О том, каким образом старший лейтенант госбезопасности Ю. Н. Толкачев (которого вызвали из Одессы проводить следствие по делам арестованных чекистов) и особоуполномоченный НКВД В. М. Блюман добыли эти свидетельства, рассказал со временем секретарь 1-го отдела УГБ НКВД УССР младший лейтенант госбезопасности Иосиф Генрихович Гудзь. Он попал за решетку 27 июня 1937 г. и сидел с Рубинштейном в одной камере: «Наум Львович имел вид умалишенного, без какого-либо человеческого сознания и соображения, испугавшись вида этого человека, я начал просить коменданта не оставлять меня с ним, но меня с силой втолкнули и дверь захлопнулась. Я стоял у дверей, боясь двинуться с места, на мои вопросы, узнает ли он меня, Рубинштейн ответил мычанием. Через некоторое время я почувствовал ужасную вонь и тут же я выявил, что Рубинштейн потерял всякие человеческие устои, оправляясь в белье и одежде. Я потащил его в уборную, вымыл его, переодел в чистое белье и одежду и начал возвращать его к жизни. Через несколько дней мне удалось вернуть ему некоторое сознание, и он рассказал мне, что его в течение продолжительного времени пытали и избивали, заставляя признаться в шпионской деятельности, довели его до невменяемого состояния, и он подписал все, что требовали от него. Рубинштейн в течение дня и ночи не отходил от дверей камеры, вызывая коменданта, чтобы его вывели и расстреляли»[1138].
Поведал Гудзь и о «личном вкладе» Леплевского в расследовании «заговора Балицкого»: «В первый день моего ареста в кабинет следователя Артемова пришел наркомвнудел Леплевский в сопровождении особоуполномоченного НКВД УССР по делам сотрудников Блюма-на. Узнав у Артемова, что я не даю показаний, Леплевский начал угрожать мне расстрелом, заявив при этом, что у него есть право расстрелять без суда и следствия. Леплевский дал распоряжение Артемову бить меня смертным боем и утром принести ему протокол допроса. Это было 27 июня 1937 года. После ухода Леплевского Артемов мне заявил, что с меня живого не слезет пока я не дам показания»[1139].
17 июня 1937 г. в Киеве в своей квартире № 19 по улице Левашовской был арестован начальник хозяйственного отдела и заместитель начальника Административно-хозяйственного управления НКВД УССР капитан госбезопасности А. М. Берман. В допросах принимал участие сам М. П. Фриновский[1140]. Допрашивали его преимущественно о троцкистском прошлом и злоупотреблении в хозяйственной деятельности. Во время следствия Берман несколько раз старался покончить жизнь самоубийством. Так, 5 августа в тюрьме УГБ НКВД УССР (улица Дегтяревская, дом 7б) он пытался повеситься, привязав полотенце к кровати. После того как надзиратели отобрали у него полотенце, начал душить себя руками и колоть пальцами глаза. На следующий день бился головой о кровать, а 10 августа разбил голову об оконную раму [1141].
23 июня на даче НКВД № 4 в Одессе комендант местного Управления НКВД лейтенант госбезопасности Л. И. Лелеткин арестовал начальника 6-го отдела УГБ НКВД УССР майора госбезопасности Я. В. Письменного. На допросах, которые проводили особоуполномоченный НКВД УССР В. М. Блюман и начальник отделения 3-го отдела УГБ НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности М. Я. Детинко, Письменный, в частности, показал: «В период 192527 гг. Балицкий высказывался критически о Сталине, что Сталин не имеет нужного авторитета в партии, что его мало знает международный пролетариат и что в борьбе с оппозицией Сталин опирается на силу партийного аппарата.
Когда из состава Политбюро были выведенны Троцкий, Зиновьев, Каменев, Балицкий говорил, что Сталин подобрал в Политбюро послушных людей, что теперь Сталину некому возражать. В частности, о Ворошилове он тогда сказал: “Штаны снимает перед Сталиным”.
Во время высылки Троцкого за границу Балицкий говорил, что эта мера является слишком жестокой…
В последние годы он говорил, что Сталин жесткий руководитель, что человек для него ничто, что он управляет страной как восточный повелитель, и что в России, по-видимому, иначе нельзя. По случаю смерти Аллилуевой он говорил, что Аллилуева смягчающим образом влияла на жесткий характер Сталина, и что после смерти ее никто в этом не заменит.
В отношении Молотова. Я помню равнодушное отношение Балицкого, когда в его присутствии я в 1928–1929 гг. воспроизвел оскорбительную характеристику, данную Троцким. Балицкий также говорил, что теперешние члены Политбюро не имеют своего мнения и ничего не решают. Балицкий указывал на Кагановича, который в присутствии Сталина якобы терялся.
Балицкий все время хорошо относился к Каменеву, которого он считал “высоко одаренным государственным деятелем”.
Осенью 1934 г., когда я находился с Балицким в отпуске в Хосте, у меня было с ним много политических бесед. Балицкий сказал, что Сталин создал невозможный режим в партии и стране, что при таких условиях разрушается живая, творческая мысль, что ЦК распоряжается людьми как пешками и обижает старые, заслуженные кадры, что такая политика неизбежно приведет к катастрофе. В конце Балицкий сказал мне, что недовольство политикой партии, которое нарастает в стране, создает почву для объединения активных сил против Сталина и настоящего состава Политбюро»[1142].
По словам Я. В. Письменного, мятежники должны были по сигналу из Москвы одновременно захватить власть в столице, Ленинграде, Киеве и других городах, а задача «заговорщиков» в НКВД УССР – сохранить правотроцкистские кадры в НКВД для возможного их использования в заговоре; установить правотроцкистские связи вне НКВД; сдерживать борьбу с правотроцкистской контрреволюцией; подготовить условия для использования аппарата НКВД в надлежащий момент [1143].
24 июня 1937 г. начальник 2-го отдела УГБ НКВД УССР капитан госбезопасности И. Д. Морозов вместе с начальником Краматорского горотдела НКВД старшим лейтенантом госбезопасности А. И. Мицулом арестовал начальника Управления НКВД по Черниговской области майора госбезопасности П. Г. Соколова-Шостака в его служебном кабинете. Продержался последний недолго и уже через три дня начал давать показания. «Работали» с ним преимущественно помощник начальника 3-го отдела УГБ НКВД УССР капитан госбезопасности А. В. Сапир и оперуполномоченный следственной группы В. К. Козаченко. «Работали» так, что И. Г. Гудзь позже свидетельствовал: «Я лично однажды видел, как Соколова-Шостака вели на допрос. Его вели под руки два охранника, а ноги волочились по полу, так как ходить он не мог»[1144]. 31 июля Соколов-Шостак «сознался», что в 1923 г. во время служебной командировки в Варшаву был завербован польской контрразведкой и с того времени работал на Польшу, однако никого не вербовал[1145].
1 июля 1937 г. помощник особоуполномоченного НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности А. П. Демидов арестовал начальника Финансового отдела НКВД интенданта 1-го ранга УССР Л. Г. Словинского в его квартире № 21 по улице Левашовской, дом 36. Вскоре Ю. Н. Толкачев и старший инспектор аппарата особоуполномоченого НКВД УССР М. К. Артемов услышали о многочисленных финансовых нарушениях и моральном разложении Балицкого: «Киевский период отмечался кутежом, пьянками, развратными оргиями Балицкого и его приближенных лиц. Дело дошло до того, что Балицкий был в интимной связи с женами Шарова, Евгеньева, Семенова, Чирского и других.
Будучи на одной из прогулок по Днепру, я лично наблюдал, как Балицкий во время ночного купания в реке, не стыдясь присутствия мужей, похабно тискал и целовал Чирскую и Шарову.
Я неоднократно был свидетелем того, как Бачинский привозил жену Шарова на дачу к Балицкому во время отсутствия жены последнего.
Любовные похождения Балицкого не обошли и мою семью. В Харькове приехавшую с курорта мою бывшую жену Ксению (сейчас бывшая жена репрессированного шпиона Сосновского)[1146], как-то случайно увидел на улице Балицкий. Спустя через несколько дней после этого, я, придя с вечерней работы, не застал жену дома. Жена явилась домой приблизительно к 3-м часам следующего дня и после моих настойчивых требований рассказала, что она была отвезена на дачу к Балицкому, где он имел с ней половое сношение. Вскоре после этого я с женой разошелся» [1147].
Отметим, что Л. Г. Словинский, которого В. А. Балицкий называл не иначе, как «лорд-казначей», в 1920 г. после захвата красными войсками Крыма, как отмечалось в его личном деле, «принимал непосредственное участие в фактическом уничтожении белогвардейского офицерства»[1148].
8 июля 1937 г. без санкции прокурора был арестован личный секретарь Всеволода Балицкого капитан госбезопасности А. И. Евгеньев, сознавшийся (правда, с опозданием, лишь 3 сентября 1937 г.), что в прошлом году он был втянут своим шефом в «антисоветский заговор», целью которого была «подготовка и осуществление восстания против советской власти и установление диктатуры»[1149].
В тот же день, 8 июля, взяли и заместителя начальника Разведывательного управления Красной Армии старшего майора госбезопасности М. К. Александровского[1150]. Еще 22 июля 1937 г. И. В. Сталин получил протокол допроса секретаря ЦК КП(б)У Н. Н. Попова, где сообщалось о тесных связях Александровского с И. Э. Якиром и приводилось «неоспоримое доказательство» причастности чекиста к заговору: на одном из приемов в конце 1936 г. командующий войсками КВО провозгласил тост за Александровского как «лучшего начальника военной контрразведки»