еописуемо грязном состоянии, да еще устроили пожар. Это было хуже, чем допрос; пожар, говорю, но я не виноват, случилось короткое замыкание, в ответ она покачала пальчиком, точно как мадам Сарла, когда я наврал про хозблок, наверное, они были родными сестрами или родственницами, та-та-та, молодой человек, мне надоели ваши россказни, вы не оправдали моего доверия; до этих пор я был только удивлен и озадачен, но когда она обвинила меня во лжи, при том что я пришел излить ей душу, готовый поделиться самыми интимными переживаниями, я просто взорвался, вскочил со стула и заорал: что ты сказала, старая кляча, да кто ты такая? — я кипел от гнева, — ты хоть представляешь, что мне пришлось вытерпеть из-за вашего президента, мать твою? — она аж замерла от страха, — я директор фирмы и не меньше других имею право на достойную работу, я не просился на должность Шута, — ее лицо медленно приобретало восковой оттенок, — а ты — старая шлюха, сказал я уже в дверях, и ботинки у тебя отстойные, небось все ноги пропотели.
Теперь я знал, что должен делать: сорвать где-то бабок и, главное, вернуть свою любимую, без Мари-Пьер я был лишь,тенью самого себя.
12
Стоял мороз, мы были в полной жопе. Ради экономии я переехал в другой отель, в районе Пернети. Ко мне вернулась Мари-Пьер, поездка за ней в Вель-де-Роз прошла с относительным успехом, конечно, Мириам не очень обрадовалась, что ее дочь опять сошлась со мной, но я появился в разгар их скандала с Жилем — он опять начал пить, и кафе, которое они открыли в сентябре, было на грани разорения. Мари-Пьер сама все решила, думаю, после Парижа, «Экстрамиль», кутежей, в которых она участвовала, жизнь в захолустье наводила на нее тоску.
— Ну, я пошел на работу, до вечера.
Она повернулась на другой бок. Хочешь, включу телевизор, спросил я, твой любимый шестой, но она пробурчала, что спит, и тогда я отправился в ночь, навстречу ледяному дыханию ветра; вот уже три дня она только и делала, что смотрела дебильные передачи и кому-то названивала, как в самом начале, в комнатушке у Северного вокзала, и мне все время приходила на ум басня про стрекозу и муравья: стрекоза целыми днями веселилась, а когда наступила зима, муравей ей сказал, мол, давай, дуреха, поди же попляши, так тебе и надо, но я-то вкалывал весь год, ради собственного успеха и развития фирмы, не то что стрекоза, а в результате снова очутился в убогой дыре, не лучше, чем у Саида, только теперь приходилось платить, плюс еще неприятности с законом и работа для умственно отсталых в центре Парижа, все это было несправедливо и, самое главное, невыносимо.
Мои объяснения выслушали в Центральном управлении, а через несколько дней — судья, контролерша подала рапорт, где во всех красках расписала, как антиобщественно я себя вел, и привела длинный список моих оскорблений, в силу чего судья пришел к заключению, что меня нужно отправить в камеру, пришлось честно рассказать ему, как было дело: поймите, я тоже человек, с чувством собственного достоинства, а эта женщина меня унижает, просто ноги об меня вытирает, разве это гуманно, уверен, у нее какие-то комплексы, господин судья, — да трахаться ей не с кем, старой сучке, — подумал я про себя, судья улыбнулся, хорошо, там видно будет, а пока оставайтесь на прежнем месте. Из Дворца Правосудия я вышел полный энергии — если уж чего захочу, меня никто не остановит! Это вопрос двух-трех месяцев, пока действует судебное постановление, заверил я Мари-Пьер, а потом мы уедем, я уже давно подумываю завести плантацию травки где-нибудь на Юге, поставить дело на широкую ногу — сдать поля в аренду местным недоумкам, нанять в помощники негра, чтобы следил за упаковкой, так что твое восемнадцатилетие будем отмечать не у китайца, а в «Ритце».
Но мечты мечтами, а отопление в отеле было плохое, на работу я ходил пешком, чтобы не тратить бензин, но самое ужасное — мы ни разу не занимались любовью, спали, почти не касаясь друг друга, разве что коленями и пальцами ног, как Тристан и Изольда: выпив любовный напиток, они лежали бок о бок, между ними меч, символ непорочности, — вот так же и мы, только, разумеется, без меча, хотя, если говорить начистоту, любовное зелье отнюдь не утратило своей силы, по крайней мере для меня. Ко всему прочему, нехватка денег становилась все ощутимее, с зарплатой за первый месяц в парке тянули и тянули, я измучился от ожидания, каждое утро названивал в бухгалтерию, и, конечно, то у них зависла компьютерная система, то вроде мои деньги ушли, а оказывалось, что нет, они ошиблись в реквизитах, я просто места себе не находил, администратор гостиницы считал, что у меня есть лишь один выход — продать машину, но я не мог на это пойти, и вот однажды вечером, зарплаты все не давали, Мари-Пьер предложила продать брошь ее тети. Знаешь, она ужасно дорогая, золотая, вся в драгоценных камнях. Поразмыслив, я согласился, мне было нужно немного наличных, чтобы купить сто граммов марокканской дряни, которую я рассчитывал впарить чувакам в отеле, однако и тут нас поджидал удар судьбы, страшное разочарование — все ювелиры вынесли один и тот же жестокий, но однозначный приговор: это не золото и уж точно не камешки, так, побрякушка; если это драгоценность, моя куколка, то я — Пол Ньюман. Мы вернулись в отель в подавленном настроении, мужик должен был принести порошок завтра к десяти, и вдруг Мари-Пьер выдает: я знаю, как раздобыть деньги, нет ничего проще.
Шляясь в ночи, я продрог до костей, мы дошл и аж до улицы Ренн, с нашими стекляшками нас как дураков отфутболивали в каждой лавке, мало того, что я совсем пал духом, у меня оставалось сто пятьдесят франков, всего сто пятьдесят, а козел в отеле требовал денег, я опаздывал с оплатой на полторы недели, но, несмотря на все это, нужно было ответить ей: нет, ни в коем случае, знаешь, бабки — моя забота, я — мужчина, добытчик… что ты имеешь в виду, вместо этого спросил я, она лежала под одеялом, глядя в потолок, оказалось, что Александр предлагал ей три штуки, если она пойдет с ним в клуб группового секса; после ее слов мое сердце чуть не выскочило вон, теперь его удары раздавались прямо в мозгу, бум, бум, очень интересно, я не против, меня бросило в жар, у тебя есть его телефон? — да, говорит она, ну что, тогда я звоню? Александр был дома, конечно, его предложение остается в силе, только я тоже должен пойти, он возьмет с собой свою подружку, так что будет полный комплект, две пары влюбленных… к черту, в конце концов, на мысе Кап-Даг было то же самое, уж во всяком случае, это выглядело поприличнее некоторых историй из ее дневника — уговаривать себя можно было до бесконечности, но, если называть вещи своими именами, я собирался положить свою девушку под другого, то есть превращался в сутенера. Перед уходом она решила принять душ, в номере не было горячей воды, и когда она натягивала платье, стуча зубами от холода, я почувствовал внезапное отвращение дело не в том, люблю ли я ее по-прежнему, просто была зима, а моя девушка, как проститутка, идет трахаться с этим боровом, видит бог, я этого не хотел. Она сказала, я готова, и мы пошли вниз, влюбленные, ха-ха.
— Привет, — поздоровался Александр, он нисколько не изменился, его акцент тоже, — как делишки?
Вопрос был в самую точку, я пробурчал, замечательно, он поцеловал Мари-Пьер, словно галантный любовник, слегка коснувшись ее губ своим огромным ртом, окруженным бородой, вот свинья, мне все в нем было омерзительно, его голос напоминал одну из кукол в «Маппет-шоу» [75], кряхтящего и блеющего старика, я рванул с места в карьер, аж шины завизжали, вперед, ребятки, радио орало на полную громкость, Going to a go go, пели «Роллинги» [76], и эта жирная тварь стала подпевать во всю глотку, to a go go, мы еще не приехали, а он меня уже достал.
Клуб располагался на маленькой улочке позади Шатле, улучив момент, я знаком спросил Мари-Пьер, дал ли он ей деньги, мол, чего тянет? Но она нахмурилась, положись на меня, и перед входом в здание прошептала что-то ему на ухо, он остановился, ну, конечно, какой же я рассеянный, и вытащил конверт, кто примет мой подарочек? У Мари-Пьер карманов не было, так что я протянул руку, спасибо, давай мне. Двойная ставка сутенера. Иуда, тот хотя бы Христа предал, а ведь это была моя любимая. Александр позвонил, «Ресторан-клуб, вход только для пар», и нам открыла хозяйка в мини-юбке.
Честно говоря, я ожидал увидеть гнусную дыру, обшарпанную комнату с рядами кроватей, развратников в тогах, сатиров с телками, но нет — войдя, мы отдали пальто гардеробщику, а хозяйка зашла за стойку и записала наши имена в журнал, Гастон и Мари-Пьер, сказал я, Александр с ней расцеловался — как поживаешь, моя кошечка, как дела, и вообще все выглядело нормально, во всяком случае, на первый взгляд, подруга Александра была одета хоть и сексуально, но не вызывающе, а внутри заведение напоминало самую обычную дискотеку — бар, лазерная цветомузыка; ну что, спросил Александр, протягивая наши карточки, выпьем по маленькой?
Мы сели за стол, единственное, в чем я был уверен на данный момент — здесь тепло; у них тут отлично топят, повторил я Мари-Пьер, на разные лады, чувствуешь, как тепло, наверное, у них хорошее отопление… наша соседка на банкетке справа вытащила член из штанов своего спутника и начала медленно массировать, целуясь с ним взасос, вот увидите, комментировал наш «гид», мы славно оторвемся, пары все прибывали, Александр встал и направился к бару, я был уже слегка навеселе, диджей завел подборку медляков, потом боров вернулся и, нагнувшись ко мне, прошептал, указав на свою подругу: пригласи ее потанцевать. А сам взял Мари-Пьер за руку и утащил в середину, идем, мой ангелочек, потанцуй с папулей, мне казалось, мои ботинки налились свинцом, я тоже поднялся, ее звали Карин, черт побери, это не могло быть хуже приключения со старухой в Альфорвилле, все вокруг целовались и лапали друг друга, словно часа в четыре утра в финале какой-нибудь угарной вечеринки, а было всего одиннадцать, Александр дергался, не слыша ритма, в бликах цветомузыки его отражение в зеркале напоминало огромного нелепого клоуна,