Ну, поторопил я себя. Стреляй.
Убивай его.
Но рука одеревенела. По-настоящему. Я понял вдруг, что убить – не смогу.
Раньше я этого про себя не знал. Как ни странно.
Значит, нужно делать что-то другое.
Попробовать пальнуть по его вытянутым рукам, когда он поворачивается в профиль?..
Ничего другого не остается. Хотя цель маленькая и очень быстрая…
Наверное, он уловил краем глаза движение, стремительно крутнулся в мою сторону – и вдруг упал, будто запутавшись в ногах, и только потом до меня дошло, что в коридоре хлопнули два выстрела. А потом я увидел, что Рифат крутит руки последнему бандиту…
Оказывается, уже горел свет – в концах коридора.
Я протер автомат чьим-то полотенцем, бросил то и другое на пол и стал искать «айсберг». Нашел, сунул в карман. В конце коридора маячил, то возникая, то пропадая, сержант с пистолетом в руке. Тощий негр в серых джинсах и перепачканной зеленоватой толстовке по стеночке пробирался к окну. Поняв, что я на него смотрю, он рыбкой метнулся через подоконник. Мелькнули розовые пятки.
– Рифат! – крикнул я и бросился следом за беглецом.
Мы поймали его не сразу, но скоро. Интересно: он вырывался, отбивался, но не кричал. Лишь шептал: «ОМбиру, ОМбиру, ОМбиру…»
Впрочем, вру. В тот момент я не разобрал, что именно он нашептывал, кого так проникновенно звал. Потом уже я спросил, а он ответил.
А тогда я просто заметил на лице Рифата трудное выражение. Он сидел на корточках над поверженным негром и смотрел куда-то мимо меня.
– Возвращаемся? – спросил он.
– Ты с ума сошел, – сказал я. Руки начинали дрожать. – Нас же заметут, как пару окурков.
– Я говорю: домой возвращаемся? – уточнил он.
– Домой. Домой – да.
И мы огородами, огородами, вдохновляя и направляя беглеца, ушли к нашему «Москвичу», уже начавшему выделяться из ночной тени.
Рифат сначала завез меня в нашу контору, за что я был ему страшно благодарен. Негра он тоже вручил мне. За это я благодарен не был, но отказаться не смел. Негр впал в оторопь и лишь изредка бормотал что-то.
В конторе, окружив Хасановну, сидела вся наша экспедиция: Крис, Коломиец и Ираида. На полу громоздилась огромная серая коробка из-под телевизора, стол был завален папками – толстыми, тонкими, серыми, синими, розовыми, зелеными… Пахло старой лежалой бумагой, одновременно подмоченной и пыльной, – совершенно неповторимый запах плохих необустроенных архивов. И, конечно, плесень. Куда же без плесени?..
Они все повернули головы и посмотрели на меня с неудовольствием и любопытством. Вроде бы: и где ты шляешься, все кино пропустил, теперь вот рассказывать тебе, что и как… Я вытащил на свет нашего то ли гостя, то ли пленника.
– Ух ты, – сказала Ираида.
– Не знаю, как вы, – сказал я, – а мы с добычей. Этим афроафриканцем наши друзья намеревались повторить вариант Сергея Коростылева. Прошу любить и жаловать.
– Как ты его назвал? – переспросил Крис.
– По правилам политкорректности – «афроафриканцем». Говорят, что «негр» – это неприличное слово. Вроде как «пидор». И отныне вместо слова «дурак» прошу употреблять выражение: «представитель интеллектуального большинства»… – Я чувствовал, что меня несет, но удержаться не мог.
– Что-то случилось? – решил уточнить Крис.
– Боюсь, что братца Майкрофта нам предстоит использовать на сто пятьдесят процентов…
Раздался какой-то всхлип. Я повернул голову. Негр закатил глаза и сползал по стенке. Крис молча встал, ухватил парня под мышки, легко оттащил на кушетку. А я, время от времени начиная хихикать, поведал о своих забавных приключениях. Коломиец слушал и наливался тяжелым мраком. Зато у Ираиды начал восхищенно приоткрываться ротик. За это зрелище можно было многое отдать.
Коломиец прихлопнул тяжелой лапой по столу:
– Так…
Его прервал телефонный звонок.
– Началось, – хмыкнул Крис.
Хасановна сняла трубку.
– Да. Слушаю… Иван Петрович! Вас.
Я взял трубку. Это оказался Илас.
– Доктор, слушай. Я все еще тут неподалеку. Какой-то хрен у вас на крыше что-то делает, я не пойму, что…
– Спасибо, братка!
Я положил трубку и посмотрел на всех:
– Приключения еще не кончились…
У меня потом было много поводов улыбнуться своим словам. «Не кончились…»
Да они только начинались!
Впрочем, на крыше мы никого не обнаружили. Лишь к стойке антенны привязаны были какие-то длинные соломенные жгуты. Вонь от гниющих кошачьих трупиков была страшная…
ГЛАВА 8
Мало кому известно, что первый вариант романа Александра Беляева «Человек-амфибия» назывался «Человек с железными жабрами», героя звали не Ихтиандром, а Прохором, и рассказывалось в этом романе про базу для подготовки подводных диверсантов-разведчиков в Ялте. На следующий день после сдачи рукописи в издательство Беляева вызвали куда следует и настоятельно порекомендовали заменить железные жабры жабрами молодой акулы, исключить всякие упоминания СССР и вообще перенести действие куда-нибудь подальше. Что автор и сделал, к счастью.
Да что Беляев! Даже прижизненный советский классик Алексей Толстой был вынужден многое изменить и в конструкции аппарата инженера Лося, и в гиперболоиде инженера Гарина, не говоря уже о подлинных целях марсианской экспедиции. Сомневающиеся могут достать берлинское издание «Аэлиты» 1926 года и сравнить с любым советским. Мало того, «Аэлита» и «Гиперболоид» задумывались как единый роман, этакий «наш ответ уэллсовским марсианам»…
Молодая советская наука в двадцатые-тридцатые годы вытворяла такое, что и ныне представляется чудом. А молодая советская цензура (которой как бы не существовало, а был так называемый Гослит) сбивалась с ног в попытках заделать дыры в заборе. Иногда это удавалось, иногда нет. Во-первых, цензуре своевременно не докладывали, что является на сегодняшний день государственной или военной тайной. Во-вторых, в государстве тотального контроля, как ни странно, существовало множество изданий, трудноразличимых для Недреманного Ока по причине мелкости оных. Цензоры на местах были невежественны, ленивы, а зачастую – просто пьяны. За недосмотр они расплачивались постфактум. Печатная продукция изымалась, уничтожалась, помещалась в спецхран – но не могла исчезнуть полностью. Из районных и многотиражных газет сворачивали кульки для семечек и селедок, ими оклеивали стены под жалкие обои, оборачивали книги (сейчас это трудно представить), их клали в валенки как стельки… Были проблемы и другого рода. Детскую литературу, скажем, блюли жестко, но выискивали в ней лишь идеологическую крамолу, допуская утечку самых передовых научно-технических секретов. Взять, к примеру, «Приключения Карика и Вали»…
А всяческие справочники, путеводители, книги по краеведению и природоведению, книжки-раскраски, альбомы рисунков для аппликации и вышивки, кроссворды, ребусы, наконец, – переводные картинки!
Так что коробка из-под телевизора, принадлежавшая усопшему секретчику Мальчугану, вмещала в себя лишь ничтожную часть запретного советского знания. В основном это были смешные мелкие секреты. Кому сейчас интересен агитационный пулемет «Красный Максим», пули которого высвистывали мелодию «Интернационала»? Кто теперь знает, что скульптурная группа Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» должна была служить носовой фигурой исполинского самолета «СССР»? Кто из пионеров предвоенной поры вспомнит сейчас, как они заготавливали в тридцать девятом мухоморы (красные – отдельно, пантерные – отдельно)? Наконец, Юрия Гагарина и Сергея Королева знает весь мир, а кто слышал о существовании зэка по имени Исаак Ушерович Блюм?
Газета «Котласский железнодорожник»
от 4 ноября 1960 г.
В наше прекрасное время, когда стараниями партии и правительства полным ходом идет освоение космического пространства и вот-вот на орбиту вокруг нашей планеты выйдет первый спутник с человеком на борту, когда в разоблачении культа личности Сталина расставляются последние точки, настала пора рассказать, наконец, о тех великих достижениях нашей науки и техники, которые в течение многих лет от советских людей скрывались за семью печатями.
…Инженер И. У. Блюм впервые был арестован ЧК в 1921 году. Затем аресты последовали в 1926 и 1934 годах – вначале как члена «Бунда», а потом по «делу Промпартии». Отбывать несправедливое наказание его отправили в одну из первых так называемых «шарашек»: конструкторское бюро за колючей проволокой. Там, помимо исполнения спущенных сверху плановых разработок конных прожекторов для ночных кавалерийских атак, Блюм сумел не просто создать новый перспективный проект, но и заинтересовать им руководство. Год потребовался на строительство верфи и выделение необходимых фондов. Но с начала 1937 года в КБ закипела работа над совершенно новым и необычным изделием…
Два года и девять месяцев спустя, в начале ноября 1939 года, изделие «ВНТС» заняло место на обширном пустыре, раскинувшемся рядом с лагерем. Представляло оно собой громадный аэростат, к которому вместо обычной гондолы прицеплено было нечто странное: связка четырехметровых труб, к которой сверху крепился небольшой серебристый шар.
В ночь с четвертого на пятое ноября началось наполнение оболочки аэростата гелием.
Ранним утром седьмого ноября инженер Блюм расположился в шаре и запер его изнутри. В кармане ватника лежали временное удостоверение личности и пропуск на право выхода за пределы зоны.
В семь часов десять минут по московскому времени были обрублены тросы, и «ВНТС» начал медленный подъем, длившийся более четверти суток. Убедившись, что на высоте десяти с половиной километров подъем завершился, инженер Блюм сбросил вниз сигнальный фальшфайер и через минуту нажал красную кнопку на приборном щитке. Воспламенились одновременно девятнадцать ракет внешнего пояса ракетной связки!
И ракетный корабль – а именно им и было изделие «ВНТС» – прошел сквозь оболочку аэростата и ринулся к звездам!