ется, если бы я захотел, мог бы позволить себе гостиницу получше, даже «Хилтон», но меня охватила какая-то странная апатия: единственным желанием было сидеть в четырех стенах, думать да кумекать, но это — топтание на ровном месте. Я был уверен, что причиной послужило конкретное событие, и не только «возрождение», а какое-то иное, которое я не мог вспомнить, в нем-то, как говорится, и была собака зарыта, оно покоилось где-то на задворках моей памяти, и пока я его не вычислю, так и останусь бессильной пассивной жертвой нервных припадков, с которыми не в состоянии справиться. Даже тщательно взвешивая все «за» и «против», ведя счет собственным ошибкам, чтобы добраться до исходной точки полосы несчастий, которая меня преследовала, я, хоть убей, не находил никакого рационального объяснения; вообще-то это не в моем стиле, но когда Элоиза — так звали соседку — вернулась с работы, мы решили немного поболтать, понятное дело, ей тоже было нечем похвастаться, и слово за слово я выплеснул свои переживания — не то чтобы открыл ей всю душу, но, в общем, был довольно откровенен, мол, вот уже который месяц мне не везет, словно нечистые силы сговорились вставлять мне палки в колеса, и она авторитетно заявила, что когда-то жила с одним сенегальцем и знает характерные симптомы: нет сомнений, меня сглазили. Если разобраться, вполне вероятно, к тому же это было единственное объяснение; я не видел других причин, почему ни с того ни с сего превратился в тряпку и невротика, забрался в эту грязную нору и жду сам не знаю чего, забив на все — и на карьеру, и на любовь. С некоторого времени мне регулярно снился один и тот же сон: я стою на небольшой возвышенности на краю леса, лицом к широкому, бескрайнему полю, в центре которого виден домик с лужайкой, и вдруг замечаю человека, — он косит высокую траву, потом постепенно, как в замедленном кино, поворачивает голову и смотрит на меня, у него черные как ночь глаза, они будто всасывают меня, и через мгновение я оказываюсь в другом месте, далеко от него, в непроглядной тьме глубокого тоннеля. Человек этот был в плаще и странной шляпе, его наряд напоминал венецианских заговорщиков из комикса, который я когда-то читал. Для Элоизы дело было ясное: я должен пойти к экзерсисту. Всю ночь я обдумывал ее совет, но на следующее утро непонятное оцепенение, в котором я пребывал, внезапно спало, через минуту улетучилась и невыносимая тяжесть, паралич, казалось, совсем овладевший моим бедным умишком, тоже исчез, я пришел в себя и ощутил прилив сил, словно мне снова было лет четырнадцать.
Элоиза еще спала, я оставил ей записку: «Как-нибудь увидимся, всего тебе хорошего». Внизу хозяин разорялся насчет того, что она не платит; задолжала мне за десять дней, говорил он, ну вы сами посудите, я сдаю ей номер всего лишь за сотню, это ж для нее такая мелочь! Так бы и сказал — пусть отсосет мне, и будем квиты, ведь именно это было у него на уме. Думаешь, когда у меня есть на что купить, я отдам эти деньги за гостиницу? — как-то разоткровенничалась Элоиза. В общем, я оплатил ее счет, долг и еще за пять дней вперед, судя по роже хозяина, ему было ясно: или лопух влюбился, или это ее новый сутенер. На улице похолодало, но погода стояла хорошая, я дошел пешком до крытого паркинга, где оставил «вольво», у меня было чувство, как будто меня только что выписали из больницы.
— Глазам своим не верю! — воскликнул Бруно, когда я вылез из машины.— Мы уже с ног сбились!
Последние дни я никому не звонил, мобильный барахлил. Я поцеловал коммутаторшу. Знаешь, у каждого из нас есть обязательства, на которые нельзя махнуть рукой. Бруно кивнул в знак согласия, главное, что я появился, ему надо срочно со мной поговорить.
В офисе «Экстрамиль» ничего не изменилось: те же ящики с картотекой, тот же музыкальный центр у стены и Мари-Пьер на телефоне; я подождал, пока она повесит трубку, и спросил, как дела.
— Как видишь, пока жива.
В комнату заглянул Бруно: прошу прощения, голубки, но ты мне правда нужен, это очень важно; я успел только подойти к ней и, взяв за руку — от нее исходил волшебный, дурманящий запах, духи плюс особый, сладкий аромат тела, — сказал: нам бы надо все обсудить, я был в плохой форме, но мне уже лучше, ты сама убедишься, она поморщилась, явно не веря моим словам.
— Я разберусь с Бруно, а потом поговорим в спокойном месте.
Она колебалась; не бойся, это всего лишь просьба, я не заставляю. Видимо, моя интонация показалась ей убедительной, она согласилась, мол, конечно, давай поговорим, ведь это ни к чему не обязывает.
— Положение аховое, — начал Бруно. — Марк звонит по десять раз на дню, устраивает истерики.
— А?
В первый момент ничего лучше мне в голову не пришло, если честно, то дело на двести штук словно покрылось туманом.
— Марк продал свои акции, это его личные сбережения, он в безвыходном положении и надеется только на тебя.
Я размышлял, полузакрыв глаза, с серьезным видом: конечно, я все понял, дай подумать, не надо нервничать.
— Понимаешь, теперь ему даже не светит выкупить их обратно, поскольку на него могут наехать из налоговой.
— Кого — их?
— Ну, акции Sicav.
— Ясно, — сказали, — конечно-конечно.
На столе Бруно лежал последний номер «Космополитена» — «Бизнес-леди, или Как бороться со стрессом из-за напряженной работы».
— Тогда я ему позвоню, ладно? — спросил он.
Я посмотрел в. окно, стояла чудесная погода, настоящая золотая осень. Вот раздобуду денежки, и закатимся в кругосветку, в конце концов, люди живут припеваючи не только во Франции.
Марк был тут как тут.
— Да, он стоит рядом со мной, — говорил в трубку Бруно.
Я буквально услышал, как малыш испустил вздох облегчения.
— Нет, по-моему, никаких проблем.
Конечно, какие проблемы, подумал я, а Бруно сказал: хорошо, мы придем, потом накрыл трубку ладонью — Марк едет на просмотр, можно там и встроиться, ты не против? Нет, ответил я, да-да, подтвердил Бруно, заметано.
Сначала мы ехали в молчании, наконец, она поинтересовалась, где я пропадал, и я объяснил, что мне надо было все обдумать, осознать, что произошло. Я был полностью с ней согласен: так дальше жить нельзя. Что скажешь насчет путешествия, посмотрим, как там жизнь за кордоном. Лично я подумывал об Африке, мы могли поехать как туристы, а заодно замутили бы какое-нибудь дельце. Неужели трудно было предупредить, пробурчала Мари-Пьер, мог бы позвонить. Я пожал плечами: ты бы предпочла, чтобы я остался и все шло по-прежнему или чтобы я исчез, но все изменилось к лучшему? Она призналась, что, конечно, второе предпочтительнее, я никогда не верил, что потерял ее навсегда, но все-таки у меня прямо гора с плеч свалилась.
— А как твоя новая работа?
— Очень даже неплохо.
Пока она на свободном графике, но вскоре ее должны перевести на полный рабочий день.
— И чем ты занимаешься, рекламными кампаниями?
Нет, оказывается, она отвечает на звонки, но ведь это только начало, как уверяет ее шеф, начало блестящей карьеры. Я не стал спрашивать, приставал ли он к ней; одно вытекало из другого.
— Черт, — говорю, —если у нас пойдут дела, получится некрасиво, ведь ты не сможешь совмещать.
Она рассмеялась: и правда, неловко, мне кажется, там всерьез на меня рассчитывают, для них это будет большой удар.
Марк сильно изменился, в последний раз, что мы виделись, он только вернулся из отпуска, загорелый, уверенный в себе, прямо живчик, а сегодня был изможденный и, в довершение картины, весь в прыщах. Он ждал нас у кинотеатра, на этот раз один, без редактора. Просмотр должен был вот-вот начаться, Марк вяло пожал мне руку, хотя больше всего ему сейчас хотелось уладить дела, я-то это понимал, но не мог же он с ходу заявить: пошли быстрее, возьми мои бабки и спаси от разорения, а уж мне, давнему корешу мафиозных боссов, и подавно не следовало дергаться.
Фильм был про молодого адвоката, только окончившего учебу, которого взяли на работу в гигантскую корпорацию; поначалу парень чувствовал себя окрыленным, зарплата и карьера превосходят все ожидания, но постепенно он начинает понимать, что компания-то липовая, его наниматели — преступники, связанные с ворами в законе, а вовсе не приличные господа, какими казались. Сюжет идиотский, к тому же избитый; наконец, когда герой едет в командировку, начальство заманивает его в ловушку, чтобы держать на крючке, подослав проститутку экстра-класса, он, конечно, теряет голову и трахает ее как заведенный, из-за чего потом оказывается в дико неприятной ситуации. Мужик из службы охраны этих гадов вызывает его к себе и показывает снимки, крупные планы, в самых невообразимых позах, смех, да и только, и говорит, мол, пойми, тут не просто переспали и разошлись, все гораздо серьезнее, смотри, вот здесь, например, она сосет, такого женщины не прощают, короче, его уговаривают не сдавать всю шайку в ФБР. Но он вдруг принимает мужественное решение во всем сознаться: любовь моя, мне надо кое-что рассказать, помнишь, позавчера ты мне звонила и Джим ответил, что я на пляже… Сначала красотка смотрит на него, не понимая, в чем дело, но потом до нее доходит, нет, этого не может быть, он опускает голову, да, родная, поверь, меня подставили. Мы с Мари-Пьер переглянулись, уверен, нам пришла в голову одна и та же мысль: на Кап-Даге они бы выглядели средненько.
Но вот зажегся свет, и мы направились к выходу. У кинотеатра тусовалась компания, все со смаком чмокались — как дела, чмок, — видима, это были знакомые Марка, потому что он подошел к ним и тоже со всеми перецеловался; мы с Бруно и Мари-Пьер ждали его в сторонке, когда Марк наконец закончил отправление светских обязанностей, уже настала пора ужинать, и он предложил пойти в соседнее заведение, «У Анжель», чтобы поговорить в тишине, но как раз с этим вышел облом, там два певца развлекали публику, безжалостно наяривая на аккордеоне популярные мелодии, а целая гурьба подростков подпевала им, хлопая в ладоши. Деньги у меня с собой, крикнул Марк, отлично, сказал я, это вроде бы его утешило. Меню, написанное мелом на доске, было изысканное, подошла официантка, рубленый бифштекс для всех и один салат из цикория, заказал Марк, а потом нагнулся вперед и громко засипел, пытаясь перекрыть шум, ты их заберешь сегодня, они при мне! Я удивился. Как, двести штук, все сразу, но тут же осекся и спокойно ответил: после ужина пойдем вместе к машине.