И отошел.
Везде царило веселье, уже подали десерт — изумительно приготовленный фруктовый салат с мороженым от Бертильона, это я договорился с хозяином ресторана: все у вас замечательно, только не нравятся мне консервированные личи, хотелось бы, скажем, свежих фруктов, в общем, что-нибудь более изысканное.
— Слушай, — подкатил ко мне Саид, было видно, что он уже здорово набрался, — хочу тебя поздравить.
Когда он выпивал, то почему-то начинал орать во все горло.
— В глубине души я за тебя рад — ты высоко взлетел, добился успеха, да и старых друзей не забываешь.
Он поднял бокал.
— Такое нынче редкость.
Да ты что, Саид, как я могу вас забыть, что ж я, свинья неблагодарная? Подойдя к своему столику, я увидел, что Мари-Пьер уже вернулась из туалета и снова уселась рядом с Александром, надо признать, на этот раз Жоэль был прав: он действительно напоминал огромного борова. На кухне меня ждали две танцовщицы — в обычной одежде, без макияжа они были неузнаваемы, вся их загадочность и очарование улетучились; Патрисия предупредила, что мне придется самому договариваться с ними, но обычно они берут минимум две тысячи за вечер, разумеется, на нос — в принципе, если прикинуть, это была разумная сумма. Одна из них заявила, что если, мол, я заплачу две с половиной, она не откажется, в стране сейчас кризис, им приходится вкалывать по-черному, а вторая надула губы: поскольку вы заранее не предупредили, я рассчитывала на целый вечер; в итоге я с улыбкой вытащил пятитысячную купюру, каждой по две пятьсот — в конце концов, я ведь не жлоб, а на выходе до меня донесся приглушенный голос:
— Говорю тебе, настоящий Аль Капоне.
Это наш миляга оператор вел с кем-то оживленный разговор в туалете. Я отчетливо слышал каждое слово через отдушину.
— Он много чем занимается. Ты видел попрошаек, которые сторожат твою машину и моют стекла?
Вероятно, его собеседник сказал, что видел, поскольку оператор продолжил: так вот, это все его люди, не знаю, можешь ли ты представить, как это смотрится в Париже, но когда он идет по улице, кто-нибудь «из свиты» всегда неподалеку, а Бруно мне рассказывал, что он на днях набил кому-то морду — парень увеличил цену на пиво на франк или два, так он его чуть не прикончил.
Я понял, что они говорят обо мне.
— Он всех знает, и шпану, и авторитетов, в общем, вор в законе.
Я пригласил танцовщиц выпить вместе с нами по бокальчику, веселье было в самом разгаре. Конечно, налетчиков и дилеров я знал не понаслышке, но разве это блатные, нет, вряд ли, так, обычная шваль, которая бьется изо всех сил, чтобы выбраться из своего болота, а что касается тузов — в моей колоде их не водилось, я даже не был уверен, что знал хоть одного. Кстати, ты читал его стихи, очень странные, правда? Говорю тебе, непростой он чувак, ответил оператор, уверен, за ним стоят политические силы, а второй, видать, парень не промах, заметил: как бы то ни было, можно попытать его насчет кокса, меня достало дерьмо, которое толкает нам твой знакомец.
Я оставил оператора и его собеседника наедине с их сенсационными открытиями; в зале вовсю шла церемония вручения подарков, перед Мари-Пьер с Патрисией громоздилась такая гора пакетов и красиво упакованных коробок, что не было никакой надежды изучить все это в обозримом будущем, Мари-Пьер словно пребывала в прострации — это тоже мне, вы не шутите?
Взглянув на нее, я потерял дар речи — сегодня она была прелестна и трогательна до невозможности; вдруг ни с того ни с сего меня охватила сильнейшая дрожь, с головы до ног, будто током ударило, я подумал: когда же это кончится, все, надо что-то делать, скоро черт знает до чего дойдет… По-моему, очень красиво, сказал кто-то у меня за спиной, красиво и свежо.
— Это ваши фотографии?
Бруно показал мне этого парня еще в начале вечера, молодой продюсер, кроме прочего владеющий небольшим издательством.
— Нет, я автор стихов, а снимки сделала девушка, которая сидит вон за тем столом.
Он стал рассыпаться в похвалах: стихотворения тоже очень хорошие, и вы здорово придумали — объединить их с фотографиями, в наше время поэзия, как правило, с трудом находит дорогу к читателю. Я был польщен. Тем более что это было мнение профессионала.
— Скажите, вы уже думали насчет издания?
Ничего конкретного, для меня это хобби, отвечал я рассеянно, просто хотел сделать приятное себе и жене. Послушайте, говорит тогда этот ценитель искусств, мы с Бруно давние друзья, давайте встретимся на следующей неделе; я с равнодушным видом согласился: а что, давайте, с удовольствием. Известный певец вышел из-за стола и затянул песню Шеба Калеба [48], Моктар аккомпанировал ему, прихлопывая в ладоши, веселье продолжалось всю ночь напролет; когда мы с Мари-Пьер сели в машину, уже занималась заря, Мириам с Жилем дрыхли на заднем сиденье, в конце концов Жиль надрался, но его нельзя было винить — повод-то какой!
— О чем ты думаешь? — спросила меня Мари-Пьер.
— Так, ерунда, всякие глупости.
Перед самым уходом Саид отвел меня в сторонку: помнишь старуху-кошатницу, твою бывшую соседку, так она умерла, А, понятно, сказал я, — честно говоря, мне от этого было ни жарко ни холодно, — впрочем, чего удивляться, она же старая была, дряхлая, больная, да еще такая засранка. Может, и засранка, отвечал Саид, но она умерла в день твоего переезда, ее внук в этом уверен, потому что на следующий день она должна была пойти к врачу, однако в больнице не появилась, а поскольку его не было в городе, никто не почесался, и ее погрызли кошки, по всей видимости, у старушки случился сердечный приступ; ее внук заходил в бар и расспрашивал, что да как было в тот вечер, может, я заметил что-то необычное. И ты рассказал ему про меня? — спросил я, не давая договорить. Он помотал головой; нет, при чем тут ты, но на парня смотреть было-жалко, сидит такой детина и рыдает, убили мою мамулю, обещал, что жизнь положит, но найдет убийц; вроде бы у нее дверь заклинило, он думает, ее нарочно напугали, а замок сломали, чтобы она не смогла выйти, старушка обезображена до неузнаваемости, кошки здорово постарались.
Когда мы приехали домой, Мириам и Жиль пожелали нам спокойной ночи, а я все думал: неужели и впрямь мы — ее убийцы, впрочем, какая, на фиг, разница?
— Ты сразу ляжешь спать? — Мари-Пьер уже сняла платье и сидела в трусиках и лифчике на кровати.
Да нет, — почему обязательно сразу; на этот раз она сама проявила инициативу, стала меня раздевать. Я провел рукой у нее между ног, там было влажно, мы оба вдруг невероятно возбудились и стали трахаться как ненормальные, а потом заснули без задних ног, — гороскоп не наврал, лето в этом плане начиналось весьма активно.
Через пару дней я купил себе машину — «вольво» новой серии, с продавцом меня свел Бруно, он же посоветовал взять в банке кредит от лица компании. Тачка стоила сто семьдесят тысяч франков, почти даром, на рынок таких выбросили всего двадцать штук, я прекрасно знал, если когда-нибудь решу ее продать, то не только не потеряю, наоборот, мне еще доплатят; при обычных обстоятельствах я бы поторговался и сбил цену, но, честно говоря, мужик и так сделал мне неплохую скидку, к тому же он был знакомый того самого издателя, а мы с ним сегодня вместе обедали, и меня напрягало торговаться при всех, как на базаре, кроме того, поскольку Бруно знал уполномоченного в банке, где я открыл счет, тот без звука принял пакет документов, причем всего за пятьдесят штук.
Находясь в приподнятом состоянии духа по случаю своего приобретения, я занялся поисками свободного гаража поближе к дому; вдруг запищал мобильный, звонила инструкторша по йоге, хотела узнать, приду ли я завтра на семинар-марафон.
— Какой семинар?
Ну да, делать мне нечего, чтобы по собственной воле тратить выходной на этих клоунов, но Мари-Пьер возмутилась: ты должен пойти ты же мне обещал, и я вынужден был согласиться: ах да, семинар, как же; как же, непременно буду; Мари-Пьер провела рукой по моей заднице: уверена, тебе обязательно полегчает, я позавчера смотрела одну передачу, оказывается, йогой занимаются многие крупные бизнесмены, даже в Штатах.
Эх, зря я позволил себя уговорить — такова была моя первая мысль, когда прозвенел будильник; мне приснился какой-то странный сон, правда, я не помнил, о чем, и снова было задремал, но Мари-Пьер меня растолкала: вставай, а то опоздаешь. Инструкторша сказала, чтобы я пришел пораньше, но это было выше моих сил, я выпил свою законную, чашку чая с бутербродом, глядя в окно на серый дождь; а ты чем займешься, спросил я, будешь дома? Не знаю, может, сходим с Патрисией в кино, мы собирались созвониться.
Я поцеловал ее и ушел, семинар будет продолжаться целые сутки, с девяти утра субботы до девяти утра воскресенья. Уже въезжая на парковку, я чуть не повернул назад, домой, на кой мне этот детский сад, только бабки выброшу на ветер, да и Мари-Пьер все выходные проведет одна, но что-то меня остановило, я зашел в лифт и нажал кнопку.
Доброе утро, поприветствовала нас инструкторша — на самом деле она была не инструкторшей, а скорее ведущей, и мы стали целоваться, чмок-чмок, даже мужчины, все были явно хорошо знакомы, она представила меня тем, кого я видел впервые, и «вечеринка» началась; первые упражнения, для расслабления мышц явно подействовали на мой желудок, завтрак давал о себе знать через равные интервалы, я чувствовал себя неуклюжим увальнем. Потом все сели в круг, и инструкторша велела нам передавать друг другу подушку, держа ее перед собой,— каждый должен был описать свое состояние; я сказал: нормально, только ощущается небольшое напряжение, она одобрительно прикрыла глаза, другие тоже, на самом деле я чувствовал себя не в своей тарелке — сижу по-турецки, из одежды на мне трусы да майка, все это шло вразрез с моим привычным образом жизни.
Следующее упражнение состояло в том, что каждый выходил перед группой голышом и говорил о своем теле, что ему в нем нравится, а что нет, сзади и спереди; тут я чертыхнулся про себя: надо же, и я еще за это заплатил, наверное, у меня разжижение мозгов. Присутствующие поднимались по очереди, не знаю, случайно или нет, но среди них не было ни одной красотки; мне не нравятся эти вены на ногах, а мне мои ягодицы, какая-то женщина сказала, что у нее отвислые груди, и все наперебой закричали: что ты, тебе кажется, у тебя очень красивое тело, ты прекрасна, хотя это было вран