к, мы пошли дальше, ей захотелось сахарной ваты.
— Не знаю, — ответил я, — имен на свете завались.
— Мне нравится Софи, по-моему, красивое имя.
Еще она предложила Себастьяна, так звали кого-то в ее любимом сериале, ей это имя нравилось, а мне не очень, да и Софи тоже — по-моему, звучит немного высокомерно. Я достал деньги, чтобы купить вату, в той же палатке готовили и леденцы: сначала сахар плавили, потом остужали и разделяли на кусочки, к концу дня руки у продавцов, должно быть, прямо слипались от патоки. Девочку я бы назвал Барбара, красивое имя, и по крайней мере в нем есть шик. Она согласилась.
— Ты серьезно?
— Не знаю…
Зазывала приглашал нас зайти поглазеть на капризы матушки-природы: вы увидите женщину без головы и множество других удивительных созданий. Вход стоил десятку с носа; уродцы, хоть одним глазком взглянуть бы, шепнула мне Мари-Пьер. Я услышал разговор двух посетительниц: у них два мозга, четыре руки, а скорость сердцебиения почти как у беспозвоночных. Мари-Пьер снова заговорила о ребенке. Если мы на это решимся, надо будет переехать. Да еще нанять няню, все вместе обойдется в кругленькую сумму. Прямо перед нами стояла женщина с потерянным выражением лица, она рассказывала что-то подруге, та кивала, глядя в сторону. Понимаешь, я так его люблю, так люблю. Она держалась как-то странно, должно быть, немного выпила. Или приняла таблетки. Я не в силах видеть его в таком состоянии. Он себя губит. Пьет и нарочно себя губит. Она обернулась в мою сторону, пахнуло жутким перегаром. Если бы он только позволил мне помочь, ведь я так его люблю. Ее спутница прошла вперед, все столпились вокруг первого экспоната — женщины без головы.
— Это не женщина без головы, — заметил один парень, — скорее уж голова без женщины.
— Совершенно верно! — воскликнул зазывала. — У этой головы, дамы и господа, нет ни рук, ни ног, ни тела, ни половых органов, и, однако, она живет. Каждый день ей дают маленькую энергетическую таблетку и подпитывают особым физраствором.
— Кончай лапшу вешать, — сказал парень, — это просто фокус.
Мари-Пьер придвинулась ближе.
— Как ты думаешь, там сзади какой-нибудь аппарат?
— Если и так, — заметил друг скептика, — надо признать, что все сделано на уровне.
Зазывала провел рукой позади головы, показывая, что там нет никаких проводов. В микрофоне его голос звучал немного гнусаво: дамы и господа, Саманта желает вам приятного вечера и благодарит за визит.
— И это все? — спросил парень. — И за это я выложил десятку?
Там было еще несколько уродцев в стеклянных сосудах, потом голос на пленке произнес очередную тираду, и мы оказались на улице.
— Пьер, — вернулась Мари-Пьер к нашему разговору, — простое имя, и всегда в моде.
— Но слишком распространенное, по-моему, Себастьян лучше.
Прислонившись к конфетному автомату, пьяная женщина горько рыдала; пойдем, сказала ей подруга, поедим картошки-фри, это поднимает настроение.
5
Оглянуться не успел, как наступило первое мая, события развивались с быстротой молнии, поток клиентов возрос до такой степени, что мне пришлось провести настоящую разведку с целью поиска новых источников товара, да и с офисом вроде все скоро устроится: Мари-Пьер нашла компанию, которая согласилась сдать нам в субаренду часть своей площади, переезд был намечен на следующий понедельник. Вот почему я с легким сердцем и спокойной душой расположился в открытом кафе, чтобы с кайфом позавтракать. Мари-Пьер уехала на несколько дней к своим, я проводил ее на вокзал Сен-Лазар, и предвкушение холостяцких выходных приводило меня в восторг. Не то чтобы я планировал уйти в загул, ничего подобного, но после долгой совместной жизни небольшая пауза была весьма кстати. Я заказал пол-литра пива с соленым арахисом и наслаждался покоем, разглядывая проходящих мимо девиц и потягивая пиво. Ласково пригревало солнышко, по улицам уже сновали продавцы ландышей [31]; если бы я решил подвести итоги на данный момент, то, надо признать, они были далеко не отрицательными. Допив пиво, я в превосходном настроении направился к Опере; через пару-тройку дней «Экстрамиль» покинет улицу Фобур-Сен-Дени, и мы сразу снимем небольшую квартирку в приятном районе — прощай бар «У Мориса» и наши веселые друзья. Я чувствовал, что цикл близится к завершению и отныне дела пойдут так, как мне хотелось, по четкой и простой схеме, беременность Мари-Пьер должна протекать в лучших условиях. На площади перед дворцом Гарнье группа монахинь устроила лежачий протест с транспарантами в руках. Их монастырю повысили налог, и они грозили объявить голодовку. Рядом со мной остановилась парочка и пялилась на них, жуя круассаны, машина, набитая загорелыми юнцами, специально притормозила, и один крикнул: эй, шлюхи, спорим, вы там голые под своими рясами. Наш будущий офис располагался в начале улицы Сен-Рош, по правую руку, если идти к Пале-Рояль. Прекрасное место, в самом центре, оставалось только повесить на стене у входа табличку с эмблемой фирмы. Я хотел туда зайти, но было закрыто. Мари-Пьер сказала, что у нас будут две комнаты, большое полуподвальное помещение с сигнализацией под склад и места на парковке. Предполагалось, что я увижу все в понедельник.
А пока мне надо было развеяться и переключиться. Мари-Пьер уже давно хотела побывать в Лувре, я как раз был рядом и решил заскочить — если мне понравится, что нам мешает сходить туда вдвоем, к тому же, говоря по правде, я совершенно не представлял, чем еще занять свободный день. Музейную площадь наводняли туристы, и очередь тянулась метров на пятьсот. Стало так жарко, что мне пришлось снять пиджак; стоя на открытом воздухе под палящим солнцем, я вмиг покрылся потом. Но вот бесконечное ожидание подошло к концу, и я увидел, что людской поток делится надвое. Какой-то антилец в форме и кепке махнул мне, как бессловесной скотине: on strike, closed, closed[32]; как это, closed? — спросил я. Пот заливал мне глаза. On strike, повторил охранник, сегодня закрыто, забастовка. Какого хрена, я двадцать минут стоял тут как дурак на дикой жаре, а теперь меня не пускают? Да, именно так, он был непреклонен, ничего не поделаешь. On strike. Меня распирала злоба: вы что, не могли повесить объявление, какого черта мы тут парились. Closed, заорал этот козел англичанам, closed, on strike. Тут на меня что-то нашло, не помня себя, я перемахнул через ограждение и схватил охранника за грудки. Эй, крикнул мне его напарник, полегче!
Я уже отвел голову назад, чтобы нанести охраннику удар в переносицу, но второй успел меня схватить. Я побелел от ярости. Сволочи, дерьмо собачье. Из-за пирамиды показалась целая свора охранников — эти отродья умеют отравлять людям жизнь, мать их.
Куда девалось мое благодушие?! Я словно вошел в ступор и никак не мог успокоиться, поубивал бы тварей, — глупо, конечно, тем более что именно глупость и слабость я презирал больше всего на свете. В тюрьме заправляли такие же придурки, да еще требовали, чтобы к ним обращались «шеф». Жалкие людишки. Честное слово. Я шагая по Севастопольскому бульвару, все еще кипя от гнева, мне навстречу шли девушки, должно быть, я был похож на чудика, потому что они бросали на меня странные взгляды.
Жара стояла удушающая, люди задыхались. Я поднялся в квартиру, мечтая о душе как о даре богов, — теплый душ, самой оптимальной температуры, с капелькой душистого геля, чтобы вернуть ощущение чистоты, чистоты и свежести. Открыв краны на полную мощность, я встал голышом под струю, предвкушая счастливый миг. Проклятье, сегодня меня явно преследовал злой рок. Струя текла ледяная. С горячей водой у нас случались напряги: мы присоединились к колонке соседней квартиры, а поскольку полоумная кошатница была последней официально зарегистрированной жительницей дома, счета за газ приходили на ее имя. Это был наш вечный камень преткновения: каждые два месяца я платил ей по пятьсот франков, чтобы спокойно принимать душ, уверен, по большому счету, расходов не набегало и на сотню, но между нами установилось скрытое напряжение. Я голышом вышел в коридор: мало ли, что на улице парилка, мне был нужен нормальный душ, а не ледяной ливень. Старая ведьма повесила на дверь замок. Мадам Тереза, крикнул я, напяливая шорты, вы дома? Она жила двумя этажами ниже, я стучал в дверь до тех пор, пока она не соизволила открыть.
— Ну и в чем дело, мадам Тереза, боитесь, что мы украдем вашу колонку?
Она покачала головой; вот старая бестолочь, надеюсь, тебя переселят в какой-нибудь вонючий городишко под Парижем, кишащий неграми и арабами. Было два часа дня, а она расхаживала в халате, от которого так несло кошачьей мочой, что я невольно сделал шаг назад.
— Пожалуйста, дайте мне ключ от замка, чтобы я мог воспользоваться колонкой.
Она снова покачала головой: нет, не дам. Я зажмурился, изо всех сил сконцентрировался на голубом цвете — цвете покоя и безмятежности — и тихим голосом повторил свою просьбу: пожалуйста, дайте мне ключ от комнаты, чтобы я мог воспользоваться колонкой. Нет, нет. Оказывается, она приняла историческое решение, и я должен постараться понять: это не глупая прихоть, приезжал ее внук, он сказал, что мы тут взорвемся, кроме того, самим включать колонку запрещено, об этом ее предупреждал домовладелец. Какой еще домовладелец? Этот дом собственность государства, через день-другой его снесут, чтобы проложить новую ветку, а насчет взрыва, не думаю, что ваш внук в этом понимает. Ну же, давайте, мадам Тереза, добавил я примирительно, но она — вот чугунная башка, — уперлась: мол, она не желает быть погребенной заживо под грудой обломков, а для установки колонки по закону необходимо разрешение газовой компании, так сказал ее внук. Без разрешения катастрофы не миновать. Правильно, мадам Тереза, конечно, нужно разрешение, и наш сантехник выдал его. Она покачала головой. Сантехник — мастер, с настоящим дипломом, я же вам говорил, ког