Переминаясь с ноги на ногу, Аллар в тревоге следил, как, полуприкрыв веки, Эсташ сперва слушает пульс, затем проводит ладонью над грудью и лицом Марионы. Когда тен Лоран обернулся, Олайош едва не подпрыгнул от нетерпения и страха. Друг казался таким сосредоточенным, между бровями пролегла глубокая складка.
— Что там? — решился спросить Аллар.
— Повреждение ауры. — Всего два слова, а сердце Олайоша уже готово было выскочить из груди.
— Серьезное?
— Очень.
— Причины? Ты видишь?
— Нельзя диагностировать. Не в ее состоянии. Их бывает множество, Олайош, вплоть до смертельного проклятия. Вероятно, у твоей супруги есть могущественный враг?
В первую очередь Аллар подумал об Орселе, но выносить приговор без доказательства не стал.
— Всякое может быть. Но раз мы пока не в состоянии докопаться до причин, оставим этот вопрос на потом. Насколько положение серьезно, Эсташ?
Друг не спешил отвечать, расстегивая манжеты и повыше закатывая рукава рубашки.
— Эсташ! — От волнения даже голос задрожал.
— В ауре почти не осталось целых фрагментов. Вся ее энергия и сила уходит, как вода сквозь пальцы. Три дня она продержалась исключительно за счет того, что еще очень молода и действительно физически здорова.
— И сколько? Сколько времени у нас есть?
Вместо ответа тен Лоран прижал пальцы к вискам девушки. Ноги уже не держали Олайоша, и он упал в ближайшее кресло, запустив пальцы в волосы. Умоляюще глядя на защитника, ожидал его вердикта.
— Пара часов.
У Аллара отнялся дар речи, и единственное, что он сумел выдавить:
— Ты успеешь?
— Сделаю все возможное.
Ему требовалось достичь высшей концентрации. На той стадии, в которой сейчас пребывала девушка, затянуть черные провалы светлой, но разорванной ауры можно было лишь с помощью истинной силы защитника. Только времени требовалось много, и на секунду нельзя было отвлечься. Если исцеляющая энергия ринется в нее потоком, то подобно нахлынувшему прибою разрушит еще сохранявшие целостность фрагменты, а если потечет тонким ручейком, не успеет скрепить их до того, как последние крохи жизненной силы утекут вовне. И невероятно трудно было скрупулезно выплетать нити нужной толщины, вытягивая осторожно, но быстро, чтобы они сплетались с ее собственными, перекрещивались, создавая ячейки, из которых могли образоваться новые фрагменты. После все должно было раскрыться защитной оболочкой, которая и называлась аурой. О том, что непроизвольно отторгать его силу девушка не станет, он догадался, едва ее пальцы потеплели от прикосновения его ладони и передачи первой порции энергии. Она могла принять. Внутренняя суть и чистота позволяли сделать это, что являлось хорошим предзнаменованием и в то же время предупреждением лично для него.
Еще войдя в комнату, впервые увидев ее лицо, он ощутил то самое чувство, которое на языке защитников называлось впечатлением. Эсташ точно мог сказать, что не был знаком с миловидной сабен Аллар прежде, но взглянул — и словно электрическим разрядом ударило, резко и наотмашь. На него нахлынули чувства, будто испытанные когда-то: узнавание, ликование, восторг. Вот она, не мираж, настоящая и живая. Душу затопило счастье, что она есть на этом свете. Но именно в тот момент, настолько же необычный для защитников, насколько уникальна для людей любовь с первого взгляда, он должен был подавить все чувства, отринуть и отгородиться. Равнодушие давало возможность сосредоточиться, а иначе за отведенное время он мог не успеть создать те связи, что удержали бы девушку в мире живых. Требовалось срочно закрыть основную брешь, а позже можно было день за днем «чинить» остальное. Щит не откликался, не работал вовсе, и пришлось прибегнуть к поистине титаническому усилию воли. Пришла пора начинать.
Этот голос слышался мне откуда-то из заоблачных высот, слишком далекий, но самый родной. Он вернул бы меня даже из-за межмирной черты. Мягкое звучание, тихие, но решительные интонации, неторопливая манера речи. Он казался давно забытым, но отчего-то звучал знакомо.
Как же хорошо было его слышать!
— Просыпайтесь, — негромко велел голос. Ласково, но требовательно, и, повинуясь ему, я открыла глаза.
Сперва все кругом застилала пелена, и я моргнула несколько раз, ощутив, как по щекам побежали слезы. Зато картина прояснилась: передо мной предстала комната, незнакомая, но очень светлая. Видимо, это свет от окна так бил по глазам, что захотелось отвернуться. Шея затекла и поворачивалась с трудом, а когда я взглянула в другую сторону, то увидела Его.
Эсташ.
Узнала сразу, хотя давно уже не могла нарисовать в памяти его облик.
Эсташ.
Приятное тепло бежало по телу от моей руки, сжатой в его ладонях, а я боялась поверить тому, что вижу его.
Он сидел, прикрыв глаза и опустив голову, а я все смотрела и смотрела, не смея даже моргнуть, опасаясь, что он исчезнет, не рискуя взглянуть куда-либо еще, только на него. Видимо, жадный взгляд, которым изучала каждую черточку знакомого и забытого лица из другой жизни, мог ощущаться даже физически, потому что ресницы защитника дрогнули и медленно поднялись. С каждым днем, проведенным в этой реальности, древняя магия, осуществившая невыполнимое желание, крала мои воспоминания и стирала черты бесконечно дорогого образа. Он неотвратимо ускользал, хотя каждый день все мои мысли были только об Эсташе. Я просыпалась и засыпала, мечтая о нем, и вот он поднял голову и посмотрел на меня. Какой необычный редкий цвет глаз, как темный аквамарин, и серьезное выражение лица, и мудрость, кроющаяся в каждой черточке, а еще легкая улыбка, изогнувшая уголки губ.
— Доброе утро.
По-настоящему, это все происходит по-настоящему?
Пальцы дрогнули. Нестерпимо хотелось прикоснуться к его лицу, но рука не слушалась. Тело было нечувствительно ко всему, но зато я могла смотреть. Я видела его здесь, совсем рядом, а его руки держали мою ладонь.
Эсташ.
Я все-таки моргнула, вновь стряхивая капли с ресниц, но это были уже не слезы, вызванные ярким светом, а совсем-совсем другие. Слезы по самому любимому, самому дорогому мужчине на свете, которого я все же увидела.
— Где-нибудь болит? Что вы ощущаете?
«Счастье» — хотелось мне ответить.
— Тепло, — прошептала совсем тихо. Ему даже пришлось наклониться, прислушиваясь, и одна прядь карамельных волос слегка пощекотала щеку, отчего я невольно зажмурилась.
Наверное, они стали длиннее, его волосы, и оттенок казался светлее. А от близости Эсташа на меня повеяло жаром полуденного солнца, раскаленного песка, засушливого ветра и окутало едва уловимым ароматом свежего бриза, как на море, цвета которого были его глаза.
— Хорошо. — Он снова почти незаметно улыбнулся, отстраняясь.
Ох, пожалуйста, не уходи!
Если бы могла, я протянула бы руки, удерживая его.
— Вы ощущаете энергетический поток, значит, пошли на поправку, сабен Аллар.
Сабен Аллар? Он всегда называл меня Мариона, а еще тэа Эста. Сабен… Прикрыв глаза, попыталась сдержать горький вздох. Сабен, потому что я теперь жена Олайоша, а они, наверное, так же дружат, и именно Аллар позвал Эсташа на помощь. Только что именно случилось? Почему все мои воспоминания как будто затянул туман?
Я ощутила его движение, испугалась, что Эсташ собирается уйти, и вновь подняла голову, позволяя себе поддаться слабости и открыто смотреть на него, не опустив глаз, даже когда поймала его ответный взгляд. Вряд ли прилично было вот так откровенно, без стеснения любоваться мужчиной, с которым в этой жизни мы даже не встречались. Но для меня это оказалось глотком чистого счастья. Эсташ был рядом, совсем близко, настоящий, живой. Только бы остался, побыл со мной хоть еще совсем немного.
— Как она? — прозвучал голос Аллара, стоявшего у двери. — Есть изменения?
Защитник секунду помедлил, словно не сразу услышал, а после повернулся к Олайошу.
— Взгляни, — отозвался он, и действительно встал, уступая свое место, а для меня не было мучительнее момента, чем этот, когда он отдалился, пусть и не ушел насовсем.
— Маришка! — Встревоженный Аллар, такой чудесный и добрый, пришедший на помощь в самый сложный для меня момент, склонился над постелью, а я желала его отодвинуть, потому что не могла видеть Эсташа. И пришлось снова зажмуриться, взять себя в руки и улыбнуться моему замечательному наставнику.
— Все хорошо, правда?
Он спрашивал не у себя и не у меня, а у того, кому в данный момент верил больше, чем собственным глазам.
— Правда, — ответил Эсташ.
— Спасибо. — Иногда одно слово может выразить все чувства разом и в нем сокрыто гораздо больше, чем в целой благодарственной фразе. — Спасибо, мой друг.
Маришка шла на поправку. Все самые дорогие, редкие капли и прочие лекарства, назначенные докторами, включая и светило из самой столицы, не шли ни в какое сравнение с опытом энсгара и силой истинного защитника. Посылая Эсташу свое письмо несколько дней назад, Аллар уже понимал, что лишь один целитель способен помочь дорогой его сердцу девочке. И теперь Олайош радовался, видя, как расцветают румянцем прежде бледные щечки, а потускневший взгляд разгорается ярче, наполняясь солнечными искорками. Усаживаясь в кресло неподалеку от кровати и задумчиво потирая подбородок, Аллар наблюдал за процессом лечения или, попросту говоря, в открытую шпионил за молодыми людьми.
Мариона оживала, стоило Эсташу войти в комнату. Несмотря на слабость, пыталась подняться на подушках, когда он садился рядом, точно каждый раз стремилась оказаться еще чуточку ближе к нему. Начав вставать с постели, она большую часть времени проводила возле окна, забравшись с ногами в глубокое кресло. Олайош подозревал, что вовсе не свежим воздухом девочка хотела подышать, хоть и была вынуждена последние дни проводить в своей спальне. Она ждала. Каждый раз Маришка смотрела на улицу с тайной надеждой увидеть еще издали фигуру защитника.
О чувствах девушки не догадался бы лишь слепой, а пара весьма проницательных глаз имелась не только у Аллара. Серьезный взгляд Эсташа на юную сабен Олайош ловил не раз. Всегда спокойный и прямой, без тени намека и флирта, а у Маришки из-за него розовым цветом полыхали щеки и подрагивали пушистые ресницы. Иногда Аллар замечал, как девочка начинает кусать губы, пытаясь совладать со своими чувствами, впрочем, безуспешно. Зато эмоций защитника ему не удалось прочесть ни разу. И несмотря на давнее знакомство, понять, что ощущал при виде его юной жены тен Лоран, Олайош пока не мог.