никто не смел носа наружу высунуть. Назавтра жильцы накатали жалобу с просьбой его выселить, Жоэль не знал, чем кончилось дело, но что восхищало его в отце, так это выдержка: мужика бьют смертным боем, а он смеется, — такое невозможно забыть.
Я сидел у окна, Мари-Пьер между нами, она слушала, затаив дыхание: а что было дальше, ты так больше его и не видел? Ее отец умер, когда она была совсем маленькой. Папаша Жоэля укатил в какие-то дикие места, но Жоэль не сомневался, что сумеет разыскать отца, у него был знакомый сыщик, который достанет кого угодно хоть из-под земли: один его приятель из Управления социальной защиты нанимал этого парня, чтобы найти своих родителей, и он нашел, он бывший полицейский, у него есть доступ к любым картотекам, не вопрос, были бы деньги.
За окном медленно проплывал сельский пейзаж — поля, коровы, яблоневые сады, обычно это нагоняло на меня хандру, ни за что на свете не согласился бы жить в деревне, но сейчас из динамиков лилась музыка, далеко впереди виднелся мост Танкарвиль, Жоэль уверял, что его построил тот же архитектор, который проектировал Золотые Ворота, и я ощущал себя героем старого голливудского- фильма, когда в первых кадрах машина несется по бесконечному шоссе.
Женщина по телефону не обманула, это действительно оказался тихий мотель у самого моря, конечно, ничего общего с «Гранд-отелем» в Кабурге, зато для маскировки просто идеально. Ключи ждали нас в регистратуре. Жоэлю достался двенадцатый номер, нам — пятнадцатый, оба однокомнатные, друг напротив друга. Было еще светло, и Мари-Пьер решила навестить своего дядюшку, но Жоэль пристал: пошли к морю. Легавый ждал моего звонка около восьми вечера, у нас была еще куча времени, мы спустились, и я спросил служащего, как лучше проехать в Неж, где жил ее дядя.
— В Неж? Господи, да что вы там забыли? Неж! — повторил он, словно не мог поверить, как такое пришло нам в голову. — Это же логово бандитов и всяких отморозков, там недавно зверствовал один маньяк, отрезал своим жертвам головы, даже полиция суется туда с опаской.
Жоэль с улыбкой покачал головой: не волнуйтесь, вряд ли здешний контингент страшнее, чем в наших краях. Но тот не слушал, Неж, говорит — это особое место, да вот в эти выходные зарезали девчонку в забегаловке, в самом центре города; потом он рассказал про другую девушку, которую поселил здесь в гостинице за счет одного клуба — он делал им скидки, для него это был приработок, все равно за них платило Управление социальной защиты, ей не было и пятнадцати, а она занималась проституцией и частенько ударялась в загул, ее привозила обратно бригада шахтеров. В Гавре двадцать процентов трудоспособного населения не имеет работы, а ведь людям надо как-то выкручиваться, верно? Толстяк курил «Данхилл», у меня начала трещать голова… Конечно, вы совершенно правы, примирительно сказал Жоэль; когда мы наконец вышли, уже смеркалось.
На сколько хватало глаз, здешний галечный пляж напоминал гигантскую свалку, повсюду валялись полиэтиленовые пакеты и разный мусор. Дул ветер, мы прошлись по берегу и уселись лицом к морю.
— Черт, красотища! — воскликнул Жоэль.
Солнце, огромный алый шар, почти скрылось за двумя облаками, казалось, вот-вот на горизонте появятся Колумбовы фрегаты, белея парусами в безбрежном океане, наконец солнце коснулось воды, окрасив ее в оранжевый цвет, На фоне черного неба это было невероятно эффектное зрелище; Жоэль сказал, что нам бы не помешала небольшая яхта, самая скромная, — по сравнению с домом это выйдет гораздо дешевле, к тому же на ней можно путешествовать, а любой дом обойдешь вокруг раз-другой, и все. Мари-Пьер загорелась, я не очень: день за днем толкаться на трех квадратных метрах с промокшими ногами — не предел мечтаний. Но вслух я идею одобрил: хорошая мысль, конечно, подразумевается, что посудину мы приобретем в складчину; иногда для успеха операции самое важное — произвести впечатление. Ну уж это я беру на себя, заметила Мари-Пьер, ей нравилось заводить знакомства, общаться, она отнеслась к покупке яхты с большим энтузиазмом. Жоэль покатился со смеху: вы только поглядите, шеф по связям с общественностью, сказал он, передразнивая ее акцент, она погналась за ним по пляжу, тем временем солнце село, и мы забрались в грузовичок. Мы с Жоэлем считали, что заявляться к дяде в такое время неприлично, но Мари-Пьер была настроена решительно, они не виделись сто лет, а он когда-то обожал баловать свою маленькую племянницу. Жоэлю надоело вести, и за руль сел я.
— Ты уверен, что стоит ехать туда вечером?
Почем я знаю, в восемь я должен позвонить, а как сложатся наши планы дальше, понятия не имею, во всяком случае, я точно не возьму с собой Жоэля: и легавому не понравится, да и мне ни к чему — он хотел работать со мной, и это был мой главный козырь. Мы проехали через пляж, потом через порт, там среди мостиков и шлюзов было нетрудно заблудиться, наконец миновали завод по сжиганию отходов и въехали в промышленную зону, откуда и начинался район Неж.
— Я помню, это здесь, — сказала Мари-Пьер.
Дом находился в глубине улочки, рядом с кафе при бакалейной лавке, Мари-Пьер постучала в окошко, из-за штор пробивался свет, но никто не ответил. Мари-Пьер не отступала и крикнула: эй, хозяева дома? За дверью послышалось какое-то бурчание. Откройте, пожалуйста, сказал я, но все было тщетно; тем временем на улице холодало, и мы решили зайти в кафе, где в углу — нате вам — потягивал «Рикар» наш дядюшка.
— Гляди-ка, — воскликнул он, чуть привстав и не выказывая особого удивления, — ты откуда, мы думали, ты со своим миллиардером укатила в Париж!
Здесь было мрачно, как в пещере, на стенах висели рыбацкие сети, а у барной стойки царило небывалое оживление, там разыгрывались новые лоты вещевой лотереи. Дядя Мари-Пьер смерил нас взглядом: ну и кто из них великий финансовый гений? Дядя, познакомься, это Гастон, произнесла Мари-Пьер, он изо всех сил сжал мне руку, я вежливо заметил, что рад знакомству, Жоэль тоже, мы сели за столик, и дядя заказал всем выпивку. За нашими спинами какой-то здоровяк положил пять франков в емкость с пластмассовыми коробочками, в них находились номера, каждому из которых соответствовал какой-нибудь лот.
— Семнадцатый, — закричал он, — у меня семнадцатый!
Дядя поинтересовался, зачем мы приехали в Гавр: полагаю, вы проделали такой путь не только ради встречи со мной? Я объяснил, что у меня дела в этих местах, но дядя добродушно осклабился: да ладно, я с самого начала не верил в миллиардера. Жоэль, сидевший рядом, еле сдерживал смех, Мари-Пьер дипломатично пояснила: ну, миллиардер — это громко сказано, дядюшка. Какого черта, ваза! — что есть мочи завопил «семнадцатый», там должен быть лазерный плеер, на кой черт мне ваша ваза вместо японской хреновины? Казалось, хозяину все это до смерти надоело. Он просмотрел список, увы, номер семнадцать — фаянсовая ваза с орнаментом, а никакой не плеер. Мужик вертел свой выигрыш в руках: глазам не верю, горшок! Хозяин порылся в коробке с лотами и вытащил утешительный приз, маленькую куколку-танцовщицу: посмотри, какая красотка, приговаривал он, да она шалунья — на ней нет трусиков, но разъяренный мужик со словами «да на хрена мне твоя ваза» вернул ему выигрыш, а куклу забросил куда-то за стойку; тут в бар вошел рыжий детина, протолкался сквозь толпу и встал перед хозяином, который укладывал вазу обратно в коробку, в руках у него был мяч — точнее, рваная камера.
— Полюбуйся, на, полюбуйся, что натворила твоя шавка, — и он сунул кусок резины под нос хозяину.
Все осмотрели останки мяча: ох ты, Верзила, мячу и правда капец, и это еще мягка сказано; рыжий исходил злобой, мяч был его сынишки: твою псину взять да прибить, один хороший удар, и кончено… хозяин поддакивал: конечно, ты прав, дружище, если ты ее убьешь, я тебя пойму… один удар, повторил Верзила, один удар, и ей хана, — казалось, мы на сходке первобытных дикарей, по сравнению с этой дырой наш пресловутый бар «У Мориса» был образцовой столовой военного училища. Хозяин наполнил стакан Верзилы, рваная резина полетела в урну; созерцая эту сцену со стороны, я подумал: не прячется ли среди присутствующих маньяк, которым нас так пугали? Дядя повторил заказ, и мы выпили.
— За вас, — сказал я, пригубив бурду из стакана.
Здешняя анисовка имела мерзопакостный вкус, но я выпил, не моргнув глазом. Жоэль задумчиво вертел в руках стакан, позвякивая льдинками; а этот что, тоже миллиардер? — спросил дядя.
— А как же, — ответил Жоэль.
— Конечно, — подтвердил я, — мы деловые партнеры.
Становилось жарко, к Мари-Пьер подошел поздороваться какой-то красномордый парень, похоже, они хорошо знали друг друга, он посетовал, что они редко видятся, Мари-Пьер, кажется, смутилась; эй вы, вдруг крикнул дядя, послушайте, я хочу сказать что-то важное. Он взобрался на лавку, и все повернулись в нашу сторону: грандиозная новость, моя племянница — она здесь, в зале, — выходит замуж за миллиардера.
— За миллиардера! — повторил он в мертвой тишине.
Я тупо смотрел перед собой, Мари-Пьер покраснела до ушей, Жоэль принялся разглядывать свои ботинки… Раз он миллиардер, пусть выставит всем выпивку, заорал красномордый, легко, сказал я, плачу за всех — нас вмиг окружила толпа, Я даже обрадовался, что мог что-то предпринять, и кинул по десятке на брата, но меня быстро раскрутили на пять сотен; знакомый Мари-Пьер потребовал добавки, потом как-то странно взглянул на меня, порылся в своей котомке, вот, говорит, обращаясь к Мари-Пьер, держи, ведь между нами все кончено, и бросил на стол камешек, черно-белый, отполированный морем, на что Мари-Пьер равнодушно заметила: ну и дурак, сам ведь знаешь, это было сто лет назад и не имеет никакого значения — в детстве она часто проводила здесь каникулы; тут Жоэль дал понять, что нам пора, и я направился к стойке, чтобы расплатиться.
— Пятьсот двадцать пять, — сказал хозяин, — и это не считая орешков.
Дядя вышел вместе с нами, он хотел, чтобы мы на минутку зашли к нему, он не видел Мари-Пьер с тех пор, как скончалась его жена, которая оставила племяннице украшения, дядя настаивал, объясняя, что она не простила бы ему, если б он отпустил девочку без наследства.