Он слышал, как она тихо вскрикнула, и мгновенно развернулся, но тут же замер, опасаясь спугнуть странное наваждение.
На нежной коже танцевал огонь, выводя затейливые красивые линии на руках, открытых плечах, вдоль тонкой шеи. Одна за другой пламенеющие черты складывались в схематичное изображение крыльев. Ярко полыхнули невидимые прежде брачные рисунки, стираясь, растворяясь контур за контуром. Вспыхивая под танцующим пламенем, они исчезали без следа.
«Метки пропали», — глухо прошептала она, подняв голову, глядя прямо на него с каким-то отчаянием, с недоверчивой радостью и робким пугливым ожиданием чуда в глазах. Она смотрела…
Я смотрела на него и любовалась. Пускай дар жрицы был утрачен, но принимать его истинный облик оказалось ни капельки не страшно. Сложно было осознать столь совершенную красоту огненного воина, которая подернулась плотной пеленой забытья, как и все драгоценные воспоминания в этой жизни, как память о поцелуях и облике самого Эсташа. Я его не знала, не помнила и не умела забыть.
Между нами повисла тишина. Мы стояли в шаге друг от друга. И танцующие огоньки, которые, казалось, были повсюду на моем теле, покалывая и грея щекотным теплом, стирали все метки, проявившиеся после принесения брачной клятвы. Даже фамильное кольцо под действием лизнувшего его пламени потускнело, утратив свою силу. Когда-то похожим образом и подарок Орселя — символ нежеланной помолвки — тоже лишился охранительной магии. Признавая, отмечая свою жрицу, огонь защитника не допускал над ней чужой власти. И возникло чувство, словно очистилась и теперь имею право написать эту жизнь с нового листа. Но я ждала слов Эсташа. Мне необходимо было услышать ту фразу, которую он желал сказать первой.
Все знаки сошлись воедино, а он уже перестал верить, будто эта встреча возможна. Поврежденная аура, способность наблюдать за защитником в истинном облике и огонь, отметивший свою единственную. Его жрицу! И не было сил для слов, и молчание повисло в воздухе, окутав незримым палантином. Сердце снова сжимала давняя обреченность — проснуться и понять, что этого нет, а есть одиночество, всегда, из века в век, в бессмысленном поиске. И ему необходимо было прикоснуться и почувствовать, что она настоящая.
Я задрожала от огненного прикосновения. Он протянул руку, кончиками пальцев провел по щеке, очертил, исследуя, контур губ. Мне невозможно было удержаться, безумно хотелось подняться на носочки, обхватить его за шею…
Я качнулась вперед, потому что за спиной сомкнулись невероятные сверкающие крылья, и расстояние между нашими телами сократилось до короткого вдоха, когда грудь наполняется воздухом и вдруг касается его груди. Я ощущала его тепло, а подрагивающие пальцы неподконтрольно мне пробежались по золотистым полупрозрачным перышкам. Чистейшая, оттого пугающая энергия, такая теплая, мягкая со мной и неспособная обжечь. Скрестив ладони на твердой груди, слушала его сердце, чувствовала его губы пускай на расстоянии, но совсем близко. Трепет и слабость в каждой клеточке отдавались в теле дрожью предвкушения, а мурашки щекотали кожу там, где ее касалось его дыхание.
И так мы стояли, не шевелясь, в волшебной сверкающей тишине, нарушаемой лишь шепотом волн.
— Я помню тебя, — вплелся в этот шепот его тихий голос. — Не знаю откуда. Словно жизнь за жизнью видел во сне.
Первые слова, которые ждала. Слова, покачнувшие мир, ставший совсем зыбким и неустойчивым, из-за них задрожала и зазвенела моя маленькая вселенная, центром которой был Он. Я за его жизнь отдала все, что имела, и не искала в ответ награды, благодарности или даже любви, а Эсташ… Эсташ меня не забыл. Века спустя…
Сердце колотилось и колотилось в груди так сильно. Ему стало в ней совсем тесно.
— Мэйэлит.
Я вздрогнула, чувства стеснились внутри. Нахлынула волна горького счастья. Волшебное обращение, в котором заключалось столь много, кольнуло давним воспоминанием, болью далекой потери и счастьем нового обретения.
Этот миг, с которого следовало начать свой рассказ, наступил. Я должна была поведать об утраченном даре и цене, заплаченной за новую жизнь, но запрокинула голову и увидела его невероятные глаза. Я позабыла слова. Он смотрел, он так смотрел…
Эсташу не нужны были объяснения, не требовались лишние фразы, он сам произнес главное:
— Стань моей. Скажи «да».
Я и на миг не задумалась.
— Да.
Ладони резко закололо и тут же схлынуло, оставив после себя покалывающее тепло. Четкие контуры крыльев проявились, засветившись под кожей.
— Они словно брачные мет…
Эсташ прервал мою речь. Губы опалило, раскрыло и смяло в самом чувственном, самом яростном поцелуе, и я едва удержалась на ногах, крепко обхватив мужчину за шею.
Никогда даже представить не могла, будто может быть что-то, способное затмить чистую магию его поцелуев. Я оказалась не права. Это была лишь малая толика удовольствия, которое возможно испытать, отдавшись любимому мужчине не только телом, но и всем сердцем и душой.
Я узнала, как ласки, предваряющие физическое единение, способны распалить огонь, более яростный, чем тот, которым горишь, лишь предвкушая удовольствие. Поняла, что, испытав нечто подобное, начиная с первого прикосновения к обнаженному телу, как к отражению твоей полностью обнаженной перед ним души, заканчивая мучительно-сладким выдохом в момент удивительного наслаждения, никогда-никогда больше не сможешь принадлежать только себе. Когда ты — существо из двух половинок, одной себя становится слишком мало.
Спокойная блаженная расслабленность пришла на смену огненному вихрю чувств. Глядя прямо перед собой, я ничего не могла различить. Перед затуманенным взором проносились картины, от которых тело снова покрывалось мурашками, а я не переставала повторять про себя: «Неужели так бывает?» Чувствуя руки Эсташа, его ласковые объятия, тем не менее вдруг перепугалась, что это все сон, и резко повернулась на бок. Прикоснулась к нему, наблюдая, как снова взлетают, чуть дрожа, усталые ресницы, погладила черты любимого лица.
Реальность. И он настоящий!
Продолжая изучать безумно дорогой облик, словно мне не хватило для этого прошедших секунд, минут или часов, а может, вечности настоящего волшебства, я дотронулась до татуировки на его груди, и она полыхнула жаром, когда провела пальцем вдоль плавных линий. Потянувшись, коснулась ее губами даже без толики смущения и ощутила, как Эсташ вздрогнул.
— Ой! — Я мгновенно очутилась на спине, пальцы переплелись с его пальцами, ладони оказались прижаты к постели, а карамельные волосы щекотали лицо. Замерев под взглядом искрящихся глаз, в которых снова бушевал аквамариновый шторм, шепотом спросила: «Нельзя трогать?»
— Можно, — ответил он и вернул поцелуи, от которых вздрагивать пришлось уже мне.
Сколько бы это ни длилось, я желала повторения. Зациклить время и круг за кругом быть с ним здесь, сейчас, всегда. Мне не довелось прежде узнать, что чувствуешь, когда страсть в отношениях на пределе, но интуиция говорила: «С любимым человеком только так». Словно магический фейерверк в голове, искорки по венам и коже, наслаждение, от которого внутри тепло, и оно разбегается по всему телу, и так волшебно и хорошо. Можно ощутить каждую клеточку, изведать чудесное чувство обладания, но не описать словами того, что дано испытать. Не просто прикосновения, но все вместе: запах, звук голоса, пьянящие стоны, касания рук, ощущения доверия и желанности, твоей необходимости для него и восторг, когда устремляешься вперед, чтобы познать миг полного единения. А после него наступает эйфория, настоящее наваждение приятных эмоций, в висках пульсирует кровь, дыхание учащается, пульс стучит в голове и звенит в ушах, и вдруг миг, когда напряжение отпускает…
Раз за разом, снова и снова, как бесконечный, неразрывный круг времени. Пока усталость не шепнет ласково, что этот цикл не разорвать, а проникшая в самое сердце уверенность, подсказанная его словами, убедит больше не бояться. Можно, теперь можно отпустить все тревоги и печали, позволить себе тихо и уютно уснуть в самых нежных в мире объятиях.
Любуясь умиротворенным личиком заснувшей на его груди Мариши, Эсташ очень осторожно привстал, боясь побеспокоить. Узкая ладошка соскользнула вниз, а девушка шевельнулась, но не пробудилась. На розовеющих припухших губах расцвела теплая, как солнечный лучик, улыбка.
Еще немного приподнявшись, дав крыльям пространство, чтобы расправиться, он меняющимся зрением любовался спящим сокровищем. Истинный взгляд открывал в ней ту же суть, что видели глаза человека.
По телу защитника огненными мазками разливалось жидкое золото, сияние разгоняло полумрак комнаты, а крылья, раскрывшись, подняли теплый ветерок, смахнувший с бледного виска приставший к нему локон. Она была еще слаба, но так отчаянно не желала засыпать, не догадываясь, что его внутреннее пламя разгорается лишь сильнее от каждого прикосновения, слова и жеста. И все же усталость взяла свое, забрав ее сознание в царство сна, оставив защитнику время тихого единения с древней, словно сам мир, клятвой.
Крылья скользнули по чувствительной, тут же покрывшейся мурашками коже, по согнутой в колене ноге, белоснежному бедру и гладкой спине. Укрыли полностью, пряча от всего света обнаженное тело той единственной, кому он мог принести клятву. И слова на древнем языке зазвучали тихо-тихо, чтобы не нарушить ее покой. Постичь их смысл было дано только тем, кто понимал речь истинных, а передать или перевести на человеческий язык главную суть оказалось бы очень сложно. Однако для умеющих слушать, умеющих видеть не глазами, но сердцем они прозвучали бы так:
Я укрою тебя крылом,
Сберегу от напастей и бурь,
И любовью, точно щитом,
На века от тоски заслоню.
Стань моей, и я буду твоим
Навсегда пред небом, людьми,
Уберечь твою жизнь и покой,
Сердцем, силой клянусь, Мэйэлит.
Мэйэлит. Его любимая, единственная.