Рюрик и Асмунд, устроив женщин, сели на весла, стараясь быть полезными. Викинги с угрюмым одобрением посматривали на бугристые мышцы князя и его воеводы. Сами все как на подбор были крепкие, с обветренными лицами, темные от загара, привыкшие спать на земле, камнях, деревянном помосте драккара. Ярл отличался от своей команды лишь еще большей твердостью во взгляде, шириной плеч и доспехами, которые не снимал даже на середине реки.
Они плыли двое суток, останавливаясь на ночь. Несколько раз встречали суда и целые караваны людей и кочей. Викинги держались мирно, хотя частенько у них бывал перевес.
На третий день, едва отчалили от берега, рулевой заорал:
— Клянусь Одином... Голову ставлю на кон, если впереди не драккар ярла Локхида!
Вскоре из-за поворота выплыли два тяжело груженых корабля. Передний был украшен головой василиска, по воде очень быстро шлепали тридцать пар длинных весел — плыли по течению. Олег на таком корабле в прошлый раз добрался из Бирки в Швеции до Новгорода за пять неполных дней. Драккар почти летел, едва касаясь воды, парус был собран и привязан к рее.
Внезапно парус упал, вокруг Олега забегали. Полотнище скатали, связали. Гребцы сменили ритм, драккар Сигурда устремился к берегу — дальнему. Олег оглянулся на хмурые лица Рюрика и Асмунда, они тоже поняли смысл приготовлений. Викинги во время боя всегда убирают паруса, а сражаются только вблизи побережья на мелководье. Драккары Сигурда и Локхида, не сговариваясь, повернули к берегу, ближний чересчур крутой, а тот удобно пологий, с широкой отмелью...
Половина гребцов оставили весла, поднялись на палубу, разобрав оружие. Вокруг поспешно расхватывали мечи, топоры, нахлобучивали шлемы. Кольчуга была лишь у Сигурда, остальные остались даже без рубах. Мускулы уже напряглись под влажной от пота кожей, в глазах засветилась ярость. Один из гребцов вцепился зубами в край щита, зарычал, глаза налились кровью. У другого пена потекла изо рта, дрожал от жажды убийства. Едва корабли начали приближаться к берегу, он прыгнул через борт, окунулся с головой, вынырнул, рыча от бессильного бешенства — вода доходила до подбородка, драться трудно.
Днище корабля заскрипело, корабль дернулся и встал недвижимо. Викинги посыпались в воду, как горох, прикрываясь щитами — навстречу густо летели стрелы. Воды было чуть выше колена, и они понеслись навстречу таким же обезумевшим от ярости, ревущим, воющим, лающим, истекающим пеной от бешенства.
Олег ухватил Рюрика и Асмунда за локти:
— Сидеть! Это не наша схватка.
Викинги сшиблись по колено в воде. С обеих сторон летели стрелы, камни. Викинги Локхида сумели чуть потеснить людей Сигурда, трое упали под градом камней, вода окрасилась кровью. На чужом корабле вооружение у викингов оказалось получше, сами выглядели злее, свирепее, к тому же их на одном драккаре было столько же, как на двух Сигурда. Второй драккар Локхида шел с товарами, людей там, если не считать рулевого, не было видно.
Затем бой пошел на равных. Река покраснела между кораблями. Сражались по колено в воде, падали, захлебывались своей и чужой кровью, топили врага, вцепившись в горло, тонули сами. Корабли стояли совершенно пустые, все воины яростно рубились, стараясь склонить чашу весов в свою сторону.
Внезапно ярл с чужого драккара что-то крикнул своим. Пятерка воинов могучего сложения вышла из сечи, и бегом, взбивая волны, все разом бросились к драккару Сигурда. Асмунд довольно хмыкнул, вытащил из чехла на перевязи огромный топор. Голос воеводы был смиренным до издевки:
— Святой пещерник, а защищаться можно?
Рюрик обнажил меч, а Рудый без всякой охоты — не видел выгоды — вытащил из ножен саблю. Гульча с длинным ножом присела возле Умилы, ее глаза дико блестели.
Сигурд увидел предательский маневр врага, предостерегающе закричал своим. Трое викингов тоже вышли из сечи и стали отступать к своим кораблям. Остальные бойцы заколебались, не видя хитрого маневра врага. Люди Локхида с торжествующим ревом начали теснить противника.
Асмунд с хрустом обрушил топор на шлем викинга, который карабкался с его стороны. Ударил обухом, но железный шлем смялся, как яичная скорлупа. Рюрик и Рудый сбросили еще двоих. С кормы забралось двое мокрых и озверелых, с ревом понеслись по драккару. Асмунд взревел еще страшнее, ринулся навстречу. Грянуло, словно столкнулись две наковальни. Один от удара вылетел за борт, второго воевода сразу перехватил за широкое запястье с зажатым мечом. Викинг схватил Асмунда за руку с топором. Несколько мгновений качались, прожигая друг друга взглядами, затем Асмунд налился кровью, глаза выпучились. Олег решил, что русич сдается, однако викинг вдруг вскрикнул, колени подломились. Асмунд со страшной силой дернул его вниз, викинг грохнулся на дощатую палубу, его пальцы сомкнулись вокруг сломанной кисти. Асмунд безжалостно ударил врага сапогом по голове, перешагнул, с победным ревом вскинув над головой топор.
Последний викинг, пятый, попал под меч Рюрика. Рудый держался в сторонке, наблюдал с кривой усмешкой, драться не хотелось, он же вовремя заметил и крикнул предостерегающе:
— Ребята, слева!
Сразу с десяток голов поднялись над левым бортом. Рюрик и Асмунд с готовностью бросились крушить и повергать — застоялись, не дрались неделю, а с кормы уже начали запрыгивать мокрые скрежещущие зубами берсерки Локхида. Рудый вздохнул, сказал уныло:
— Ну вот, только-только надумал идти в пещерники!
Он вытащил саблю, Олег так же вынужденно взял меч. Вдруг с правого борта захлопал под ветром желто-голубой парус, приблизился высокий борт коча. В ушах зазвенело от рева трех десятков могучих глоток. Ушкуйники были в доспехах, кольчугах, на головах блестели харалужные шлемы.
Драккар вздрогнул от удара. Борт затрещал, на палубу начали прыгать новгородцы. Первый же сошелся грудь в грудь с обнаженными до пояса двумя берсерками, и оба сразу окрасились кровью. Один скоро упал, кровь хлестала из разрубленной шеи, а другой, весь залитый кровью, яростно рубил мечом. Искры летели от булатных доспехов ушкуйника. Тот морщился от жестоких ударов, но хладнокровно наносил удары сам, и берсерк, затупив меч о закаленный харалуг, сраженный упал во весь рост, как срубленное дерево.
Ушкуйники, закрывшись щитами, умело и хладнокровно отражали напор воинов-зверей. Булатные мечи сверкали. Олег видел, как сшиблись над головами два меча: берсерка и ушкуйника. Булатный меч перерубил меч викинга, как деревянную жердь, и вонзился в плечо берсерка. Воин обезумел не от ран — берсерк падает лишь от усталости, — оскорбительна потеря оружия. Он прыгнул, вцепился окровавленными пальцами в кудрявую бороду новгородца, и оба грохнулись на дощатую палубу.
Олег отступил к мачте, Рудый с готовностью прижался спиной с другой стороны. Кровавый бой кипел по всему кораблю, но схватка стала похожей на бойню. Ушкуйники, судя по всему, уже не раз имели дело с берсерками. Выстояли, не дрогнули при бешеном натиске, остановили первый удар. Их стальные доспехи даже не прогнулись, а острые мечи, встретив не защищенные доспехами тела, рубили, как на бойне.
Старые волхвы рассказывали, вспоминал Олег, что в древности тавроскифский князь Ахилл водил за море корабли в помощь эллинам. Те воевали Трою, что, как бельмо на глазу, сидела на богатом хлебном пути и грабила все проходящие корабли. Ни троянцы, ни эллины тогда не знали ни булата, ни железа — все были в медных латах, даже лучшие из героев, как медноблещущий доспехами Гектор и его греческие противники. Тавроскифы явились в булатных доспехах, ибо железной руды немало в их болотах, а выковывать булат из сырого железа анты научились давно. Эллины и троянцы не могли пробить своими деревянными копьями с медными наконечниками стальные панцири антов, которых греки называли мирмидонянами, переведя слово ант на свой язык, ибо и то и другое означает муравьев. И греки, и троянцы охотно— рассказывали басни о зачарованном оружии мирмидонян-антов. Воевода Аристей пытался научить местных кузнецов, но легче и приятнее было повторять сказки о подземных водах Стикса, чем учиться тяжкому ремеслу... Когда погиб Патрокл, Ахилл учредил погребальные игры и как высшую награду положил поверх всех наград слиток железа. Простого железа-сырца. Для греков и оно великая диковинка!
Ушкуйники деловито, плечом к плечу, очистили драккар, без жалости прикончили тяжелораненых. Один оглянулся на Рудого, посоветовал мрачно:
— Надень шлем. Хохол твой на макушке... могут принять за чужака.
— Мы свои, — поспешно заверил Рудый. — Далеко до Новгорода?
— За недельку доберетесь, если кони добрые. А ежели поплывете с нами, то через пять дней там будете.
— Спасибо за добрый совет. Вы купцы?
— Знамо дело!
— Может быть, выпьем за дружбу, в кости сыграем? — предложил Рудый.
Ушкуйник оглядел его с головы до ног, в короткой усмешке блеснули его ровные зубы:
— Тебя Рудым кличут?.. Тебе бы бороду отпустить. Знают слишком. А кто не знает, тот слыхивал.
Он спрыгнул с корабля за соратниками, они же — сотоварищи, ибо на их коче товару было навалено выше головы. Олег проводил его хмурым взглядом: не нравилось превращение отважных ратников в товарищей. Если и суждено Новгороду сгинуть, то только от такого превращения.
К Олегу и Рудому подошел Асмунд. Он был в крови с головы до ног, но рот расплывался до ушей, глаза блестели. С затупленного лезвия топора капала кровь. Рюрик обеспокоенно склонился над Умилой, а Гульча с облегчением бросила кинжал в ножны. Князь, как и его воевода, был по уши в крови.
Рудый покосился на пещерника, только они двое дрались без охоты, по нужде. У каждого причины, хотя и разные. Рудый, как понимал Олег, перерос детский возраст драчливости, в котором надолго застряли Рюрик и Асмунд, — мол, если уж драться, то лишь там, где пахнет близкой выгодой. Но почему пришли на помощь ушкуйники?
Между драккарами на мелководье все еще кипела сеча. Ушкуйники зашли широкой цепью, прижали берсерков Локхида к викингам Сигурда. Трое ушкуйников не спеша принесли луки — один за другим в воду опустились семеро берсерков, утыканных стрелами. Дальше стрелять не решились: воины сшиблись грудь в грудь, падали в обнимку, царапались, кусались. Берсерки почти не обращали внимания на ушкуйников, с лютой злобой бросались на викингов Сигурда.