— Девушки, я вам непонятно сказал? Отпускайте транглов и за мной.
Как отпускать? Жалко ведь! Они тогда улетят.
В первую очередь стало обидно, во вторую досадно, а ветер как нарочно разыгрался сильнее, поднимая игрушки выше. Прежде подобным тоном Олайош с нами никогда не разговаривал. Отпустить треугольники на волю рука не поднималась, а потому с понурым видом мы принялись тянуть за ленты, когда еще один голос позади заставил меня вздрогнуть.
— Торопитесь, Аллар, пора спускаться.
Я быстро обернулась, неловко выпустив ленту, и увидела поднявшегося на крышу Эсташа. Он нетерпеливо обежал взглядом присутствующих, выхватил из группы девушек мое лицо и будто выдохнул, а на меня оторопь напала. Даже ответ Олайоша фиксировала лишь краем сознания: «Возятся, — ворчал наставник, — а ну, живо собрались!»
Само поведение обоих преподавателей, факт обращения с нами Аллара, требовательный тон Эсташа по отношению к более старшему учителю отошли на второй план, ведь с момента встречи в лазарете я защитника видела лишь раз, в полутемном зале во время выступления. Теперь от нахлынувших эмоций ощущения смешались, и в этот момент ветром рвануло трангл, а лента резко натянулась на запястье.
Олайош нервно оглядывал заторопившихся тэа. Стоило Эсташу прийти к нему на помощь, как эти малышки начали шевелиться. Остальные воины уже рассредоточились по школе, собирая детей. Всех следовало незамедлительно отвести в убежище. И как еще гимназистки не приметили того, что было хорошо видно натренированному глазу защитника? Они весело запускали транглов и не обращали внимания, как волнуется поверхность большого озера, как тревожно стонут могучие деревья в зачарованном лесу и как на равнине черные вихри ураганов поглощают движущиеся в направлении башен точки.
Негромкий вскрик ударил по нервам не хуже громкой мольбы о помощи. Маришка, стоявшая ближе всех к зубчатой стене, упустила свою игрушку, и та была подхвачена ветром. Привязанная к тонкому запястью, она не улетела, а совершила полный оборот по часовой стрелке, промчавшись под транглами сматывающих ленты подруг. Разноцветный треугольник мигом напитался таким количеством энергии, что засветился, точно яркое солнце, развернулся на ширину настоящего парашюта и под резким порывом круто взмыл вверх.
Все произошло столь быстро, что Олайош даже не успел окликнуть девушку. Маришку подхватило, словно быстрым течением. Ее вздернуло аккурат на высоту стенного проема и пронесло между зубцами, будто кто-то невидимый управлял ветром, точно рассчитав траекторию. Гимназистки закричали, кто стоял ближе, попытался схватить подругу, а пальцы самой Марионы лишь скользнули по камням в безуспешной попытке задержаться. Пролетело каких-то несколько секунд, пока ее протащило в зубчатый проем, несмотря на старания затормозить носками туфель, и лента, не выдержав человеческого веса, оборвалась, а девушка сорвалась вниз.
Аллар выбросил вперед ладони, но все плетения были совершенно бесполезны, они не смогли бы послужить материальной опорой и затормозить в воздухе падающее тело.
Краем глаза поседевший от страха Олайош приметил смазанное движение справа от себя. Так стремительно, что за ним не было возможности уследить, Эсташ вскочил на стенной проем и прыгнул вниз. Кто-то из девушек вновь закричал от ужаса, кто-то почти лишился чувств, а Аллар рванул к стене и перегнулся через нее, с отчаянием вглядываясь в прозрачную толщу воздуха, еще отделявшую молодых людей от земли. В его плечи вцепились чьи-то тонкие пальчики и несколько голосов заплакало сзади: «Не прыгайте, не прыгайте!» Но прыгать было совершенно бессмысленно, ведь у Олайоша не было крыльев.
Абсолютно неожиданно лента трангла вдруг стала настоящей ловушкой. Сообразить, что произошло, смогла уже на стене, когда меня неумолимо тащило к ее краю. До последнего не веря в происходящее, пыталась затормозить это передвижение, как вдруг перестала ощущать твердь под ногами. Нить оборвалась, и трангл веселым красочным пятном растворился в вышине, упорхнув по велению ветра, а из груди вышибло воздух, потому что я сорвалась с огромной высоты.
Я падала спиной вниз, а стены башни, к которым продолжали тянуться руки, удалялись стремительно. Ветер свистел по сторонам, не замедляя падения, сердце резкими болезненными толчками прогоняло кровь по телу, заставляя мышцы сжиматься и группироваться, словно это могло смягчить неотвратимый удар. А потом с еще большим ужасом увидела прыжок защитника. За мной, к земле.
Все мое существо, предчувствовавшее неотвратимый конец, во что бы то ни стало желало выжить. Пальцы в ужасе готовы были ухватиться за любую соломинку, обещавшую даже призрачное спасение. Но владей я собой и своим телом, оттолкнула бы Эсташа с такой силой, чтобы его отбросило обратно к стене, где был шанс зацепиться и удержаться.
Рефлекторно раскинутые в стороны руки замедляли мое падение, защитник же нарочно прижал ладони к бокам, ускоряя собственное. Когда мужские руки железной хваткой обвились вокруг моей талии, тесно прижав к его телу — так тесно, что никто не смог бы вырвать из этих объятий, и я судорожно вцепилась в его плечи, вокруг яростно взревело пламя. Оно замерцало полыхающим покровом на его коже, заполнило глаза и охватило волосы, а за спиной защитника развернулись два огненных крыла. Поток воздуха подхватил нас на расстоянии последнего башенного пролета от земли, а стремительный взмах крыльев заставил прогнуться назад от резкого рывка, и мы взлетели. Земля, секунду назад совсем близкая, теперь удалялась прочь, а мне довелось испытать невероятное ощущение настоящего полета, так отличного от падения в бездну.
Эсташ поднял меня на самый высокий край расколотой надвое скалы. Поставил на ноги и выпустил из своих объятий, быстро отступая прочь, ведь мне полагалось в ужасе отвернуться, узрев истинный облик защитника. Но если бы я только могла!
В жизни не видела никого прекраснее мужчины с пылающей кожей и пламенными крыльями. Смотрела и смотрела, как огненные всполохи пробегают красными искрами в окутавшем его тело жидком золоте, как изумительные крылья трепещут на ветру, а их перья, по контуру похожие на тонкие золотистые лучи с солнечными ворсинками, кажутся нежнее и трепетнее самого мягкого пуха.
Хотелось к ним прикоснуться и легонько провести ладонью по сияющей поверхности, но я забыла об этом желании, когда посмотрела Эсташу в глаза. Огненный, сверкающий и пугающий взгляд, который пронизывал насквозь, видел твою истинную суть, понимал желания и вмиг узнавал о всех дурных наклонностях и черных мыслях. Этот взгляд кого угодно заставил бы съежиться от ужаса, а я не смогла отвернуться. Смотрела, смотрела и думала: «Как невероятно красиво».
И первое слово, нарушившее это волшебное молчание, произнесла вовсе не я, а мой защитник. На одном долгом выдохе, чуть протяжно и вместе с тем коротко, емко, оглушительно громко для меня, хоть и звучало оно тише шепота:
— Жрица.
Руки, шею и пальцы щекотал огонь, выплетая на них причудливые рисунки. Я чувствовала его покалывание и тепло, как в тот раз, когда танцующие языки пламени рисовали на коже красивые крылья.
Ладони защитника бережно обхватили мое лицо, заставили запрокинуть голову.
— Моя жрица.
Я прежде не знала ничего об истинном облике воинов, об их тщательно оберегаемых от людей секретах, но эти слова, произнесенные тихо-тихо, на одном выдохе, когда весь воздух покидает легкие, когда сердце на миг перестает биться, пришли ко мне настоящим откровением. Новое знание обжигало яростным пламенем, вспыхнувшим в зрящих истинную суть глазах. Его жрица. Его, ведь меня принял и отметил его огонь. Это понимание пришло так естественно, словно он сам рассказал обо всем, только без слов. И маленькая тайна, которую я все время хранила, и причины, заставлявшие молчать о своем даре, перестали казаться важными. Сильнее моего страха превратиться в ценную редкость, о которой заботятся из чувства долга, сильнее опасений утратить свободу, потерять родных оказались восторг и боль, эхом звучавшие в последнем, протяжном звуке-крике: «Моя жрица!»
И тут нахлынуло разом все: осознание, что была на волосок от смерти и могла разбиться о камни ущелья, понимание, что он снова спас, а я вместо раздумий об отмене ужасного желания размышляла об исполнении новых. Стыд, страх и невероятные по силе и остроте эмоции, которые вызывал его истинный облик, заставили вновь закрыть лицо руками и мучительно тоскливо прошептать: «Прости. Эсташ, прости, это я пожелала, чтобы ты меня спасал. Я загадала, и это исполнилось. Только не прячь меня от всего света, пожалуйста. Не уноси далеко-далеко, где никто не сможет отыскать». Дальше следовало добавить: «Не закрывай за семью замками ради моей же собственной безопасности», — но уже сил не было продолжать. Сейчас, когда не смотрела на него, жгучий стыд затмил остальные чувства. И так стало холодно и тоскливо в этот миг, но ровно до ощущения, что меня обнимают. Сильные руки очень нежно обхватили за плечи, он прижал крепко, почти так же крепко, как во время полета, а от стылого ветра, дувшего из ущелья и трепавшего подол длинного платья, меня закрыли крылья.
Подобные чувства мира, покоя, светлого блаженства и всепоглощающего счастья я испытывала только в объятиях защитника. Оказавшись в коконе теплого и ласкового огня, ощутив нежное прикосновение мягчайших солнечных перышек, которые недавно мечтала погладить, я отпустила все страхи, горести, печали. С непередаваемым наслаждением закрыла глаза, прижавшись к его груди, позволяя баюкать себя на этом уютном островке безопасности и чистой силы, неспособной причинить вреда мне. Глупая, как могла подумать, что инстинкты защитника вынудят его сделать мне больно?
Я мечтала вечность стоять так рядом с ним, поэтому и протест оказался слишком острым, когда Эсташ отстранился. Крылья расправились за спиной своего хозяина, точно готовые нести его прочь, а защитник отпустил мои плечи и вскинул голову, словно прислушивался.
Я протянула руку, чтобы коснуться его щеки, спросить, что случилось, — и тут по ушам ударил громкий шелестящий и жуткий голос: «Цари-и-им!»