х тарифы показались мне выгодными, и меньше чем за четверть часа все было улажено; не откладывая в долгий ящик, я выяснил насчет платы за свет и телефон — к счастью, и счетчик, и телефонная линия были исправны, — возобновил договор об обслуживании и вечером получил во владение драгоценные ключи от дома, а на следующий день с утра пораньше мы съехали из отеля и направились к новому жилищу.
В доме было три комнаты — одна большая, совмещенная с просторной кухней и полуподвальным помещением, ведущим к гаражу, и две на втором этаже — плюс маленькая чердачная с альковом, а вокруг дома был раскинут садик, утопающий в зелени и цветочных клумбах; в первый же вечер соседи пришли поздравить нас с новосельем, принесли пирожных, выпили с нами кофе, мы вынесли стол в сад… вообще-то такой дом был для нас ощутимой тратой, но сидеть в наступающих сумерках на природе здесь оказалось даже приятнее, чем в деревне: там наслаждение красотой сопряжено с многочисленными неудобствами, а здесь все было под рукой, все выглядело таким прелестным, и соседи — милые люди, ненамного старше нас, они только что купили дом и были на седьмом небе от счастья, женщина тоже ждала ребенка — было что пообсуждать для начала, а потом мы без труда находили общие темы, дружеская болтовня продолжалась до самой темноты, и мы расстались, пообещав во всем помогать друг другу; я впервые в жизни проводил время в подобной обстановке.
Лежа в обнимку с Мари-Пьер — мы не стали закрывать ставни, свет фонарей растворялся в сиянии луны и звезд, — я спросил: ты когда-нибудь была так счастлива? Нет, никогда, откликнулась она, я осторожно поцеловал ее, конечно, без глупостей, чтобы не навредить ребеночку, у нее немного болел живот, но соседка, Сильви, сказала, что это бывает; она заснула, а я вспоминал, как мы с ней встретились: дикое захолустье, идет дождь, вдруг на обочине возникло создание в мешковатом плащике… кто мог представить, чем обернется это знакомство, я всего-то хотел спросить дорогу, оказалось, ей в ту же сторону, еда едет к сестре, я дал ей лет двенадцать-тринадцать — спутанные волосы, да и одежда какая-то детская, но когда с нее спала скованность, до меня вдруг дошло, что за куколка на пассажирском сиденье — только полный дурак упустил бы такой шанс, ведь это девочка-мечта; я убедил ее, что сестра не умрет, если по дороге мы остановимся, чтобы обсушиться и немного передохнуть, к примеру, в «Гранд-отеле» — очень милое место, навешал ей лапши на уши про недавнюю смерть папаши-миллиардера и свою загруженность делами, будучи уверен, что, ужиная со мной в почти пустом ресторане отеля, да еще под предупредительный говор официантов и метрдотеля, готовых ради нас в лепешку разбиться, она почувствует себя сказочной принцессой, ведь она и мечтать о таком не смела.
Все было сказочно: утром я покидал офис в окружении целой свиты, как самый настоящий босс, я разорился на мобильный телефон — повсюду висела реклама нового стандарта GSM — и теперь говорил не переставая, то с Мари-Пьер, то с клиентами, то с Жилем насчет операции «Рюнжи» по захвату грузовика с золотым руном. День уже наметили — ровно через неделю, обычно поляк возвращался в четверг или в пятницу, но иногда в среду, поэтому мы были готовы сорваться в любой вечер; шлюха специально никуда не уезжала, чтобы перехватить голубчика, — на этой трассе работали две подружки, и если бы ему вдруг приспичило со второй, мы бы крупно обломились; итак: грузовик выезжает с рынка, минует пропускной пункт, едет по магистрали до центра Шериу, дальше берет направо, на Париж, потом срезает через Витри… Жиль нашел укромный склад, откуда мои мясники могут спокойно забрать товар. Мой личный барыш чистыми должен составить двести двадцать две штуки, целых двести двадцать две тысячи франков, своего рода премиальные за квартал. Не считая выручки от продажи грузовика, но это будет, так сказать, последний штрих, до которого еще надо дожить.
В первую очередь необходимо было разгрести навалившиеся дела; у нас с Бруно офисы находились рядом, мы часто заглядывали друг к другу, чтобы рассказать об очередном гениальном плане или о супервыгодной операции, благодаря этому обмену информацией я значительно расширил число оптовых клиентов, которые были жутко рады сотрудничать с таким оборотистым поставщиком. К Дню матери [38] я настолько превысил первоначальные объемы, что легавый в Гавре попросил меня не наступать ему на горло, мол, он ходит по лезвию бритвы, один его коллега что-то заподозрил; к счастью, у меня было немало запасных источников и здесь, и там, многие прознали, что я занимаюсь скупкой по сходной цене и всегда за наличку, так что ко мне со всех сторон стекались воры с самым разнообразным ассортиментом. Кроме того, у нас наклевывался проект с Бруно — подарить по видеомагнитофону всем журналистам, приглашенным на очередной семинар: «Адажио» сварганило рекламный фильм для одной крупной компании, фишка была в том, чтобы его посмотрели журналисты и потом написали восторженные статьи про генерального, саму контору и ее блестящие достижения. Но фильм получился — скука смертная. Идея простая, сказал Бруно, мы поставим в каждый номер магнитофон с кассетой внутри. Магнитофон — вам в подарок. Разве такая щедрость не стоит хотя бы заметки? Учитывая цену, по которой я отдаю видаки, все останутся в выигрыше.
Только мы обговорили нюансы, как запищал мобильный. Звонила Сильви, наша беременная соседка, — случилось несчастье. Врачи уже приехали, Мари-Пьер жаловалась на постоянные боли, а это плохой признак, диагноз врача однозначный: внематочная беременность. Я опешил. Надо, конечно, дождаться результата анализа, но «скорая» уже здесь, не мог бы ты приехать? — продолжала Сильви.
— «Скорая»?
Бруно делал мне знаки, мол, что случилось? Если плодное яйцо лопнет внутри трубы, она умрет. Врач настаивал на госпитализации. Голос Сильви доносился сквозь треск. Приезжай прямо в больницу, записывай адрес. Бруно протянул мне ручку; больница университетского городка, бульвар Журден. Все нормально? — спросил Бруно; я направился к выходу: да, все под контролем, но я должен срочно ехать к ней в больницу.
В тот момент, когда я нажал кнопку лифта, телефон снова запищал — если она умерла, это будет тяжелый удар. Да, очень тяжелый. У нас проблемы, затараторил Жиль, мадам изволит капризничать, она больше не согласна на тридцать штук и грозится предупредить поляка. В лифте прием был ужасный. Ты где? — спросил я. Он был в Гароноре, дома у проститутки, она отправилась в парикмахерскую, и он решил позвонить мне, не сомневаясь, что я найду решение.
Я вышел на улицу, консьерж начищал таблички у входа, мы поздоровались, раз вешаешь табличку из лучшего сорта меди, она должна блестеть, я сунул ему сотню и приветливо подмигнул, — как говорится, всякий труд достоин вознаграждения; Жиль висел на проводе, моя девушка была между жизнью и смертью в машине, которая мчалась в больницу… знаешь что, дождись ее прихода и сразу же мне перезвони.
Откинувшись на заднем сиденье такси, я думал: а вдруг у меня никогда не будет детей, мне хотелось рыдать, но слез не было. Кошмар какой-то, сказал шофер, по статистике каждую минуту появляется двое безработных, что ж это такое делается… я так и не въехал, о чем он сокрушался: о действиях правительства или о судьбе будущих бездельников, но проблема безработицы сейчас волновала всех и каждого. На площади Данфер-Рошро Бельфоров лев был на своем месте, я старался успокоиться, не поддаваться панике, а таксист продолжал: с другой стороны, потеря работы — это отличный момент, чтобы найти ответы на многие вопросы, время от времени полезно разобраться, почему все идет не так. Я согласился: да, пожалуй, это хорошая возможность поразмышлять. Посетители обычно ждали в холле, но поскольку Мари-Пьер привезли в реанимацию, мне сказали спуститься и узнать все там; первая, кого я увидел, была Сильви с журналом в руках, она повернула ко мне перекошенное лицо — наверное, случилось непоправимое, слишком уж растерянной она выглядела: боже мой, боже мой, какой ужас, какое горе, бедняжка была так счастлива… Пришлось мягко ее отстранить, поскольку она впилась мне в плечо, чуть ли не до кости; где она, спросил я, куда ее положили?
Но не успела Сильви открыть рот, как распахнулись двери в конце коридора и я увидел Мари-Пьер, ее везли на каталке, вместо обычной одежды на ней был какой-то зеленый балахон… у меня гора с плеч свалилась, — она жива! — я уже настолько смирился со страшной мыслью, что как-то не сразу поверил. Каталку оставили как раз напротив нас, так что я мог с ней поговорить: ничего, моя девочка, прошептал я, нужно надеяться на лучшее. У нее по щекам катились крупные слезы: все кончено, ребеночка не будет… тут Сильви стала плакать и громко сморкаться, это длилось до прихода санитаров, которые повезли Мари-Пьер в хирургию, но она успела тихонько попросить меня дать Сильви денег на такси. Я поблагодарил Сильви и протянул деньги; что вы, это слишком много, пролепетала она, я возразил: ничего, на всякий пожарный случай. Санитары повезли Мари-Пьер, Сильви крепко обняла меня — мужайтесь, я с вами — и быстро ушла, даже не оглянувшись; тут запищал мой мобильный; вам на седьмой, сказал санитар, но ехать надо на другом лифте. Это снова был Жиль: ну вот, она рядом, даю ей трубку, и я услышал голос нашей красотки-шлюхи. Мой мозг работал с быстротой лучшей машины «Формулы-1», и я сразу бросился с места в карьер, отметая ее доводы один за другим; прежде чем она перешла к сути, я объявил, что увеличить ее долю невозможно, тогда для остальных дело теряет смысл, а выдать нас полиции было бы неразумно, посудите сами, взамен вы ничего не получите, кроме разве неприятностей. И добавил: весьма серьезных.
Снова начались неполадки со связью: чтобы мы могли друг друга расслышать, пришлось высунуться наружу; держа трубку на вытянутой руке и ухватившись за бетонный выступ, я заорал: впрочем, учитывая, что вас наверняка вызовут на допрос, я готов пойти на уступки, но только если вы проведете в участке много времени. Сколько? Я чувствовал, что она сдается. Двадцать тысяч. Мы договаривались на тридцать, я добавлю еще двадцать, если ее промурыжат слишком долго. Больше пятнадцати часов в участке — и пятьдесят тысяч ваши. Она поломалась для виду, мол, дам ответ завтра,