась главным образом на кадры Скрипника», что «Балицкий смог сделать так, что арест Коцюбинского не дал серьезных последствий в деле разгрома националистического и троцкистского подполья на Украине» [1128].

Свидетельства такого рода были немедленно использованы против членов «команды» Балицкого, устранение которого потянуло за собой аресты среди работавших с ним. До конца 1937 г. арестовано свыше 200 сотрудников УГБ, 134 сотрудника милиции, 38 командиров и политработников пограничных войск, 45 сотрудников УШОСДОРа, обвиненных в причастности к «троцкистско-террористической организации, агентуре ряда иностранных разведок, латышской фашистско-шпионской организации»[1129].

Обратимся к некоторым примерам. Одним из первых, еще 7 июня, был арестован дивизионный комиссар Л. М. Сороцкий, который находился в резерве назначений НКВД УССР. Обвинялся он в шпионаже (поскольку в 1920–1922 гг. вел подпольную работу в Кишиневе и Чехословакии) и в троцкизме (так как в 1923 г. голосовал за Л. Д. Троцкого, о чем, кстати, в 1936–1937 гг. открыто говорил на партийном собрании УПВО НКВД УССР). Сороцкий привлекался к партийной ответственности за «зажим» критики, что, однако, не помешало ему получить ордены Трудового Красного Знамени Украины и Красной Звезды. Перед В. А. Балицким часто ставили требование убрать Л. М. Сороцкого с поста начальника политотдела Управления пограничной и внутренней охраны НКВД, с чем нарком категорически не соглашался, заявляя, что тот ему в УПВО «крайне нужен»[1130]. Сороцкий оправдывал доверие и очень умело организовал партийную чистку в 1934 г., после которой Балицкий заявил С. М. Циклису: «Сороцкий крепко для нас поработал по чистке, ему необходимо отдохнуть и дать денег»[1131]. Сороцкого более двух недель допрашивали беспрерывно, не выпуская из кабинета, причем следователи менялись, а дивизионный комиссар продолжал сидеть на стуле и подвергался избиениям, пока не сознался, что он румынский шпион[1132].

15 июня комендант НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности А. Г. Шашков по ордеру № 55 арестовал находящегося в резерве НКВД УССР капитана госбезопасности Н. Л. Рубинштейна. Балицкий всегда подчеркивал, что Рубинштейн – это особенно доверенный человек, его «глаз» в НКВД, он подчиняется лишь ему лично. Рубинштейн часто ездил по областям. На вопрос друзей о цели поездок отвечал: это личное задание наркома, и он не имеет права о нем говорить[1133].

1 июля 1937 г. Наум Рубинштейн написал заявление Николаю Ежову, в котором сознался, что родился в 1897 г. в Севастополе, а не в 1890 г. в Одессе, как писал раньше, что партбилет, выданный якобы в мае 1917 г., получил незаконно в Киеве в 1919 г. и что в 1920 г. вступил в брак по религиозному обряду[1134]. К этому еще добавил, что «вел все время развратный образ жизни, не чурался для половой жизни проституток. Пьянствовал, и в пьяном виде появлялся в публичных местах»[1135]. Обвинил он в разврате и своего бывшего руководителя: «Каждую пятидневку устраивались грандиозные кутежи в доме отдыха “Дедовщина” и на увеселительном судне “Днепр”. В этих пьянках принимало участие наше активное ядро – Балицкий, Кацнельсон, я, Чирский, Крауклис, Семенов, Циклис, Бачинский, Письменный и прочие. Иногда в пьяном виде появлялись в городе. В 1936 г. летом вся эта компания в пьяном виде поехала машинами в Чернигов, где продолжилась попойка у Тимофеева. Во время выпивок и гульбищ были женщины – жены сотрудников и приглашенных. Сам Балицкий открыто сожительствовал с женами Евгеньева, Шарова, Тимофеева, Чирского и других. Поездки на “Днепре” превращались в настоящие оргии.

В Киеве существовали притоны и “малины”, которые посещались руководящими работниками НКВД. Слышал, что такие “малины” есть на Подвальной и по Житомирской, к которым был близок Письменный. Письменный был наиболее развращен, имел большое количество женщин в самых разнообразных слоях, и Балицкий на этой почве был наиболее всего тесно связан с Письменным. Характерно, что Оперативный отдел поддерживал логово Аренштейн, прозванной “бабушкой русской проституции”. Аренштейн – близкая родственница расстрелянного троцкиста Ахматова (речь об уже упоминавшемся Л. С. Ахматове – бывшем начальнике отдела трудовых колоний НКВД УССР. – Прим. авт.). В этом притоне бывали очень ответственные работники, туда доставляли любых женщин. Соколов (речь идет о П. Г. Шостак-Соколове. – Прим. авт.) мне сообщал, что этот притон он освещает. Когда ее (Аренштейн. – Прим. авт.) арестовали (не по линии НКВД) за шантаж и провоцирование жен арестованных и дали 1,5 года, то ее быстро выпустили. Устраивались попойки в ресторане “Динамо”, куда привозили жен сотрудников»[1136].

Рассказал Рубинштейн и о том, что «Балицкий широко культивировал подхалимство, любил изображать из себя вождя, неоднократно заявляя, что он не столько чекист, сколько руководящая партийная фигура». На восстановление и оснащение особняка Балицкого ушло около миллиона рублей, а его содержание в месяц доходило до 35 000 рублей. Когда Балицкий взял себе ребенка, то на оборудование детской комнаты было израсходовано около 35 тысяч рублей, в саду высажено 8 500 роз. Для Л. А. Балицкой по всей Украине напрасно искали ишака, поэтому за 5 000 рублей купили в Полтаве пони. В парке киевского особняка Балицкого был устроен зоологический сад, в доме создана оранжерея. Сам нарком и его жена «весьма тяготели к приобретению драгоценных вещей». Через начальника Административно-хозяйственного Управления НКВД УССР С. М. Циклиса для семьи покупались дорогие картины (по 5 000 рублей) и скульптуры. Л. А. Балицкая вместе с закрепленным сотрудником Оперативного отдела УГБ НКВД УССР лейтенантом госбезопасности А. И. Мазуренко ходила по антикварным магазинам и покупала дорогие вещи, за которые расплачивался С. М. Циклис. Сам Мазуренко, пользуясь поддержкой жены наркома, «был очень нахален и держал себя с сотрудниками вызывающе». Ходили даже слухи, что через Оперативный отдел Балицкая доставала какие-то вещи из музеев