Они вылезли под огромное звездное небо. Воздух после склепа показался таким чистым, что она поперехнулась, а среди тусклых северных звезд блестел особенно ярко-желтый, как глаз молодого кота, месяц.
Олег двигался в лунном полумраке сосредоточенно, по сторонам не оглядывался, словно видел перед собой далекий огонек и боялся оторвать от него взгляд. Гульча спешила следом, искоса посматривая на мрачное лицо пещерника.
Невры, думал Олег яростно, искать среди них? Вернее, среди их потомков? Они дали начало стольким народам, что те захватили половину мира, а о другой пока просто не подозревают. Сказано: в лесу родились, пням молились. Их потомки, выйдя из леса, жили жадно и яростно. Когда Таргитай повстречался с Даной, та родила от него троих героев: Арпо, Липо и Коло, а из другой деревушки невров вышел Рудольф — Рыжий Волк. Он сочетался с одной берегиней, она родила от него Гунна, Кимвра и Гота. Коло выпала доля счастливее, чем у братьев, он был отцом Скифа, дедом Славена, прапрадедом Руса... А у потомков Рудольфа обошел братьев по жизненной мощи Гот: он был отцом Бритта, Кельта и Пикта. У Гота было три сына: Алеман, Тевт и Сакс, их племена набирают силу с каждым днем, теснят соседей, скоро обрушатся на детей Славена...
Олег поспешно прогнал перед мысленным взором наиболее живучих потомков Таргитая. У Кия были братья: Щек и Хорив, каждый оставил кучу детей — храбрых воинов и честных мужей, однако те как-то сошли на нет. Не было огня, от которого происходят в движение народы, сдвигаются горы, трясется небо. Лишь у Кия был один с таким огнем, что даже Олег посматривал с беспокойством. Впрочем, Рустам, так его звали, был не честолюбив, княжеской власти не добивался. В молодости он побывал на Востоке, был ослеплен богатством и великолепием древних стран, много бродяжничал, воевал во главе наемных банд, отрядов, был полководцем то у одного, то у другого правителя. Создал три королевства, одну империю — все бросил, управлять оказалось занятием скучным и тяжким. Вернулся на родину в глубокой старости, братья на родной земле доживали век, с палочками ходили, а он явился крепкий, как дуб, темный от жгучего южного солнца, седой, как лунь, но с цепкими глазами и прямой спиной. Даже задавил на празднике медведя за два дня до кончины...
Олег закрыл глаза, стараясь поймать образ, споткнулся, услышал ехидный смешок Гульчи. Что-то случилось тогда, ибо кияне, их чужаки называли киевлянами, неделю весело пересказывали, добавляли от себя. Ах да, Рустам вызвался бороться с правнуками, но те отказались. Лишь один принял вызов, но был побежден. Олег внимательно следил за поединком, он единственный заметил, что правнук в конце схватки поддался, заметив, что старый богатырь начал слабеть. Олег прижал ладони к вискам, сосредоточился, и вдруг как будто все осветилось: увидел залитый двор, хохочущий народ, услышал дудки, бубны, медвежий рев, и, перекрывая все, появилось молодое веселое лицо. У парня были ярко-синие глаза, русые волосы, крохотный шрам на левой скуле.
Олег потряс головой, отгоняя видение, — это был Таргитай. Он снова услышал смешок Гульчи, сердито покосился в ее сторону, тут же новая мысль вспыхнула в мозгу: это не Таргитай. Похож, как вылитый, но не Таргитай. Однако с ним что-то связано... Кто он? Вспомнить бы...
Киев был еще виден на высоких горах, когда они зашли в небольшую весь. Правда, весь на поверку оказалась селом — там князь Самовит поселил смердов. Олег купил себе и Гульче неказистую, но добротную одежду и еды, и они снова вышли на дорогу.
Вздымая пыль, мимо проносились всадники. В сторону Города тянулись груженые телеги. Олег посматривал на небо, а когда солнце начало опускаться к виднокраю, свернул к ближайшему лесу:
— Опасно или не опасно, но лучше ночевать в лесу.
— Олег, я оставила такого коня на постоялом дворе!
— Я тоже. И свой меч. И запасных коней, и многое другое. Какая ты жадная женщина!
Гульча вспыхнула от обиды, пещерник насмешливо оскалил зубы. Она смолчала, нельзя давать ему ощущать свое превосходство — дразнит. Она торопливо насобирала хвороста, стараясь не удаляться далеко в чащу, — страшно. С ближайшей березы содрала уже кем-то разлохмаченную бересту. Похоже, только грозится, что продаст первому встречному, но лучше не нарываться — надо делать все, что требуется, и даже немного больше.
Вечером, когда поужинали у костра и Гульча заснула, свернувшись калачиком, Олег долго сидел, глядя в огонь. Перед собой он разложил обереги, которые купил у волхва, пока Гульча выбирала одежду. Обереги грубоватые, вырезаны не то наспех, не то без старания, и Олег долго щупал, гладил, пропускал между пальцев, приучая себя к узнаванию на ощупь.
Была уже полночь, когда услышал далекий зов. Он закрыл глаза, расслабил тело. В темноте под опущенными веками поплыли светлые пятна, начало высвечиваться крупное лицо с запавшими глазами и плотно сжатым ртом. Острые глаза смотрели из-под низкого лба с такой нечеловеческой силой, что плечи Олега сами собой передернулись, словно на морозе.
— Ты близок, — прошелестел Голос, и у Олега побежали мурашки по коже: узнал Фагима, главу Семи Тайных. — Oчень близок к большой тайне Семи. Но решение принято! Ты не смеешь вмешиваться!
— Решение Семи? — спросил Олег. — В чем оно?
— Устойчивость. Разрушение старых империй, создание государств, где правит закон, а не деспот! Поощрение Добра, борьба со Злом...
Олег ответил тихо, чувствуя, как сердце начинает стучать чаще:
— Этого хочу и я. Но чем помешаю я?
— Ты поддался низменному зову. Обреченные племена спасаешь от судьбы, ибо ты — из их племени. Считаешь себя из их племени! Но мы не принадлежим народам, мы — соль всего человечества. Те племена должны исчезнуть.
— Славяне? — воскликнул Олег.
Кровь бросилась в голову, видение затуманилось, и Голос пропал. Когда Олег с большим трудом сосредоточился, до его слуха донеслось нещадно-насмешливое:
—...Как и другие великие! Египтяне, хетты, арии, парфяне. Для нас нет племен и народов, есть человеческий род.
— Совет может ошибаться, — прошептал Олег, чувствуя себя раздавленным. — Я заглядывал в будущее славянских племен. Если объединить под одним вождем, то возникнет удивительнейший народ... Да, он непредсказуем! В отличие от тех, с кем любит работать Совет Семи. В славянство намешается много разных племен, другие народы будут смотреть со страхом и с любопытством...
Голос сказал враждебно:
— Можешь поклясться, что новый народ принесет лишь благо?
— Нет, — сказал Олег. — Но родится богатырь! Богатырь, которым управлять трудно. А вы, опасаясь его мощи, хотите отдать его законное место другим детям — послушным, предсказуемым?
Голос помолчал, после паузы спросил в упор:
— Ты можешь сказать, когда Совет Тайных хоть раз оказался неправ?
Олег замолчал надолго, а когда заговорил, сам удивился страшной тоске в своем голосе:
— Уже могу. Это вы навязали дикому племени обров новую веру? Смели языческих божков, взамен дали Единого! Навязали высокие этические нормы. И что же? Их держали в узде разбойничьи обычаи, а благодаря новой вере обры распоясались, вдруг став избранным народом, ведь все прочие — скот! Единый допускает их существование лишь для того, чтобы обры надевали на них ярмо! Они так и делали... Теперь где те обры? А без вас могли бы уцелеть.
— Одновременно с обрами, — возразил Голос, — эту религию приняли и хазары, а их царство велико. Они уже наложили тяжкую дань на северян и полян, подступили к самому Киеву!
— Надолго ли? — возразил Олег. — Сразу по принятии новой религии ханом Обадия— там началась кровавая междоусобица. Да, наложили дань на полян, это вторая смертельная ошибка... Я заглядывал в будущее, Фагим! Там нет Хазарского каганата. Вообще нет хазар!
Фагим долго не отвечал, а когда сквозь тьму прорезался его властный голос, Олег впервые уловил тщательно спрятанную тревогу:
— Ты был лучшим из прорицателей, тебя звали Вещим. Мы не в состоянии увидеть грядущее, но мы в силах его лепить! Лепим в тиши тибетских пещер, вознесясь над человечеством. И ничто на белом свете не в силах нас остановить. Ты это знаешь, Олег!
— Да, — ответил Олег, — знаю.
— Не вмешивайся! Ты был одним из Семи Тайных, но Совет не может знать жалости, дружбы, привязанности...
— Совет не знает этих чувств, — ответил Олег. — Все-таки я пойду своим путем, Фагим. Ты его знаешь.
Видение обрело яркость, вместо глаз Фагима полыхало красное пламя. Когда глава Семи заговорил, изо рта вырвались длинные языки огня:
— Знаю?.. Ты забыл, что ни короли, ни маги, ни звери, ни птицы, даже ничтожный муравей не в состоянии противиться воле Семи Тайных. Что можешь ты с той поры, как отринул могучую магию — а ты был сильнейшим магом, не спорю, — и посвятил себя ведовству — уделу рабов?
Олег ответил медленно, чувствуя усталость и слабость:
— Меня легко убить, но нельзя покорить. Ведовство дает гордость, чувство достоинства. Магам это неведомо. Я знаю, чем могу помешать... и могу ли, однако не откажусь от такой возможности. Если возникнет, конечно.
— Но не будешь искать сам?
Олег подумал, ответил просто:
— Буду.
Фагим долго молчал, теперь все лицо стало красным клубком движущегося огня, а глаза и рот белыми от ярости. Голос прогремел:
— Тогда ты обречен! Отныне ты — вне закона. Наша мощь тебя найдет!!!
Лицо стало расплываться, Олег быстро крикнул:
— Отныне?.. А чьи попытки были раньше?..
Последнее красное пятно исчезло в темноте. Голос не отзывался, и Олег открыл глаза. Перед ним горел костер, багровые угли уже покрылись серым толстым пеплом. Небо медленно светлело, в кустах сонно чирикнула ранняя пташка.
Олег подхватился на ноги, тело застыло в долгом сидении, слушалось плохо. Он потряс Гульчу за плечо, крикнул в ухо:
— Уходим! Уходим немедленно!
Она послушно поднялась, широко раскрыв глаза. Ее качнуло, он едва успел подхватить, снова тряхнул: