Оказалось все очень просто. Если есть деньги, то приходишь и ложишься. Отдельная палата, полный уход, хочешь – с мужем, хочешь – без.
– Бог с ним, с мужем, – сказала расчетливая Маша. – А если без денег?
– Без денег сложнее, – ответили ей. – У вас есть московская прописка?
Выяснилось, что при наличии таковой Маша имеет-таки право на бесплатное обслуживание, но для этого нужно принести направление из районной женской консультации, заверенное в базовой консультации же. Это огорчило Машу. Ее воспоминания о визитах в женскую консультацию во время первой беременности были отнюдь не радужными, наоборот, она вынесла оттуда четкое убеждение, что с подобными заведениями лучше не связываться вообще, а уж получить от них что-то полезное для себя… Бр-р.
– Девушка, а это обязательно? – взмолилась Маша в трубку.
– Нет, конечно, за деньги мы никаких направлений не требуем, – лучезарно ответила девушка.
Тогда Маша стала оценивать масштаб бедствия. Расценки, будучи немаленькими, ей не понравились. Не то чтобы они были уж совсем недоступны, в крайнем случае Маша с Сашей могли такое себе позволить, но если можно без этого… Поблагодарив девушку и повесив трубку, Маша еще немного подумала, посчитала в уме, после чего решительно взяла с полки телефонный справочник и стала искать в нем районную женскую консультацию.
– В конце концов, – говорила она сама себе, – за такие деньги я потерплю. Лучше я, в крайнем разе, им там, в консультации, приплачу. И потом, даже если там до сих пор так же гадко, я-то в любом случае стала старше и опытней, справлюсь с ними как-нибудь.
Но все равно было противно. В голову лезли картины двенадцатилетней давности. Все общение с врачами из консультации четко ассоциировалось у Маши с какими-то бесконечными унижениями и страхом. Вот Маша, беременная на седьмом месяце, сидит в кабинете врача, и та кричит на нее за то, что Маша прибавила в весе не триста грамм за полмесяца, как положено, а пятьсот.
– Вон, – кричит врач, – за вашей спиной у меня целый шкаф с мертворожденными, вы тоже туда хотите, что ли?
А Маше девятнадцать лет, у нее первая беременность, чувствует она себя неуверенно и что отвечать в такой ситуации, не знает.
Потом она научилась, конечно, вести себя правильно, но тем не менее каждый поход в консультацию вызывал у нее такой ужас, что тут же начинался приступ гипертонии, а повышенное давление, в свою очередь, давало врачу новый повод для крика. В конце концов Маша просто перестала ходить туда, а дома не подходила к телефону, потому что врач звонила каждый день и рассказывала всякие ужасы про Машину дальнейшую судьбу каждому, кто брал трубку. Поскольку Маша, несмотря ни на что, чувствовала себя неплохо, а ребенок Коля брыкался вовсю, врачихе никто не верил, но на нервы эти звонки действовали ужасно. Это продолжалось до тех пор, пока однажды звонившая не нарвалась на Машиного папу.
– А что вы, собственно, хотите от моей дочери? – задал папа резонный вопрос. – Она здорова, но ходить ей трудно, а пользы в визитах к вам она не видит. И вообще ей скоро рожать, не волнуйте ее.
– Вы не понимаете, – заверещала врачиха, – мы несем за нее ответственность…
– Вот и несите ее дальше, – ласково сказал папа и бросил трубку.
На этом звонки прекратились, а фраза об ответственности надолго вошла в семейные анналы. Маша благополучно родила через две недели и за хлопотами воспоминания об общении с врачом стерлись и померкли, но если теперь опять начнется что-то похожее, то, может, дешевле сразу заплатить и не мучиться…
Все-таки Маша преодолела себя и в консультацию решила сходить. «Будут обижать – уйду, но попробовать надо», – решила она. В конце концов, раз на раз не приходится, а заранее ничего знать нельзя.
Готовясь к походу, Маша оделась понаряднее, памятуя, что встречают по одежке, собрала в сумку все свои иностранные бумажки с данными об анализах и морально приготовилась к длинной очереди и неприятной беседе.
Но все оказалось совсем не так плачевно. Первым сюрпризом, настигшим Машу еще в регистратуре, стало то, что эта консультация была базовой в своем районе, а следовательно, задача упрощалась вдвое.
Вдохновленная, Маша поднялась на третий этаж собственно к врачу и была приятно удивлена полным отсутствием очереди перед нужным ей кабинетом.
Она постучалась, заглянула, послышалось приветливое: «Войдите». Маша вошла в кабинет. Врач и сестра, обе довольно молодые и миловидные, хором всплеснули руками, радостно восклицая: «Ой, надо же, беременная. Садитесь, садитесь».
Маша осторожно присела, продолжая недоумевать. Она ожидала чего угодно, но чтобы такой радушный прием…
– Вы, наверное, к нам на учет будете вставать, – заботливо спрашивала тем временем врач, Любовь… Михайловна, кажется, вспоминала Маша табличку на двери. – Верочка, достань карточку. Ваше имя-отчество?
– Мария Алексеевна, – ответила Маша, и кинулась в бой. – Я, собственно, не знаю, надо ли мне становиться к вам на учет, я только что вернулась из-за границы, я там работаю (что было враньем, полезным для создания образа деловой современной дамы, которой труднее отказать, чем заштатной домохозяйке), и вот теперь (изящный кивок на живот) вернулась, и я уже договорилась в Центре Матери и Ребенка, у меня там знакомый врач, и мне, собственно, нужно только направление, чтобы, знаете, уладить формальности…
Врач с сестрой слушали, как завороженные. Когда Маша остановилась, врач, мило улыбаясь, сказала ей:
– Конечно, Мария Алексеевна, вы не волнуйтесь, мы вам выпишем направление, мы беременным сейчас вообще ни в чем не отказываем, их у нас мало. Вам только все равно придется на учет у нас встать и анализы сдать – их надо в направлении указывать. А в какой стране вы работали?
Маша стала рассказывать про свою заграничную жизнь, описывала в красках токсикоз, ругала чужую медицину, демонстрировала данные обследований, говорила, почти не кривя душой, что если бы нашим врачам, да тамошнее оборудование… В процессе увлекательной беседы ее обмерили, взвесили, прослушали и осмотрели, вручили бумажки анализов с заверениями, что как только будут готовы, так тотчас же и направление выпишут. Словом, расстались лучшими друзьями.
По дороге домой Маша потрясенно размышляла, насколько же должна была упасть рождаемость в стране, чтобы заставить советскую – ах, нет, уже российскую – медицину повернуть лицо свое к народу своему… Она знала, конечно, что экономическая ситуация не блестяща, что реформы идут тяжело, все это неоднократно и ежедневно повторялось всеми средствами массовой информации, но одно дело в газете читать, а другое – своими глазами увидеть…
При этом в процессе общения с многочисленными своими знакомыми у Маши отнюдь не сложилось впечатления, что кто-то из них так уж бедствует. Наоборот. Все были страшно деловые, все где-то работали, в основном что-то кому-то продавали, через одного у всех пищали пейджеры или – того круче – мобильные телефоны. В разговорах часто мелькали деньги, пренебрежительно так: «Ну, слушай, это и стоило-то совсем немного, подумаешь, штука баксов». Маше все время казалось, что она чего-то не понимает. Для них с Сашей штука баксов – по-человечески тысяча долларов – были очень даже существенной суммой.
При этом даже лучшая подруга Лелька как-то бросила Маше в разговоре:
– Ну конечно, для тебя не существует этих проблем, ты же у нас богатая иностранка.
Услышь она это от кого другого, она бы и внимания не обратила. Но Лелька… За все годы отсутствия Маша, кроме родителей, поддерживала связь только с ней, писала обо всех своих заморочках, о нетопленых квартирах, о том, как никогда не известно, подпишет Сашка следующий контракт или нет и где это все будет…
Лелька все это время работала в коммерческом банке, который из крошечного дорос за пять лет до финансового гиганта, а Лелька дослужилась до должности старшего (или главного?) менеджера кредитного (или учетного?) отдела, получала, по Машиным прикидкам, больше Саши раза в полтора, и еще муж у нее работал, и детей не было, и вот поди же… «Богатая иностранка».
Лельке Маша ничего тогда не ответила, но переживала потом целый вечер и не смогла придумать лучшего объяснения, что Лельке, скорее всего, досадно, что у нее детей нет, а у Маши уже второй, а дети в этой стране теперь считаются роскошью. Хотя Лелька-то могла бы, кажется, позволить себе все, что угодно, а если жалко фигурой рисковать, то тут, что называется, кто ж тебе доктор.
Впрочем, сказала себе наконец Маша, может, ничего такого Лелька и не имела в виду, а просто ты со своей беременностью, как дура с писаной торбой, окончательно помутилась мозгами, вот и выдумываешь, что было и чего не было. А фигура у Лельки действительно классная, ничего не скажешь… Тут Маша мрачно подумала, что и у нее когда-то была ничуть не хуже, и даже лучше – ноги красивее, а теперь, конечно, после вторых-то родов, ничего не соберешь. На этих мыслях ребенок забрыкался особенно яростно, продирая дырку в боку, и думать о чем-либо связном стало невозможно.
Время шло, снега таяли, пузо росло… Его уже почти невозможно было спрятать под верхней одеждой, а тут еще начало мая выдалось исключительно жарким. Маша, оставшись без маскировочных курток и широких свитеров, перебрала все свои летние платья, выбирая побольше и посвободней, что могла, распустила в талии, и все равно беременный живот гордо реял надо всем. «Ну и черт с ним, – решила Маша, – все равно скоро у Кольки занятия в школе кончатся, уедем на дачу, а там я буду вообще голая ходить, пусть тело дышит».
Уже перед самым отъездом на спасительную дачу – жара никак не спадала, и в городе было просто нечем дышать – Маша получила наконец в консультации вожделенное направление и съездила в тот самый Центр Матери и Ребенка, где собиралась рожать.
Место ей в целом понравилось, кабинеты были чистыми, врачи – внимательными, а оборудование, по крайней мере на Машин непросвещенный взгляд, мало чем уступало заграничному.