– Ты на Индрика зуб не держи, он, в принципе, добрый…
Змей, который тоже успел приложиться к волшебному зелью, не возражал.
– Здорово! – искренне признался Антоха Мишке.
– Пьянство, – со знанием дела ответил тот, – бич армии. У меня дед всю жизнь в танковых войсках, много рассказывал.
– Нехорошо это, – неуверенно возразила Маша.
– Кому нехорошо? – удивился Севка. – Им сейчас очень хорошо! И еще лучше будет!
Севка подошел к почти опустевшим котлам и замахал руками, привлекая общее внимание:
– Эге-гей! Народ! В смысле… боги, божества и… и прочие! Сегодня кончится ваша война!
Нестройный, но одобрительный гул поддержал Севку.
– Вы, может, больше никогда друг друга не увидите…
– Ну и слава Перуну! – задорно ответил кто-то из Черных.
Толпа одобрительно захохотала.
– А ведь здорово было бы, если бы осталась какая-то память. Ведь тысячу лет бились!
– Больше! – подала голос какая-то Белая женщина, но на нее зашикали.
– Даже больше! А на память ничего не останется…
Севка выдержал паузу, чтобы солдаты осознали нелепость ситуации.
– А у нас есть традиция: после какой-нибудь битвы… например, после футбольного матча соперники меняются одеждой. На память. Как вам идея?
– Отличная идея! – радостно завопил Ярило и собирался тут же поменяться с кем-нибудь, но запутался в шторе, которую до сих пор таскал вместо одежды.
Остальные тоже радостно бросились воплощать Севкину идею в жизнь. Скоро Черные «нечистики» щеголяли в ослепительных белых плащах, а Белые – в одежде всех оттенков черного.
На Змее красовалось потертое седло Индрика, а на единороге – ожерелье из чешуи Змея.
– Супер! – Даждьбог вскинул вверх руку с полупустым стаканом. – Это последний стакан чудесного сбитня, и я хочу поднять его…
Но тост так и остался непроизнесенным – из дуба появились Перун и Кощей. По их свирепому виду было понятно, что ни до чего конструктивного они не договорились.
– Отставить! – рявкнул Перун.
– Что за бедлам?! – гаркнула Паляндра.
– Приготовиться к битве!
– Привести форму одежды в порядок!
Черные и Белые старательно засуетились, но ни о каком порядке речи идти не могло. Солдаты неустановленной принадлежности с плащами в руках метались, сталкивались, лихорадочно пытались понять, где свои и кто чужие. Змей с Индриком приняли круговую оборону и рычали-шипели на любого, кто пытался снять ожерелье или седло.
«Миротворцы» со злорадством наблюдали, как Перун с Кощеем пытаются навести подобие порядка в нетрезвой толпе, но не вмешивались.
Закончилось тем, чем должно было закончиться. Перун и Паляндра, тяжело дыша, оказались возле одного из котлов, каждому из них кто-то из домовых с таинственным шепотом «Заначка!» сунул стакан, они отхлебнули…
Это было удивительное зрелище: Перун, дремлющий на коленях у Кощея. Черные и Белые большей частью тоже похрапывали в стороне. Те, кто еще бодрствовал, старались держаться подальше от предводителей. Антохе тоже пришлось собраться с духом, чтобы подойти к Паляндре.
– Удивлен? – усмехнулась она и подмигнула.
Видимо, подмигивание задумывалось как игривое, но получилось грустным.
– Вообще-то да, – ответил Антон, присаживаясь напротив. – Вы… ты же его не любишь!
– Как раз наоборот, – Паляндра провела по золотым волосам Перуна с трогательной нежностью. – И я его… И он меня… Когда-то мы очень сильно друг друга любили. Да и сейчас, наверное…
Лицо у Антона стало таким озадаченным, что Кощей рассмеялась (пожалуй, слишком громко).
– Вот так, мой дорогой Волхв! Кто кого любит, тот того и чубит!
– Я все равно не понимаю! – Лёля, которая прислушивалась к разговору, не выдержала и села рядом с Антоном. – Если любите, почему не помиритесь?
– Любовь – одно, а власть – совсем другое…
И Паляндра вдруг расплакалась, тихо и так по-девчачьи, что Антон и Лёля окончательно растерялись.
– Думаешь, легко быть богом? – проговорила Кощей сквозь слезы. – Думаешь легко знать, как лучше, и смотреть, как люди сами себя гробят? Он ведь не всегда был такой, он был милый и добрый. Мне легче – от меня давно не ждут ничего хорошего, а от Перуна ждут. А когда он злится, ему вслед летят проклятья, а он же просто хочет как лучше. Раньше его слушались, а теперь ни в грош не ставят, вот и стал он таким… со временем…
Паляндра остановилась, извлекла из нагрудного кармана изящный платок черного шелка и высморкалась.
– А почему? – со слезами на глазах спросила Лёля.
– Потому что когда-то люди работали и просили за свою работу хороший урожай. И было так легко и просто выполнить это желание. А чем дальше, тем запутаннее все стало. Люди стали просить не «чтоб урожай был хороший», а чтоб «лучше, чем у соседа». Ну и что делать? Особенно если сосед просит, чтоб у всех остальных все вообще сгорело…
– Зачем? – изумился Антон.
– А я знаю? – спросила Паляндра.
– И что, – прошептала Лёля, – теперь ничего нельзя поделать?
– Наверное, можно. Изменятся люди – изменятся и боги…
Перун заворчал, сел и медленно открыл глаза.
– Устроили тут разговорчики, – пробурчал он. – Всё, передышка кончилась. Бери, Кощеище, своих, и валите к себе в дуб, пока я добрый…
Паляндра, на удивление, не стала спорить, свистнула, подняв свое войско, но напоследок оглянулась.
– Детей уведи отсюда, – попросила она.
– Уведу, уведу… – проворчал Перун и громыхнул: – Пошли вон!
– Но… – сказал Антоха.
– Уходите, поверьте, так надо, – перебила его Паляндра.
– Что ты опять их жалеешь? Всех ты жалеешь! А когда они уже сами научатся думать? – заорал Перун.
– Они же еще дети, – прошептала Паляндра.
– Уходите… – тихо сказал Перун и в упор посмотрел на Антона и его друзей.
Они выдержали его взгляд. И неожиданно Верховный славянский бог смягчился.
– Я не буду вам подсказывать, но если б вы знали, как я хочу, чтоб вы справились… Потому что тогда у нас у всех будет надежда… Что стоите? – вдруг рявкнул он. – Пошли вон!..
Они побежали в школу и из окна наблюдали за тем, как сначала черный вихрь взметнулся и исчез в одном молодом дубе, а потом и белый вихрь собрался, построился, и как только его кончик исчез из старого дуба…
Глава 22. Опять взрыв
…В первые пару секунд никто ничего не понял. Толчок в грудь, потом посыпались осколки… Антон тряхнул головой и только тогда сообразил, что уши заложило от очень громкого звука.
Антоха, как в замедленной съемке, видел, как громада дуба за окном, медленно оседая, начала падать вниз, добивая стекла, случайно не выбитые раньше.
– Уходим! – крикнул Антон и отскочил к стене, – никто не ранен?
– Нет, – ответил нестройный хор голосов.
– Что случилось? – спросила Маша.
– Дуб рухнул, – ответил Антон.
Откуда-то издалека послышалась истошная трель милицейского свистка.
– Домовые свистят? – испуганно спросил Севка.
– Они ж свиста не выносят! – вспомнил Мишка.
С первого этажа раздался топот ног и вполне человеческий вопль:
– Алло! Милиция? МЧС? У нас теракт в школе! Срочно! Взрыв!
Все в ступоре уставились друг на друга.
– 18 часов 36 минут, – дрогнувшим голосом сообщил Севка, глядя на мобильник.
– А? – спросил Антон, еще не сообразив, что случилось.
– Время пошло! – шепотом сказала Маша.
– Мы вернулись? – удивилась Лёля.
– Люба! – выкрикнул Мишка.
– В бассейн! – скомандовал Антон и уже на бегу добавил: – Только тихо, если сейчас приедет МЧС…
Пригибаясь, тихонько оббегая выбитые стекла, гимназисты практически бесшумно неслись к бассейну. У двери притормозили.
– Мальчишки, не ходите на всякий случай, – задыхаясь, сказала Лёля, – давайте я.
Она забежала внутрь, изо всех сил надеясь, что Люба, живая и здоровая, выйдет к ней из воды.
Но Люба никуда выходить не собиралась. Она была абсолютно жива, совершенно здорова, и игриво носилась по поверхности воды, весело гоняя волны хвостом.
У Лёли замерло сердце.
– Люба, – тихо позвала она, – Любочка, что же нам с тобой делать…
Люба остановилась, откинула волосы и сделала кульбит, словно молодой дельфин.
– Здорово, правда? – радостно сообщила она.
– Что же делать? – еще раз беспомощно спросила Лёля.
– А зачем что-то делать? – удивилась Люба. – А еще вот так могу, смотри! – радостно крикнула Берегиня и сделала кувырок назад, выпрыгнув при этом из воды на пару метров.
– Если сейчас сюда приедет милиция… – испугалась Лёля.
– Так они меня не увидят, – спокойно сказала Люба.
– Но я же вижу…
– Ты знаешь, что я здесь, а они нет. А в милиции мальчики такие хорошенькие… – захихикала русалка. – Может и покажусь им, – мечтательно продолжила она.
Берегиня унеслась в глубь бассейна, а Лёля на ватных ногах поплелась в раздевалку, где ее ждали остальные.
– Она – русалка, – мрачно сообщила Лёля и закрыла лицо руками.
– Мы должны ее спасти! – заявил Антон.
В раздевалке повисла тишина, и стало слышно, как, завывая сиреной, в школе подъехали несколько машин.
– Сейчас нас здесь найдут, – тоскливо сказал Севка.
– И выгонят, – мрачно добавила Маша.
– Интересно, а почему только Люба осталась, а все остальные исчезли? – спросил Антон.
– А может быть… Люба сказала, что надо знать, что они есть… Столовой-батюшка! – тихонько позвала Лёля.
«Нина Константиновна» с тихим хлопком появилась на пороге раздевалки.
– Спрячьте нас, – попросила Лёля.
– Да уж спрячем, чего с вами сделаешь, – заворчал домовой. – Тут много чего прятать нужно. Сейчас там вашу кастрюлю по кусочкам собираем. Чтоб спецназ следов не нашел.
– Идиот! – Севка стукнул себя по голове. – Конечно, мог и бы и раньше догадаться…
– О чем? – спросила Маша.
– Время остановилось в момент самого начала взрыва, в первую миллисекунду! Кастрюля была горячая, но еще не рвануло! Надо было ее разобрать, обезвредить, унести… Идиот…