Она действительно меня невзлюбила с самого момента поступления. У доны было четкое убеждение, что люди неблагородного происхождения не заслуживают обучения аристократическим манерам. Сама она происходила из знатного рода, хотя и не такого древнего.
Удивительно, что тен Лоран, который принадлежал именно к высшей аристократии, как и все защитники, чья родословная начиналась еще со времен Великого Противостояния, вел себя не в пример спокойнее и совершенно не кичился древними корнями. Он не заставлял добавлять «тен» после уважительного обращения арис, в отличие от доны Эстель. Эта благородная женщина на каждом шагу упоминала, как ее предка удостоили фамильной приставки «де», указывающей на аристократическое происхождение, дарованное за заслуги перед страной.
Тот самый де Эстель в свое время обзавелся фамильным особняком и землями и прочно вписал собственное имя в дворянскую книгу. Хотя по мне, было бы чем гордиться, если те же терны, или упрощенно тены, самые чистокровные и высокопоставленные аристократы, с чьих имен и начиналась столь ценимая в светском обществе книга, никогда с пафосом не перечисляли имена предков. А дона Эстель возносилась в заоблачные выси и почти заставила нас вызубрить свое фамильное древо, постоянно используя его в качестве примера на уроках. А еще, на мой взгляд, дона де Эстель звучало глупее, чем просто дона Эстель, хотя преподавательница была иного мнения.
В школе общепринятое обращение к учителям и к учительницам, а также к ассистентам отличалось от светского, однако все в классе знали, что учительница хороших манер милостивее относилась к гимназистам, не забывающим подчеркнуть ее происхождение этим набившим оскомину «де». Я обращалась «дона Эстель» из вредности, а еще потому, что терять было нечего.
— Приветствую вас, тэа, — гордо прошествовала в класс сморщенная, но исполненная чувства собственного достоинства старая дева.
Все присели в положенном поклоне. Взгляд выцветших голубых глаз скользнул по склоненным головам и, готова поклясться, преисполнился величайшего презрения, приметив среди них и мои темные локоны.
— Сегодня мы пройдем еще одну тему, весьма поучительную для вас. Я бы назвала ее «Закон светскости». Итак, записывайте, а после запомните.
У доны Эстель запоминать следовало слово в слово и цитировать точно так же, как она рассказывала на уроке. Желательно с похожим придыханием и выражением.
— Итак, истинно воспитанный человек, который вправе гордиться своим аристократическим происхождением, безукоризненно владеет собой. Его решения и слова непременно обоснованны и обдуманны, чтобы избегать двусмысленных ситуаций и не провоцировать у тех, кто гораздо менее сдержан и воспитан, желания раздуть скандал. Когда кто-то стремится вызвать недовольство человека из высшего общества, заметьте, намеренно пытается задеть или уколоть, аристократу надлежит действовать несколькими способами.
Дона чаще говорила «аристократ» вместо «воспитанный человек», хотя урок хороших манер подразумевал всех людей, желающих получить достойное воспитание. Она делала так, чтобы дать почувствовать разницу и ощутить собственное ничтожество тем, чьего имени не было в дворянской книге. На некоторых действовало, на меня — нет.
— Первый — это способность свести все нападки к шутке, не накалять ситуацию, не дать ей выйти из-под контроля, а перевести в забавную или даже смешную. Достаточно ответить с тонким юмором, и взрывоопасная обстановка разрешена ко всеобщему удовольствию. Запомните, человека с чувством собственного достоинства очень трудно оскорбить. Он попросту не заметит ваших уколов. А все почему? Вы конечно же вряд ли догадаетесь, но причина не в боязни скандалов, а исключительно в том, что, если аристократ даст заметить, как оскорблен, он должен будет отплатить за обиду. Из этого вытекает следующее…
Запомните, истинный аристократ не снесет по-настоящему серьезных оскорблений. Если его задевает ваше поведение, слова или нечто иное, вас может ожидать вызов на поединок. Это касается в основном мужчин и поединок — крайняя мера. Поскольку он бывает действительно опасным, благородные люди следят за своими словами и поступками, чтобы до него не доводить. И человек, с детства впитавший эти возвышенные порывы, не станет кричать в гневе, потрясать кулаками, впадать в истерику, но он растопчет вас одной фразой, обратит в пыль, а после небрежным движением стряхнет с рукава себе под ноги. На вашем же собственном примере, с понятной вам точки зрения, человек, умеющий орудовать словами как клинком, заставит прочувствовать те же неприятные эмоции. Цели могут быть различны: либо вас вынуждают что-то понять, либо стремятся прекратить дальнейшие нападки. И поверьте, вам более никогда в жизни не придет в голову затронуть больную тему.
Нужно уметь отвечать именно такими фразами и в той манере, которая оказывает воздействие на конкретного человека. То, что сработает с одним, не сработает с другим. Распознавайте в людях их слабости, играйте на них, а сами сохраняйте спокойствие. Встречайте неприятные слова с непринужденным лицом и с улыбкой подходите к человеку, к которому охотнее подошли бы с вызовом на поединок. Любую неловкость вы можете загладить своим хладнокровием, в то время как эмоции, вышедшие из-под контроля, часто заставляют выглядеть глупо. Вот это умение и называется светскость, тэа. А теперь давайте потренируемся.
Тренировки проходили по парам. Дона задавала тему, распределяя по классу различные виды оскорблений, написанные на крошечных бумажках, а наша задача была придумать ответ.
Все мои старательные попытки оканчивались самым бесславным образом. Пусть я отвечала не хуже прочих, но то доне не нравилось выражение моего лица — слишком много эмоций! — то ей тон моего голоса казался излишне высоким и напряженным — говорить нужно спокойнее. А под конец наша идеально сдержанная преподавательница заявила, что я совершенно бездарна, и велела остаться после уроков.
— Тэа Эста, — обратилась она ко мне, когда, повесив сумку на плечо, я приблизилась к мягкому креслу, заменявшему доне учительский стул. Мне, конечно, не полагалось обращать на это внимание, но все же дона весьма неаристократично разваливалась в этом самом кресле, хотя твердила нам о скромности и умении довольствоваться малым.
— Да, дона Эстель?
Я опустила глаза долу, демонстрируя идеальное смирение, словно не видела недовольства излишне скромным обращением к ее высокоаристократической персоне.
— Вы позволили себе вопиющее нарушение не далее как в приемный день. Я обратилась к директору, чтобы в следующие выходные, если родители вздумают вас навестить, им было в этом отказано.
Я стиснула зубы посильнее, демонстрируя полную невозмутимость и хладнокровие.
— Однако Арто Орсель, этот милый юноша, который в тот момент находился в кабинете по вопросу, тоже связанному с вами — собственно, поэтому директор принял нас одновременно, — дал весьма дельный совет. Оказывается, в следующие выходные школе придется отпустить вас на некое важное мероприятие, о чем существует договоренность, и родители приедут за вами в гимназию. Отменить визит возможности нет, но ведь существует еще экскурсия в старый Эдгарский особняк.
Нет! Только не говорите, что Орсель советовал наказать меня лишением этой поездки! Я ведь обожаю старинные особняки. Да я три года ждала, когда дорасту до четвертого курса и поеду вместе с классом в уникальный дом! Он ведь на самой границе, это тот самый особняк, где творились всякие ужасы в пору, когда в пограничье было неспокойно. Да четверокурсников всегда награждают этой поездкой, и все просто пищат от восторга и от реалистических инсталляций, от берущих за душу кровавых изображений, двигающихся скульптур и выставок старинных вещей.
— Совместно с директором решено лишить вас этой поездки.
Орсель негодяй!
— Можете быть свободны, тэа.
— Благодарю, дона Эстель.
Зубами мы теперь скрипели вдвоем.
Выйдя из класса, заметила, как крепко сжала кулаки. Где справедливость? Почему она меня наказала? За то, что всегда находит возможность придраться? За то, что нарочно остановила, видя, как тороплюсь догнать папу? Она ведь читала нотации исключительно из вредности, стремясь еще больше задержать меня и досадить. Ведь я уже дни зачеркивала в предвкушении этой экскурсии, а теперь остаться в башнях? Помахать ручкой девчонкам на прощанье? Да знаете, дона, я все равно поеду! Найду способ и поеду, пусть даже тайком от всех.
— Маришка, ну что ты сидишь? Хватит расстраиваться из-за Эстель. Идем вниз играть в серсо.
— Ника, ты пойдешь? — Я повернулась к корпевшей над учебником Доминикой.
— Нет, мне еще одно задание доделать, — ответила соседка.
— А мы пойдем. Погода отличная. К вечеру даже жара спала и ветерок приятный. А уроки никуда не убегут.
— Идите, идите, — отмахнулась Ника и снова уткнулась в книжку.
У подножия башен возле главного входа была полукруглая площадка, ровная и широкая, на которой нередко затевались какие-то игры. Чаще всего участвовали младшие курсы и средние, старшие считали себя слишком взрослыми для подобных забав.
Вечера те ученики, которые успели быстро расправиться с домашней работой, проводили за развлечениями. Посиделкам в гостиной часть из нас предпочитала именно веселые забавы, хотя некоторые девушки считали это дурным тоном. На наш с Сешей взгляд, дурно было сидеть в хорошую погоду в гостиной женского крыла и сплетничать. Парни-гимназисты тоже частенько пользовались свободным временем, чтобы составить девушкам компанию. В играх нас никто не разделял, ведь мы в это время находились у всех на виду.
Серсо было одной из любимых забав. Широкий светящийся обруч кочевал между участниками, направляемый ведущим. Он мог сжиматься или расширяться, поворачиваться, изгибаться, взлетать над головами, нырять под ноги играющим, и все с целью поймать одного из игроков. Пойманный должен был сперва выполнить загаданное ему желание, а после сам становился ведущим.