Силы понемногу возвращались, и в драке я без труда одолел бы и взрослого мужика. Или даже двоих-троих, особенно если при этом не надо было бы думать, как их ненароком не прибить. Но в одиночку сцепиться с целым классом бестолковых пацанов… нет, вряд ли. Швырну кого-нибудь, выверну руку, разобью пару носов, но в конце концов или покалечу кого-нибудь, или — что вероятнее — огребу сам.
Родной седьмой класс встретил меня молчанием — то ли уважительным, то ли просто осторожным. Занятие уже началось, но сонный учитель латыни не стал вредничать — молча махнул рукой и кивнул, указывая на парту.
— Слышал уже? — прошептал Фурсов, когда я уселся рядом.
— Угу. — Я щелкнул замком портфеля и принялся доставать тетради. — Нам готовят баню.
— Еще какую, брат. Вовсю топят — так, что дым из трубы валит. — Фурсов мрачно насупился. — Чего делать будем, вояка грозный?
— Воевать и будем, — отозвался я. — Скажи нашим — сегодня Кудеяру конец придет. И всю его шайку так отлупим, что до самых экзаменов хвосты подожмут… А там уж их и на выпуск отправят.
— Сказать-то я скажу. Только сам понимаешь — дураков нет, — тоскливо заворчал Фурсов.
Но договорить не успел. Учитель громыхнул по столу указкой, и все дружно притихли. А на нас тут же обрушилась заслуженная кара: спряжение глаголов. Я кое-как дотянул до тройки на знаниях из прошлой жизни, а вот Фурсову повезло меньше — на перемену он отправился, унося в портфеле жирнющую единицу.
Впрочем, из всех наших проблем это было самой меньшей. Часы на стене в коридоре неумолимо отсчитывали время, и его не становилось больше. Классы естественной истории, математики и немецкого прошли, как в тумане — я мог только ждать, предоставив сбор армии товарищам.
И они справились. Пусть не запредельно круто — но все-таки справились. К обеду за длинным столом собрались человек двенадцать: мы втроем, четверо восьмиклассников и остальные наши, из седьмого. Петропавловский не постеснялся притащить с собой парочку пацанов из младших — впрочем, довольно рослых и явно исполненных желанием подраться.
— Ну что, орлы, готовы? — поинтересовался я, оглядывая свое тощее воинство. — Побьемся?
Вихрастые головы дружно закивали. Конечно, моих силенок пока еще не хватало накачать отвагой целую дюжину гимназистов, но кое-чем я все же мог поделиться — и парни буквально расцветали на глазах: садились ровно, расправляли костлявые угловатые плечи, сжимали кулаки. И улыбались — лихо и бесшабашно.
Хорошо. Мне приходилось водить бойцов на врага пострашнее банды восьмиклассников, но сейчас самая обычная школьная драка вдруг стала чем-то по-настоящему важным. Для ребят вокруг. Для Петропавловского с Фурсовым. Для исчезнувшего где-то в глубинах вечности Володи Волкова, чье тело я теперь носил, как свое собственное. И даже для меня — видавшего виды старикана.
Все-таки засиделся я в своей глуши под Москвой, еще как засиделся. Обмяк, заржавел — разве что плесенью не покрылся. И, наверное, уже давно ждал хоть какого-то повода встряхнуться.
Даже такого дурацкого.
— Ну, тогда пошли. — Я оттолкнулся ладонями от столешницы и рывком поднялся. — По трое, не все сразу. А чего делать — все знаете.
При всей своей недалекости идиотом Кудеяров определенно не был. А значит, уже давно поглядывал в нашу сторону. Следил, чтобы не удрали от положенной кары — или не выкинули глупость. Сил мы собрали не так уж много, поэтому «светить» их раньше времени я не собирался.
Так что из столовой мы выходили крохотными кучками, а кто-то и вовсе по-одному. Первыми шагали Фурсов с Петропавловскими. Я чуть отстал, остальные шли за мной следом, а восьмиклассники и вовсе тащились где-то в хвосте «строя», делая вид, что и вовсе нас не знают. У кого-то наверняка даже хватило актерских талантов изобразить на лице блаженное неведение.
Но воздух в коридоре перед гимнастическим залом определенно пах неприятностями. Не знаю, кто из младших классов уже точно знал о готовящейся расправе, а кто только догадывался — все спешили убраться подальше. Некоторые хотя бы старался исчезать степенно, сохраняя хотя бы иллюзию солидности, но большинство разбегались в стороны — или вовсе испуганно жались к стенам.
И хорошо — не будут путаться под ногами, когда мы начнем… действовать. До входа в гимнастический зал оставалось шагов двадцать, а я уже успел «срисовать» всю нехитрую расстановку сил. Большая часть банды и сам Кудеяров, конечно же, поджидали нас за дверью, уже в зале. Кто-то наверняка спрятался в раздевалке, кто-то — в подсобке для хранения гирь и прочего спортивного барахла.
Но пятерых здоровенных лбов оставили в коридоре снаружи. Придержать дверь, запереть — или прихлопнуть любого, кому посчастливится сбежать. Восьмиклассники выстроились вдоль подоконника и разглядывали площадь внизу — в общем, старательно делали вид, что мы им совершенно не интересны.
С них и начнем.
— Эй, братец! — Я хлопнул по плечу ближайшего — самого рослого и плечистого. — Закурить не найдется?
— Чего-о-о?.. — бестолково протянул здоровяк, оборачиваясь.
— А вот чего.
Удар получился отличный: снизу в челюсть, как по учебнику. Восьмиклассник даже не успел понять, что случилось — отключился моментально и с потухшим взглядом повалился на своих товарищей. Второго я убрал кулаком в переносицу, третьего подхватил за пояс и буквально воткнул лбом в паркет — и больше драться оказалось не с кем: Петропавловский со своими работал резво и с огоньком. Не успел я развернуться, как двое уцелевших из банды Кудеярова уже валялись на полу и вовсю огребали по ребрам ботинками.
— Тихо, тихо, братцы! — рявкнул я. — Насмерть не забейте!
Начало определенно вышло удачным — но из гимнастического зала уже мчалось подкрепление. Я встретился взглядом с прижавшимся к стене Фурсовым. Он коротко кивнул в ответ, пропустил пятерых — и пинком захлопнул дверь перед шестым. Дерево с глухим стуком ударилось в лоб, раздался вопль, и через мгновение в конце коридора снова стало тихо.
Фурсов придавил дверь широченной спиной и держал. Изо всех сил. Ботинки скользили по паркету, на лбу стремительно надувались жилы, мышцы напрягались так, что грозились вот-вот разорвать тесный форменный китель. Но несколько мгновений мы выиграли — и я собирался потратить их с пользой.
Восьмиклассников мы буквально снесли. Двоих я свалил сам, а остальных затоптали однокашники. Налетели толпой и колошматили так, что клочья летели. Били крепко, так, чтобы поднялись нескоро — оставлять врага за спиной я не собирался.
— Давай! — заорал я, впечатывая носок ботинка в чьи-то ребра. — Открывай!!!
Фурсов прыгнул вперед, едва успев увернуться от распахнувшейся двери. Восьмиклассники с руганью ломились наружу, но больше мешали друг другу — так, что застряли в узком проходе. Я заехал одному в скулу, отпихнул второго, а третьего выдернул на себя и встретил коленом под ребра. И чуть не поплатился за самоуверенность — здоровяк не только выдержал мой удар, но еще и повис на шее, грозясь утянуть вниз, на пол.
Выручил Петропавловский: он закончил дела в коридоре и первым бросился на помощь. Завопил, как бешеный, и с разбегу влетел в дверной проем обеими ногами вперед. Кто-то жалобно крякнул, хватка на моих плечах ослабла — и вся куча-мала с грохотом повалилась в темное нутро гимнастического зала. Я кое-как удержался на ногах, переступил через извивающиеся на полу тела — и с кулаками встретил остатки Кудеяровского воинства.
Восьмиклассники тут же окружили меня — зато места вокруг оказалось достаточно и для маневра, и для полноценных рукопашных выкрутасов. Налитое под завязку мощью Таланта и веселой злобой молодое тело работало, как отлаженный и смазанный механизм, доставая откуда-то из глубин памяти мышц движения, которые в другое время я едва ли смог бы вспомнить. Пригибалось, сжимаясь в пружину — и тут же выстреливало ударом, способным переломить надвое дубовую доску… или чьи-нибудь ребра. Вертелось волчком, раскидывая со все стороны пинки и зуботычины.
А когда я изящно подхватил с пола забытую кем-то швабру, дело пошло еще веселее. Мокрая тряпка задорно щелкнула по чьей-то сердито перекошенной щекастой морде, и деревяшка не выдержала: с хрустом переломилась, оставив в моих руках кусок около метра длиной. Легкий и хваткий — самую настоящую дубинка, которой я тут же прошелся по беззащитным мягким местам наседавших со всех сторон врагов.
Беднягам оставалось только с воплем валиться на пол, зажимая отбитые конечности. Но и мои силы понемногу уходили — все-таки сражаться в одиночку с целой толпой оказалось не так уж просто. Кто-то повис на плечах сзади, а руку с обломком швабры обхватили крепкие пальцы. Третий восьмиклассник бросился прямо в ноги, и я едва не свалился…
И вдруг все закончилось: подоспела помощь. Наши разобрались со свалкой у двери и теперь беспощадно гнали Кудеяровскую шушеру вглубь зала. Жирную точку в побоище поставил Фурсов — подскочил ко мне и смачным пинком отправил какого-то толстяка на пол.
И все, наконец, стихло — никто больше не ругался, не гремел ботинками и не хрипел, получив удар под дых. Только негромко постанывали побитые восьмиклассники, на всякий случай расползаясь от меня подальше.
— Мой генерал! — Петропавловский выскочил неведомо откуда и встал со мной рядом. — Мы победили! Силы врага повержены!
Вид у него при этом был совершенно дурной. Изрядно помятый: китель лишился половины пуговиц и свисал краем ворота чуть ли не до пупа, а почти оторванный левый рукав болтался на трех нитках. К утренним ранам добавились ссадины на щеке и здоровенный синяк: левый глаз заплыл так, что превратился в узенькую щелочку… Зато в правом ярким пламенем сияла радость победы, от которой в полумраке зала как будто становилось чуточку светлее.
— Господа хулиганы и шутники! — рявкнул я. — Довожу до вашего сведения, что с сегодняшнего дня мы все дружно начинаем вести себя прилично. К любому товарищу, на котором надета форма нашей славной гимназии, обращаемся уважительно — вне зависимости от класса, возраста и происхождения. Искореняем в себе порочные привычки и последствия дурного воспитания… А те, кто не понимает хорошего отношения, — Я легонько стукнул себя обломком швабры по ноге, — будут иметь дело со мной лично, судари. Есть вопросы?