— Что новенького, небось обдумываешь очередную комбинацию?
Я не стал говорить, потерпите, всему свое время, наоборот, сдал одного налетчика, тулузец сразу сделал стойку: ты уверен, что он ни о чем не подозревает? Они уже навели справки по моей предыдущей наводке, по всей видимости, ребятам не выкрутиться, один даже находился в розыске, его подозревали в нескольких особо жестоких ограблениях со взятием заложников, а второй был чист, но на этот раз обоим светила камера. Удалось разговорить консьержку из их дома, они вели явно беспорядочный образ жизни и нигде не работали. Я был искренне поражен оперативностью легавых.
— Сейчас у нас нехватка кадров; но, думаю, довольно скоро от желающих отбоя не будет.
Потом он расспросил меня насчет самих налетов — что, когда; про женщину, которую убили, — может, я вспомнил новые детали; поскольку сведения были подробные, он провел расследование, все произошло то ли в Медоне, то ли в Банье, для твоих дружков эта история обернется хреново: грабеж с убийством, да еще под кайфом, в судей это всегда вселяет ужас. Я помнил, как мы с ними познакомились, кто бы мог такое предположить десять лет назад. Видно, он читал мои мысли, потому что спросил:
— Что, западло сдавать корешей, наверное, стукачом себя считаешь?
Угадали, сказал я, он улыбнулся с понимающим видом: самое печальное, что, раз ступив на эту дорожку, обратно не повернешь.
Тулузец заплатил по счету, и мы вышли на улицу.
— Если тебя это утешит, могу заверить — ты не одинок, этим занимаются абсолютно все.
Он рассказал мне о двух пижонах из Восемнадцатого округа, они держали кафе «Часы на Мажанта», знаешь, где это? Я не только прекрасно знал это место, я был знаком с парнями, о которых он говорил — та еще мразь, вечно строили из себя хрен знает кого, королей трущоб, там и правда постоянно кого-нибудь брали, явно не без их содействия: через свою родню — братьев, кузенов — они опутали сетью весь Париж.
Я пообещал держать связь, и он направился обратно в участок. Моя тачка стояла на платной стоянке, уже набежал штраф, и я пошел пешком вдоль Сены; стукач, я и не думал, что это слово так меня опустит.
Холодало, приближалась ночь, Мари-Пьер, наверное, уже была в Нормандии. Служитель собирался запирать скверик позади собора Парижской Богоматери, на земле лежали ворохи опавших листьев, внизу проезжала лодка, и я услышал песню: Что заставляет женщин танцевать, / Они как звезды хороши, / Что заставляет женщин танцевать / На островках моей души / И мысли черные прочь гнать, я перешел мост и оказался на левом берегу, букинисты уже свернули свои палатки, я зашел в библиотеку и стал перебирать книги, первая, что попалась мне под руку, называлась «Великие предатели истории», я отложил ее, и смотрю, рядом лежит Библия.
Может, так и есть, когда-то я был Иудой и давно, две тысячи лет назад, сдал своего друга, а теперь возродился и уже вторую неделю сдаю остальных.
Я отправился в Шатильон как потерянный, не видя впереди никакого просвета. Отныне будет только хуже и хуже.
Живя с Мари-Пьер, я ворчал, что она занимает всю кровать, храпит, а теперь она уехала, и я чувствовал полное отчаяние, лежа в холодной постели и еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Снова и снова я прокручивал в воображении омерзительные сцены, и хотя она забрала дневник с собой, некоторые отрывки были выжжены у меня в памяти каленым железом: вот эта жирная свинья нагло лапает ее под скатертью во время ужина, а вот второй гаденыш с ней в грузовике… я был не в силах сдержаться и стал теребить свой член, сначала слегка, потом все сильнее и сильнее — сучка, тебя имел, кто хотел — в корзине, что стояла за дверью в ванной, оставалось грязное белье, рубашки и трусы, я зарылся в них и кончил — тебя имел, кто хотел — но все не мог успокоиться, я взглянул на себя в зеркало, ну и видок, разбросанное белье, красный повисший член, и, попытавшись уснуть, я понял, что это безнадежно, тогда снова стал онанировать, один раз, другой, пока наконец не забылся.
На следующий день из кафе; где завтракал, я позвонил в ассоциацию; к моему удивлению, женщина, поднявшая трубку, сказала: конечно, мы уже в курсе, нам звонил ваш судебный контролер, можете прийти сегодня, у президента как раз перед обедом окно; я даже опешил, отказываться было, неловко, и, поблагодарив, записал адрес.
Здание ассоциации располагалось на бульваре Макдональд, в складах одноименной компании, оказалось, женщина, которая беседовала со мной по телефону, вела прием посетителей; средних лет дамочка, довольно оплывшая, глядя на нее, я даже подумал: наверное, ей давно все по фигу, кроме работы, как же надо ненавидеть собственную жизнь, чтобы ради развлечения спасать несчастненьких. Она предложила мне журналы и попросила подождать, президент сейчас меня примет. Президентами называют себя негры дилеры в Барбесе; возвращаясь в Дакар, они производят сногсшибательный эффект: белая шваль обращалась ко мне «президент», так-то, я был король тамошних джунглей.
— Садитесь.
Я подчинился, президенту было лет шестьдесят, может, чуть больше, седые волосы ежиком, синий костюм с искрой, он мог бы легко сойти за шефа секретных служб в фильмах Лино Вентуры [68].
— Слушаю вас
Перед ним лежал чистый лист бумаги, на котором, пока я рассказывал, он время от времени что-то строчил. Меня зовут Гастон. Ряд ошибок, допущенных мною при управлении компанией, привел к тому, что теперь я должен отвечать за свои проступки. Но я ни душой, ни телом не расположен к криминалу и очень надеюсь, что мне дадут возможность вернуться в мир бизнеса.
Он слушал меня внимательно, на правой руке у него красовался массивный золотой перстень с печаткой.
— А какое у вас образование?
Я сказал, что получил степень бакалавра в Институте коммерции, досконально владею всеми видами деловой практики, он аккуратно записывал каждое мое слово.
— Вы принимаете наркотики? Пьете?
Определенно, это у них «семейное».
— Никогда.
Мой ответ явно его обрадовал.
— Не буду скрывать, перво-наперво наша организация призвана оказывать помощь бывшим наркоманам.
Он выдержал паузу.
— К сожалению, мы терпим неудачу за неудачей.
Тут я вспомнил, что один ной приятель имел с ними дело. В тот день, когда его положили в больницу, в Мармоттан приехал знаменитый футболист вместе с каким-то рекламщиком — привет, друзья, мы создали специальную организацию, которая будет искать для вас работу, — конечно, мой друган был не прочь поработать в рекламе, после отсадки это казалось заманчивым, преисполнившись надежд, он долго ждал, что ему вот-вот предложат непыльную должность, пока наконец не получил работу в ресторане засовывать тарелки в посудомоечную машину, причем по ночам да еще стоя в клубах адского пара. Выходит, даже пакистанцы не выдерживают такого обращения. Он сбежал оттуда на третий день, прихватив в качестве компенсации сумку повара.
— Мы прилагаем максимум усилий, а достигаем — и не боимся в этом признаться — далеко не блестящих результатов. За это время нам пришлось аннулировать договоренность с большинством предприятий в связи с постоянным воровством, прогулами и различными происшествиями, начиная от передозировки в туалете и кончая попыткой самоубийства через повешение.
Его взгляд выражал некоторое сожаление, но в то же время непреклонность.
— Нельзя помочь человеку, если он сам того не хочет.
Я изобразил искреннее возмущение: надо же, скоты, какая подлость — кусать руку дающего, да это настоящее отребье, твари неблагодарные.
— Мы решили оказывать помощь людям несколько иного сорта, которых, как бы сказать, директор предприятия возьмет более охотно. Вы понимаете, к чему я клоню?
Я прекрасно его понял, о большем и мечтать было нельзя. Мы проговорили еще с четверть часа: об экономическом кризисе, о том, как трудно стало жить, о наркотиках — это трагедия, настоящий бич, под конец он пообещал связаться со мной в ближайшие дни, у него уже было кое-что на примете.
— Надеюсь, мы друг друга поняли!
Господи, думал я, спускаясь в лифте, как же эти люди наивны! Сплошная доброта, аристократическое обхождение, причем у мужика явно денег куры не клюют, он вообще не обязан надрываться ради паршивцев, которые вместо благодарности буквально плюют в лицо, но все-таки, чтобы искать работу для наркоманов, надо совсем потерять контакт с реальностью. Как бы то ни было, настроение мое улучшилось, через день-другой я устроюсь в солидную компанию, которая ведет законный бизнес, получая пусть и небольшой по сравнению с моим «левым», зато честный доход — никаких легавых, пушек и перманентного стресса, и хотя это попахивало обывательщиной, в конце концов, что здесь такого, со временем хозяева могут сделать меня партнером или предложить долю в прибыли, главное начать, там видно будет.
Я завел мотор, р-ррр, они что думают, я из тех, кто опускает руки после первой неудачи, ха! У ворот Клиньянкур я притормозил, через пять минут на улочке за стадионом проститутка, начавшая рабочий день, делала мне минет, а потом я сказал себе: раз пустился во все тяжкие — оторвись по полной; доехав до ворот Отой, я завалился в «Конгресс» и после сытного обеда, сдобренного парой бутылочек, стоя на бровях, вышел на улицу и увидел торговца, у которого купил пакетик за четыреста франков и заправился, не сходя с места, сто лет со мной такого не бывало — за тебя, президент, я столько времени вкалывал как проклятый, а стоило нарваться на неприятности, все потерять, и меня вдруг оценили по достоинству, в Штатах такого никогда бы не случилось. Домой я вернулся совсем хороший, на автоответчике было сообщение от президента, послезавтра мы едем на встречу где-то в центре, в связи с чем он просил меня перезвонить, как только смогу.
11
Администратор предупредил, чтобы я надел прочные, теплые ботинки, и сейчас я мысленно благодарил его — стояла жуткая холодрыга, было сыро и туманно, типичная погодка для Дня Всех Святых, в это утро я поехал в парк Монсури, где мне предстоял первый рабочий день — в праздник, 1 ноября