Вражья сила
<…> Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Чуть вечернею росою
Осыпется трава,
Чешет косу, моет шею
Чернобровая вдова.
И не сводит у окошка
С неба темного очей,
И летит, свиваясь в кольца,
В ярких искрах длинный змей.
Змей Горыныч
Многоглавую, огнедышащую, летающую по небу, похищающую и пожирающую людей драконоподобную тварь так много изображали живописцы и так часто показывали в кино, что, казалось бы, не остается никаких сомнений относительно вида и сущности этого чудища (рис. 92). Хотя даже по поводу сакраментального прозвища Змея – Горыныч – до сих пор нет полной ясности: относится ли оно к «живущему в горах» или же к тому, от кого все «горит огнем». В хрестоматийном варианте былины о Добрыне Никитиче, записанном еще Александром Федоровичем Гильфердингом (1831–1872) от знаменитого онежского сказителя Трофима Григорьевича Рябинина, рисуется следующая, знакомая со школьной скамьи, картина:
Да из далеча-далеча, из чиста поля,
Из-под западной да с-под сторонушки,
Да й не гром гремит, да шум велик идет:
Налетела на молодого Добрынюшку
А й Змеинищне да то Горынище,
А й о трех змеинище о головах,
О двенадцати она [так!] о хоботах…
Вопросы между тем возникают – и небезосновательные – даже при чтении классической былины. Никакой битвы между Добрыней и Змеем, как это обычно преподносится художниками (рис. 93), в данном варианте былины (а также в большинстве других) не происходит. Между ними, оказывается, заключен договор (и даже на бумаге оформлен) – до бою-драки и кровопролития дела не доводить:
…А у нас-то с тобой записи написаны
Да у тоя ли у славныя пучай-реки:
Не съезжаться б нам в раздольице чистом поле,
Нам не делать бою, драки-кролития
Да промеж собой бы нам великого…
Это Змей говорит. А Забава Путятична, любимая племянница Владимира Красное Солнышко, похищенная у стольнокиевского князя, чувствует себя в змеиных чертогах вполне комфортно. Добрыня совершенно спокойно и без особых проблем вывел ее из подземных пещер вместе с другими заложниками. В чем же дело? Откуда такая идиллия? Да ничего особенного, в общем-то – обычная повседневность любой войны: обмен пленными и заложниками. Весь вопрос: кто с кем воюет? И почему? Но и это еще не все. В цикле былин о Добрыне и Маринке, о чем уже говорилось выше, опять-таки фигурирует Змей, причем в самом неожиданном виде – в качестве полюбовника колдуньи Маринки. И живет он при этом не в пещерах где-нибудь далеко в горах, а в самом Киеве, в обыкновенном тереме; мало того – еще и в посиделках с красными девушками участвует. В том же варианте былины, записанном А.Ф. Гильфердингом, Змей (точнее – Змея, ибо здесь чудище выступает в женском роде) величает Добрыню старшим братом, а себя – его младшей сестрой. Это что еще за родственные отношения?
Рис. 92. Змей Горыныч. Художник Иван Билибин
Дабы приоткрыть завесу над этими и другими каверзными вопросами, начнем с другого конца. Согласно русским ономастиконам (сборникам имен, прозвищ и фамилий), еще в XV веке на Руси были люди, которых звали Змей (можно именем это считать, можно прозвищем, а можно и фамилией, тем более что так звали представителей княжеского рода). У южных славян такие фамилии известны и сегодня; правда, само слово, к примеру, по-сербскохорватски звучит как Змай; был даже известный сербский поэт-романтик с такой фамилией – Йован Йованович-Змай (1833–1904). Что все это значит? Только одно: Змеем, оказывается, может быть не только рептилия, но и человек. Или люди: если представить группу древних воздухоплавателей, перемещающуюся по воздуху на каком-то летательном аппарате. В таком случае становится понятным странный для историков пассаж из Первой Новгородской летописи, где под 1214 годом русский хронист флегматично записал: «Громъ бысть по заутрени <…> и потом тогда же змей видеша летящь».
Рис. 93. Иллюстрация Ивана Билибина к былине о Добрыне Никитиче
Но ведь как раз об этом речь и шла выше. Именно древние гиперборейцы владели техникой полета, строили вместительные (бравшие на борт до ста человек) воздушные корабли, имевшие к тому же реактивные двигатели. Вот и проплывали над российскими просторами и древнерусскими поселениями гиперборейские корабли по наикратчайшему пути – с Крайнего Севера в Средиземноморье, где когда-то посланцы полярной прародины основали Дельфийский храм (контакты между Элладой и Гипербореей, как известно, сохранялись на протяжении многих веков). Нетрудно представить, какой грохот стоял при низком пролете реактивных кораблей и сколько огня при этом вырывалось из сопла. А если их несколько? Снизу вполне можно принять за многоглавое и многохоботовое существо! Или еще одно возможное объяснение. Хоботы могли вполне соответствовать ступеням ракеты: три хобота – трехступенчатая ракета, девять хоботов – девятиступенчатая и т. д.
Но как же тогда быть с головами – их ведь бывает и три, и семь, и девять, и двенадцать? Вот это уж совсем просто: по головам всегда определялось количество особей. Когда говорят: стадо в двенадцать голов, – ни у кого ведь не возникает представление, что это двенадцать голов на одном теле. А почему у «змея» обязательно так должно быть? Так что трех-, семи-, девяти– и двенадцатиголовость вполне может означать либо количество самих таких аппаратов, либо количество людей («голов»), в них размещенных (кстати, и невестами или наложницами по пути можно было обзавестись, прихватив на борт какую-нибудь Забаву Путятичну).
Между прочим, ни в одном первоисточнике не сказано, откуда у змея вырываются дым и пламя. По традиции считается – из пасти (или точнее – из пастей), но это – домысел (в основном художников, ибо неприличным считается рисовать огонь сзади, как это имеет место в реальных реактивных аппаратах на жидком или твердом топливе). Впрочем, огнедышащий змей в народе тоже был известен, но пришел он туда через христианскую традицию – сакральный эпизод Апокалипсиса и легенду о Георгии, победившем дракона, трансформировавшуюся в фольклорный образ Егория Храброго.
Если проблема многоглавости не вызывает особой трудности для расшифровки, то проблема хобота (к тому же во множественном числе) загоняет исследователей в тупик. Дело в том, что в русском языке слово «хобот» выглядит совершенно инородным. Сегодня оно употребляется главным образом применительно к хоботу слона (или мамонта). Хоботок есть и у некоторых насекомых. Но это все вторичные и недавние значения. Раньше хобот означал «излучина, извилина реки», «дуга, окольная дорога»; про бунчук из конского хвоста тоже говорили «хобот». В других славянских языках – совершенно иные смыслы: например, у словенцев слово в абсолютно идентичном звучании означает «буйный», а у чехов и словаков – «бухта, залив, губа». Из других индоевропейских языков на сегодняшний день наиболее известно древнебританское слово «хоббит» (в основном благодаря сказочной эпопее Джона Рональда Руэла Толкиена «Властелин колец»). Но сейчас речь идет о другом.
Существует еще одна правдоподобная интерпретация змеиных хоботов. Она принадлежит академику Борису Александровичу Рыбакову. В своем известном труде «Язычество древних славян» он предложил такую гипотезу: все сказочные и былинные тексты, повествующие о битвах с многоголовыми и многохоботными существами, представляют собой не что иное, как смутные воспоминания об охоте наших пращуров на мамонтов в каменном веке.
Рис. 94. Бой на Калиновом мосту. Художник Николай Кочергин
Например, популярная сказка «Бой на Калиновом мосту» (рис. 94) расшифровывается по следующей схеме. Калинов мост – огромные связки хвороста из веток калины, которые поджигались, дабы загнать мамонтов в ловчую яму. Пылающий хворост в конечном счете превратился в образ Огненной реки, через которую перекинут сказочный Калинов мост и возле которого происходит символическая битва с многохоботовыми змеями. Длинношерстные мамонты, прорываясь сквозь море огня («огненную реку»), сами превращались в живые факелы. Охотники, загнавшие мамонтов в яму, стремились забросать гигантских животных камнями и проткнуть копьями. Мамонты, в свою очередь, хватали охотников хоботами и в полном смысле данного слова старались вбить их в землю.
Апокалипсическая картина – ничего не скажешь: одним словом, знаменитая фреска В.М. Васнецова в Московском историческом музее! Но можно нарисовать и другую. Она, кстати, реально существует, принадлежит тверскому живописцу Всеволоду Иванову и называется «Бегство гипербореев» (рис. 95). Художник изобразил миграцию арийских племен с Севера на Юг после катастрофического похолодания. Мы видим, что в качестве основной тягловой силы здесь изображены мамонты. Должно быть, так оно первоначально и было. Мамонт вполне мог быть домашним животным, и не нужно было устраивать никаких загонов с огненным действом. Кстати, опыт по одомашниванию слонов мог пригодиться индоариям после того, как они добрались до Индостана, в течение многих веков потеряв по дороге таких же слонов, но только покрытых шерстью.
Рис. 95. Бегство гипербореев. Художник Всеволод Иванов
Расселяясь по просторам Евразии и упорно продвигаясь вперед, гиперборейцы – прапредки будущих индоевропейских народов – обосабливались друг от друга, создавая основу новых этносов. Конфликты были неизбежны, войны тоже. Боевые мамонты (как впоследствии и боевые слоны) составляли несокрушимую ударную силу. Вот эти-то боевые когорты с хоботами могли сохраниться в народной памяти и запечатлеться в доживших до наших дней фольклорных текстах.
Ну и, наконец, то, о чем тоже уже говорилось выше. Змей – древнее тотемное пресмыкающееся и одновременно объект почитания во многих архаичных культурах мира. О тотемных функциях змея свидетельствует, например, упоминавшаяся выше сказка «Кузьма Скоробогатый», где явственно проступают черты двух древних тотемов – змеи и лисицы. Кроме того, в русском народном мировоззрении до самого последнего времени сохранялись еще и реликты древних арийских и доарийских представлений о космическом змееподобном существе (драконе), творце Вселенной. По русским поверьям апокрифического происхождения считалось, что Земля покоится на огнеродном змее, живущем в Огненной реке или в Океан-море. В болгарских апокрифах рисуется еще более подробная картина: змей покоится поверх вола, тот стоит на рыбе, плавающей в море, которую, в свою очередь, держит на себе огромная черепаха (представления о последней, как мы помним, восходят к самым истоками индоарийской древности и смыкаются с божественной личностью Кашьяпы, который в переводе с санскрита как раз и означает «черепаха»).
В свете всего вышесказанного проливается некоторый свет и на странную привязанность, даже любовь и верность (что называется, до гробовой доски) арийских женщин (и не в последнюю очередь славянских девушек). Лучшее подтверждение тому – архаичная сербская песня из классического сборника Вука Караджича (1787–1864):
Змей от моря пролетал к Дунаю,
Под крылом он нес красну девицу,
Как под правым нес красну девицу,
А под левым – уборы девичьи.
Скоро жажда одолела змея,
Он на землю выпустил – девицу,
В лес зеленый по воду отправил.
Повстречала трех добрых молодцев.
Первый молвил: «Девица красива!»
Другой молвил: «Мы ее расспросим!»
Третий молвил: «Лучше расцелуем!»
Но сказала им красна девица:
«Прочь подите, три добрых молодца,
Я ведь, знайте, дочь царя честного,
А сестрица паши боснийского,
Верна люба огненного змея».
И по ровну полю пролетела,
Будто бы звезда по ясну небу.
В другой эпической сербской песне «Царица Милица и змей с Ястребаца» рассказывается о роковой любви супруги царя Лазаря к огненному монстру, который еженощно прилетал в высокую башню к предмету своего вожделения, превращаясь в прекрасного и страстного любовника:
<…> Дым-огонь пошел от Ястребаца,
От Змаеваца, реки студеной,
И поднялся над Крушевом ровным,<…>
И спустился на высоку башню,
На постель и мягкие подушки;
Скинул Змей одежду огневую
И с царицей лег на те подушки.
Немало аналогичных сюжетов и в болгарском фольклоре, где крылатые и огненные твари выступают в виде самых обыденных и заурядных персонажей:
По воду Рада ходила,
А был колодец змеиный,
Змеиный колодец, заклятый,
Пошла она и воротилась.
Навстречу идут два змея,
Огняника два навстречу.
Старший прошел мимо Рады,
Младший остановился
И напился из корчаги.
И говорит он Раде:
«Рада, милая Рада,
Ко мне, что ни вечер приходишь,
Всегда мне цветы приносишь,
А нынче ты без цветочков».
Ответствует Рада змею:
«Змей же ты, змей-огняник,
Пусти меня, дай дорогу,
Дай мне пройти поскорее.
Матушка захврала,
Терпит она от хвори,
Но дважды терпит от жажды».
Змей говорит Раде:
«Рада, красная дева,
Обманывай, Рада, другого,
А змея ты не обманешь:
Змей летает высоко
И видит вокруг широко.
Летел я над вашим домом,
В углу твоя мать сидела,
Сидела и колдовала.
Ведь мать твоя – колдунья,
Колдунья и волховница.
Покуда она колдует,
Я унесу тебя, Рада!»
Едва это змей промолвил,
Взял он Раду и поднял,
Поднял высоко в небо,
До самых скал высоченных,
До каменных скал ее поднял,
В широкие пещеры.
Согласно южнославянской традиции, в результате любви крылатых змеев (драконов) и земных женщин рождались отважные богатыри – юнаки. Известна и обратная «схема»: любовная страсть к земным юношам охватывала змееподобных существ женского рода (в просторечии – змеих). В целом же история странного симбиоза человека (в особенности девушек и женщин) с драконами (змеями) уходит своими корнями в седую старину. Сюжеты, аналогичные вышеприведенным, мы находим уже у древних хеттов (индоевропейцев по своей этнолингвистической принадлежности). В дошедших до нас мифах прослеживается и мотив змееборчества, о котором подробно речь пойдет в следующей главе. В хеттских мифах главными действующими лицами «драконьего действа» оказываются Змей Иллуянка, Бог Грозы и Богиня Войны:
«Змей победил бога Грозы и взял у него сердце и глаза. И бог Грозы потерял свой образ. Тогда бог Грозы взял себе в жены дочь смертного человека – Бедного. И она родила от него сына. Сын вырос и взял себе в жены дочь Змея.
Бог Грозы сыну наказывает: “Когда в дом к жене своей пойдешь, попроси сердце и глаза”. Когда тот пошел к ним, он у них сердце попросил, и они ему дали. Потом он у них глаза попросил, и они ему дали. И сердце и глаза он отдал богу Грозы, отцу своему. И бог Грозы сердце и глаза свои назад получил.
Когда он вернул себе свой прежний образ, он пошел к морю для битвы. И бог Грозы Змею дал бой. И он начал побеждать Змея, а со Змеем был сын бога Грозы. И тот к отцу своему воззвал: “Ты рази! Не жалей меня!” И бог Грозы убил Змея и сына своего вместе с ним.
Когда бог Грозы и Змей сошлись в единоборстве у Кискилусса, Змей победил бога Грозы. И бог Грозы ко всем богам воззвал: “Придите ко мне на помощь!” И богиня Инарас пир задала. На пиру всего было вдоволь: огромный котел вина, огромный котел с медом, огромный котел с пивом. Сосуды были полны до краев. Пир задала Инарас на весь мир.
Богиня Инарас пошла к городу Циггарате и позвала Хупасияса – смертного человека. Богиня Инарас сказала Хупасиясу: “Смотри! Ты со мной будь заодно!”. Так отвечал Хупасияс богине Инарас: “Если ты со мной разделишь ложе, то я приду и сделаю то, что твое сердце хочет”. И она разделила с ним ложе его. И богиня Инарас увела с собой Хупасияса, и его она сделала невидимым. Богиня Инарас принарядилась и Змея из логова к себе позвала: “Смотри! Я пир устраиваю. Приходи поесть и попить!”
Змей с детьми своими пошел к ней наверх. И они ели и пили. И целый огромный котел они выпили, и захмелели они. Они вниз, в логово свое, никак не могли спуститься. И Хупасияс пришел и Змея веревкой связал. Бог Грозы пришел и Змея убил. И детей его вместе с ним он убил.
И себе богиня Инарас на скале вверху дом построила в стране Тарукка. И человека Хупасияса в доме том она поселила. И ему Инарас наказывала: “Если я из дома в степь пойду, то из окна не выглядывай. Если выглянешь, то увидишь жену и детей своих”. Когда двадцать дней прошло, он из окна высунулся и жену свою и детей увидел. Когда Инарас из степи назад пришла, он стал ее просить: “Ты меня домой отпусти!..”».
Приведенные фрагменты славянской и индоевропейской мифологии помогают лучше понять общемировые и гиперборейские корни любых архаичных образов, в том числе и драконоподобных.
Баба-Яга
В волшебных сказках народов мира (особенно в их современном восприятии детьми, да и взрослыми, которые сравнительно недавно тоже были детьми) ведьма нередко смешивается с Бабой-Ягой (рис. 96). Резон в этом, безусловно, имеется, но все же обе демонические женщины – далеко не одно и то же. Владимир Даль подчеркивает, что само слово «ведьма» распространено в основном в Малороссии (на Украине), и бессмертные творения Гоголя лучшее тому подтверждение. Среди южнорусского населения она зовется ведёма, а дальше попадает под самые различные обозначения – колдунья, чародейка, ворожея, волшебница, кудесница, бесиха, волховница. Последнее понятие известно более в своем мужском обличье – волхв. Это означает, что ведовство, как и шаманство, никогда не являлось прерогативой одной лишь женской части рода людского.
Рис. 96. Баба-Яга. Художник Иван Билибин
Потому-то в русском языке и фигурируют утратившие свое былое значение слова ведьмак и ведун, восходящие к самым истокам древнеарийской культуры. Ибо хорошо известно, что слова «ведьма» и «ведьмак» того же общеиндоевропейского корня, что и Веды, и первоначально, в далекие языческие времена, обозначали причастность к древнему ведическому знанию и магической практике. Такой смысл слово «ведовство» (то есть «знание» в сочетании с «прорицательством» и «ворожбой») сохраняло на протяжении тысячелетий, пока на смену древним верованиям не пришла новая религия. Прежние языческие культы и традиции были искоренены, знания и навыки утрачены, а ведьмы и ведьмаки стали безжалостно преследоваться и уничтожаться – сначала единицами, потом десятками и, наконец, сотнями и тысячами. В одной Западной Европе и только по учтенным данным в ходе так называемой охоты на ведьм в XV–XVII веках на кострах инквизиции были сожжены сотни тысяч ни в чем не повинных женщин. Изничтожались ведьмы и на Руси, здесь также самым предпочтительным видом казни считалось сжигание на огне, но, в отличие от театрально обставленных казней на Западе, в России расправлялись по-простому: сжигали в деревянном срубе или прямо в доме, где заподозренная в колдовстве проживала.
В народе, где, несмотря ни на какие преследования и гонения, сохранялись остатки древних языческих верований, а подчас и форменное двоеверие, отношение к ведьмам было весьма неоднозначным, в основном боязливое (вплоть до панического страха) и враждебное. По стойкому представлению, ведьма живет среди людей и обычно не отличается от старых или молодых женщин. Однако ночью, распустив волосы и надев белую рубаху, она верхом на помеле или ухвате устремляется через трубу на небесный простор и принимается за свои козни: «портит» парней, девок, коров, вынимает за человеком его след, крадет его тень, выливает на дорогу заговоренную воду, чтобы сбить с пути, подбрасывает вредоносные предметы и т. п. Существуют тысячи свидетельств ведьминых превращений, проказ и разных далеко не безобидных «штучек». Вспомним Пушкина:
…И слышу: кумушка моя
С печи тихохонько прыгнула,
Слегка обшарила меня,
Присела к печке, уголь вздула
И свечку тонкую зажгла,
Да в уголок пошла со свечкой,
Там с полки скляночку взяла
И, сев на веник перед печкой,
Разделась донага; потом
Из склянки три раза хлебнула.
И вдруг на венике верхом
Взвилась в трубу и улизнула…
Злокозненная ведьма отнюдь не всегда предстает в безобразном обличье. Напротив, до поры до времени она предпочитает скрываться под маской привлекательной женщины, а то и соблазнительной красавицы (рис. 97). Именно такую Бабу-Ягу в поэтической форме воссоздал Сергей Городецкий:
У той Яги, у девы,
Лесные волоса,
Прилуки да запевы,
Змеиная краса.
Никто ее не может,
Кто видел, разлюбить:
Тоска-любовь изгложет,
Кручины не избыть…
Другими словами, это все то же оборотничество, и цель подобного маскарада одна – завладеть душой человека, нанести максимальный вред всему живому. По словам Афанасьева, ее дурной, недобрый глаз распространяет свое влияние на все, чего только коснется ведьмин взгляд: посмотрит на дерево – оно тотчас же засыхает; глянет на свинью с поросятами – она наверняка съест собственных детенышей; «полюбуется» на выводок цыплят – и они все до единого передохнут. Одним словом, повсюду, куда ведьма ни глянет, – жди беды, болезни, смерти, катастрофы.
Рис. 97. Ведьма. Художник Иван Билибин
Нетрудно догадаться, что все те, кого принято считать ведьмами и колдунами, – это люди, наделенные даром вхождения в контакт с ноосферой. Дар этот можно использовать не только во благо себе или другим, но и во вред. Отчасти это получается, но не всегда. Ноосфера сама восстает против неправедного использования ее энергетических и информационных ресурсов. В конечном счете демонические силы получают отпор. В результате воистину космической битвы и беспрестанной борьбы добра со злом победу одерживает добро – нередко ценой невосполнимых жертв. В представлении обычных людей у этой вселенской драмы есть свои действующие лица в виде обобщенных мифологических образов, таких, например, как карело-финская ведьма Лоухи, эллинская Медея, кельтская Моргана (Морриган) – отзвуки последней обнаруживаются и в русской Марье Моревне.
Разыгравшись и раззадорившись, ведьма иногда крадет месяц с неба (на самом деле в этот момент его просто заволакивает тучами), может также украсть дождь, снег, град, росу и т. п. Все эти подробности можно узнать у Владимира Даля. Ведьма находится в постоянной колдовской связи с нечистой силой, для чего по ночам варит заветные травы и снадобья в горшке, держит дома черную кошку и черного петуха, а желая принять какой-нибудь мерзкий облик, кувыркается через 12 ножей. Особенно любит ведьма превращаться в сороку, отчего к этой птице у многих в народе очень настороженное и неоднозначное отношение. Оборачивается также свиньей, кошкой, собакой или кем-то другим, проникает в чужие дворы и выдаивает коров. Ведьма понимает язык животных и птиц, умело отыскивает нужные для колдовства и лечения болезней растения, знает рецепты приготовления магических зелий. Колдовские чары, как правило, используются во вред людям, например, в полях устраиваются прожины и заломы.
Повсеместно было распространено убеждение, что ведьмы – виновницы засух и гибели урожаев, ибо крадут дождевые тучи или отмахивают их своим передником. Ведьма – воплощенный образ греха. Фольклор сохранил даже перечень ее типичных грехов – в плаче кающейся чародейки:
В полюшках душа много хаживала.
Не по-праведну землю разделивала:
Я межку через межу перекладывала,
С чужой нивы земли украдывала.
В соломах я заломы заламывала.
Со всякого хлеба спор отнимывала, —
В этих во грехах Богу не каялась.
Еще душа Богу согрешила:
Из коровушек молоки я выкликивала,
Во сырое коренье я выдаивала;
С малешеньку дитя своего проклинывала,
Во белых во грудях его я засыпывала,
Во утробы младенца запорчивала. —
В этих во грехах Богу не каялась.
Еще душа Богу согрешила:
Мужа с женой поразваживала,
Золотые венцы поразлучивала;
По улицам душа много хаживала.
По подоконью душа много слушивала.
Хоть не слышала, скажу: слышала.
Хоть не видела, скажу: видела;
По свадьбам душа много хаживала,
Свадьбы зверьями оборачивала;
По игрищам душа много хаживала,
Под всякие игры много плясывала, —
В этих во грехах Богу не каялась.
Напилася душа зеленого вина,
От зеленого вина душа пьяна была,
Померла эта душа без покаянья,
Без того ли без попа, без духовного
Провалилася душа в преисподний ад.
Кульминацией каждодневных демонических козней сонмища ведьм всех возрастов и рангов считалось их ежегодное сборище на шабаш (от древнееврейского слова, означающего «субботу»). Самым знаменитым шабашем считается средневековая немецкая Вальпургиева ночь (с 30 апреля на 1 мая) – благодаря поэтическому воспроизведению ее в 1-й части трагедии Гёте «Фауст» (рис. 98) и музыкальному эпизоду в одноименной опере Шарля Гуно. По преданию, в эту ночь все ведьмы Германии слетались на метлах и вилах на гору Брокен, дабы вместе с другой нечистью справить здесь сатанинский бал.
У славян тоже была своя Вальпургиева ночь и место, куда ведьмы слетались отовсюду на шабаш. В истории Древней Руси – это знаменитая Лысая гора под Киевом (ныне в черте города), «прославленная» Модестом Мусоргским в потрясающей по своей выразительности музыкальной картине «Ночь на Лысой горе». Впрочем, дата вселенского шабаша у различных славянских этносов не совпадала, а собственно Вальпургиеву ночь с 30 апреля на 1 мая признавали преимущественно лужичане, около тысячи лет пребывавшие в германской среде. У восточных славян главным «ведминым днем» считался, пожалуй, праздник Ивана Купалы (что прекрасно отражено в известной повести Гоголя). Но и другие праздники ведьмы не обходили стороной. В западнославянской традиции, кроме Рождества, Пасхи, Иванова (Янова) дня, ведьмы активизировались в дни святых Люции, Петра и Павла, дни Божьего тела, Зеленые Святки и др.
На шабаше каждую гостью встречает хозяин предстоящей оргии – сам дьявол в образе козлища (реже – пса). Обязательным ритуальным актом встречи является целование срамных частей его тела и подношение подарков – разных частей умерщвленных младенцев, черные свечки и т. п. Повсюду – сатанинские огни, клубы черного дыма, чад, копоть, смрад. Для каждой ведьмы приглашен кавалер-ухажер – как правило, черт или другой представитель нечистой силы, но это может быть и завлеченный с помощью колдовской силы обыкновенный человек – как это произошло с пушкинским гусаром или гетевским Фаустом. После обильного угощения с непрерывным винопитием начинаются дикие танцы обнаженных партнеров, а затем – и свальная случка. Под утро, насытившись любовью, ведьмы разлетаются по домам.
Рис. 98. Вальпургиева ночь в «Фаусте» Гёте. Художник Андрей Гончаров
По народным представлениям, перед смертью ведьма испытывает страшные муки и в конвульсиях и судорогах пытается передать кому-нибудь свои ведовские чары. Горе человеку, который возьмет из рук умирающей ведьмы любую вещь, – вместе с предметом она передаст свой страшный дар. После смерти душа ведьмы отправляется в ад, а ее тело попадает в полное распоряжение нечистой силы, которая как бы входит в оболочку ее трупа. Мертвая ведьма едва ли не опаснее живой: по ночам она насмерть заедает людей или сосет человеческую кровь. Ее любимая кровь – детская, реже – кровь стариков, она отсасывает ее из ушей. Худые, изможденные люди часто сами верили, что по ночам их кровь сосут ведьмы: то могла быть, например, кровь старика, которую высасывает увлекавшаяся им в молодости женщина.
Естественно, благим делом считалась борьба с ведьмами – главным образом с помощью символических ритуалов. Так, в украинских и белорусских селах обряд изгнания ведьм совершался во время Купальских игрищ. Изготовлялось специальное чучело условной «ведьмы», его с ликованием выносили за околицу и там уничтожали: бросали в воду, разрывали на части или сжигали на костре.
Баба-Яга – мифологический персонаж, доживший до наших дней со времен матриархата, трансформированный до неузнаваемости архаичный образ Великой богини. Ведьма же – персонаж «низшей» народной демонологии, приближенный к повседневному житью-бытью и порожденный некоторыми особенностями общения людей (в данном случае – женщин) с ноосферой. Русская Баба-Яга – несомненный носитель древнейшей матриархальной символики. Ее устрашающие черты – результат неизбежной демонизации поверженных былых властительниц после победы патриархального строя. Даже в ее имени, судя по всему, закодирован намек на матриархальное прошлое. Никто не дал вразумительного объяснения, что такое Яга, или в фонетической транскрипции – [Йага]. Наиболее правдоподобными представляются объяснения, связывающие имя хозяйки избушки на курьих ножках со словом «ягать» – «кричать»[41].
Как и в других персонажах, в образе Бабы-Яги прежде всего закодирован скрытый, тайный смысл русской волшебной сказки. Даже развитие сюжета, как правило, напоминает путешествие не только в пространстве, но и во времени, причем в обратном направлении – от патриархата (абстрактный царь и его сыновья) к матриархату. Маршрут героя за тридевять земель в тридесятое царство, кстати, также допустимо трактовать, как путешествие во времени, скажем, как продвижение в глубь тридцати поколений или династий.
В русских сказках содержится явный намек на принадлежность Бабы-Яги к Гиперборее и ее причастность к золотому веку. Речь идет об одной из самых закодированных и насыщенных сакральными смыслами сказок – про то, как гуси-лебеди украли маленького мальчика и утащили его к Бабе-Яге. Наверняка каждый помнит эпизод: когда сестра, наконец, отыскала братца, он сидел на лавочке в избушке на курьих ножках и играл золотыми яблочками. Вспомнили? А теперь вопрос, так сказать, на засыпку: откуда у Бабы-Яги золотые яблоки? Да все оттуда же – из Гипербореи, из эллинского сада Гесперид, где росло дерево с золотыми плодами и куда прилетала русская Жар-птица воровать эти яблоки. Недаром ведь и в одном из фольклорных текстов, записанных еще до революции Д.К. Зелениным в Вятской губернии, Баба-Яга именуется Хозяйкой яблоневого сада! Нелишне в данной связи вспомнить, что название Авалон – местопребывание короля Артура и рыцарей круглого – стола изначально означало «яблоневый остров», что дало некоторым интерпретаторам основание провести параллель между Авалоном и садом Гесперид (а значит – и Гипербореей).
Между прочим, задумывался ли кто-нибудь, что представляет собой сакраментальное жилище Бабы-Яги – избушка на курьих ножках? Почему вдруг на курьих, а, скажем, не на утиных или журавлиных? В современном обыденном представлении фольклорный стереотип воспринимается буквально, и в многочисленных иллюстрациях к русским народным сказкам (или же их экранизации) загадочная избушка изображается не иначе как на двух куриных лапах. Однако русское слово «курья» ничего общего с курицей не имеет. Просто оторванные от Русской земли ее нынешние насельники утратили многие исконно народные и древние понятия (что, к сожалению, относится даже к плеяде знаменитых русских художников-сказочников – начиная от Васнецова и Билибина). Впрочем, беда – пока поправимая: достаточно заглянуть в неисчерпаемую сокровищницу русского языка – Далев словарь.
Так вот, «курья» в ее истинном значении – не прилагательное, как кажется на первый взгляд, а существительное, означающее «глубокую заводь, речной залив» или же «старое речное русло, старицу». Это – главные значения слова «курья». Но есть еще побочные – «разливной речной поток без названия», «глухой речной рукав, теряющийся в болотах» или, напротив, «широкое, глубокое место в реке, с уступами». Вот почему по всей территории России и за ее пределами широко распространены топонимы типа Курья (топонимы с такой вокализацией можно встретить, к примеру, и в Вятской, и в Орловской губерниях), Курейка, Кура и т. п. Представляется, что жилище Бабы-Яги имеет «курейское происхождение» в речном, а не в курином смысле, и пририсовывать птичьи лапы бревенчатой избушке вовсе не обязательно. Конечно, при этом рассеивается очарование давних детских впечатлений, но зато становится понятным истинный смысл древних мифологем. Не исключено, что «курья хозяйка» – Баба-Яга – в прошлом была речной богиней (возможно, она – даже состарившаяся русалка), впоследствии она так и сохранила прежнее «место жительства» – на берегу глухих речных заливов или устьев рек. Быть может, совсем в далеком, гиперборейском, прошлом она была либо дочерью, либо женой (либо той и другой вместе) Морского царя, про которого уже подробно говорилось в самом начале книги.
Убежище Бабы-Яги окружено частоколом, утыканным черепами со светящимися глазницами. Из сказок хорошо известно, что Баба-Яга не только охотится за маленькими детьми, чтобы их изжарить, съесть и покататься на обглоданных косточках, но и нередко помогает главному герою в благополучном свершении его нелегких подвигов. Читателя или слушателя постоянно преследует мысль, что в разных сказках речь идет о совершенно разных персонажах. Так оно и есть на самом деле! Просто в памяти поколений произошло расщепление образа матриархальной владычицы, которая изначально совмещала в себе черты воительницы, дарительницы и одновременно – похитительницы, душегубки и людоедки.
Баба-Яга – сподвижница богини судьбы: ее основное занятие – прясть кудель и очерчивать будущее тем, кто завоюет ее благосклонность. На Севере про нее говорили так: «…Сидит огромная баба на печке и прядет; голова у нее, как бурак, титьки, как ведра, глаза, как солонки». Образ, безусловно, не слишком привлекательный, но никто ведь и не утверждает, что Великая богиня была изящной красавицей? К тому же критерии и эталоны красоты в первобытном обществе были совершенно иные, нежели теперь.
Если вещую Бабу-Ягу ублажить – хотя бы ласковым словом, – она становится доброй, принимает сторону главного героя, охотно ему помогает, предсказывая возможные неприятности и предвосхищая благополучный конец. У нее две сестры – одна мудрее другой. Все вместе они как раз и есть три Пряхи, три богини судьбы, правда, с приставкой «экс», то есть бывшие богини. Один из результатов их «прядильной деятельности» – волшебный клубочек, символ всеобъемлющего и всепреодолевающего знания, который вручается сказочному герою и приводит его к искомой цели, оберегая от неверного шага.
В некоторых преданиях, доживших до наших дней, сохранились намеки, позволяющие представлять Бабу-Ягу как воительницу, богатырку и великаншу. В ее арсенале есть даже волшебный огненный щит, что палит во все стороны, устрашая врагов. Такой она в общем-то изображалась и на старинных русских лубках, не испытавших влияния позднейших художественных интерпретаций. В данном плане образ русской демоницы во многом соответствует калевальской Лоухи, «редкозубой старухи» и одновременно – предводительницы северного воинства. До конца ХVIII века иногда даже проводилась параллель между Бабой-Ягой и древнеримской Беллоною – богиней войны (bellum – «война») и одновременно властительницей Подземного мира.
Впрочем, в Словаре Даля все расставлено по своим местам. Здесь она именуется «злым духом под личиною безобразной старухи»:
«Баба-Яга, костяная нога, в ступе едет, пестом упирает, помелом след заметает. Кости у нее местами выходят наружу из-под тела; сосцы висят ниже пояса; она ездит за человечьим мясом, похищает детей, ступа ее железная, везут ее черти; под поездом этим страшная буря, всё стонет, скот ревет, бывает мор и падеж; кто видит Ягу, становится нем».
Очень уж напоминает индоарийскую богиню смерти и возмездия Кали – не правда ли? Или кровожадную горную демоницу, ставшую прародительницей тибетского народа? На Русском Севере чрезвычайно распространенным было мнение, что Баба-Яга живет не в лесу в избушке на курьих ножках, а глубоко под землей. Чтобы попасть туда, нужно «просесть», и окажешься – сначала в полной тьме, а затем в светлом-пресветлом городище с улицами и домами, наполненными всяким добром, – владении вещей старухи. Такая картина рисуется в сказках, записанных в Архангельской губернии Н.Е. Ончуковым. В белорусских сказках тоже отмечается, что Баба-Яга живет на Севере, среди лютых морозов.
Впрочем, народ никогда не жалел красок и для описания подробностей житья-бытья ведьмы-людоедки, как, например, в одной из сказок, записанных в Псковской губернии:
«<…> По улице костры, по кострам – все кости человеческие лежат, по тыну – всё головы человечьи торчат, на крыльце – потроха человечьи валяются, в сенях – два дощана с кровью стоят, а сама хозяйка в доме лакомится человечиной…»
Жуткие подробности русской сказки мало чем отличаются от реальных событий, неоднократно описанных в разные времена очевидцами подобных сцен.
Итак, русская Баба-Яга – всегда ведьма, но не всякая ведьма – Баба-Яга. Последняя в народном представлении существует только в образе старухи, хотя, естественно, она тоже была когда-то молодой, и у нее есть дети (по некоторым русским сказкам – сорок дочерей от множества разных безымянных мужей).
Подобная ситуация хорошо известна историкам первобытного общества. Она полностью соответствует беспорядочным и неконтролируемым половым связям (промискуитету), присущим матриархату, когда установление отцовства становится проблематичным, а следовательно – и ненужным. Отсюда неудивительно, что и число дочерей Бабы-Яги может превышать цифру 40, как, например, в популярной сказке из афанасьевского сборника о Заморышке, вылупившемся вместе с братьями из яиц. В поисках невест герои оказываются во владениях Бабы-Яги, чьи чертоги мало напоминают безоконную избушку на курьих ножках:
«Заехали молодцы за тридевять земель; смотрят: на крутой горе стоят белокаменные палаты, высокой стеной обведены, у ворот железные столбы поставлены. Сосчитали – сорок один столб. Вот они привязали к тем столбам своих богатырских коней и идут на двор. Встречает их Баба-Яга: “Ах вы, незваные-непрошеные! Как вы смели лошадей без спросу привязывать?” – “Ну, старая, чего кричишь? Ты прежде напои-накорми, в баню своди, да после про вести и спрашивай”. Баба-Яга накормила их, напоила, в баню сводила и стала спрашивать: “Что, добрые молодцы, дела пытаете иль от дела лытаете?” – “Дела пытаем, бабушка!” – “Чего ж вам надобно?” – “Да невест ищем”. – “У меня есть дочери”, – говорит Баба-Яга, бросилась в высокие терема и вывела сорок одну девицу. <…> Поутру встала Баба-Яга, глянула в окошечко – кругом стены торчат на спицах дочерние головы; страшно она озлобилась, приказала подать свой огненный щит, поскакала в погоню и начала палить щитом на все четыре стороны. Куда молодцам спрятаться? Впереди сине море, позади Баба-Яга – и жжет и палит! Помирать бы всем, да Заморышек догадлив был: не забыл он захватить у Бабы-Яги платочек, махнул тем платочком перед собою – и вдруг перекинулся мост через все сине море; переехали добрые молодцы на другую сторону. Заморышек махнул платочком в иную сторону – мост исчез, Баба-Яга воротилась назад, а братья домой поехали».
В эпоху матриархата свободные и беспорядочные сексуальные отношения между полами были повседневными (а не только по праздникам, как в более позднее время). Постепенно добрачный промискуитет сошел на нет, сохранившись только во время ритуальных действ и празднеств, в том числе и в европейской сексуальной культуре (знаменитые дионисии, сатурналии и вакханалии). Церковь беспощадно преследовала и карала любые рецидивы языческих традиций. Однако земледельческая обрядность – слишком серьезная вещь, чтобы просто так исчезнуть. До недавнего времени подобные обычаи хоть редко, но все же фиксировались этнографами. У славян практиковался выход, бегание и катание обнаженных женщин на вспаханном поле с целью передачи ему женской плодоносной энергии. Считалось также полезным для обеспечения гарантированного и обильного урожая соитие мужа и жены прямо на вспаханном поле перед началом сева.
Ученые-этнографы давно уже обобщили и систематизировали соответствующие славянские обычаи, уходящие в глубокую древность. Так, в западной Болгарии рано утром в Иванов день женщина, раздевшись донага, обходила поля, срывала на каждом по несколько колосьев, а затем совокуплялась прямо на земле с мужем или возлюбленным, до поры до времени прятавшимся поблизости. В украинском Полесье зафиксирован обряд катания по полю в Юрьев день: мужчины и женщины, парни и девушки, женатые и неженатые, обнявшись, катались по земле, имитируя коитус, чтобы лучше уродилось жито. Аналогичный имитационный обряд совершался и в Македонии. В восточной Моравии на Масленицу исполняли особый танец с вульгарными телодвижениями, призванными повлиять на будущий урожай и приплод в хозяйстве. С той же целью в российской Владимирской губернии практиковалось битье скотины рубахой, в которой накануне хозяйка спала с мужем. (См.: Славянские древности: Этнолингвистический словарь. Т. 2. М., 1999. С. 526.) Похожие обычаи известны практически на всех континентах[42].
«Обряды, с незапамятных времен связывающиеся с обеспечением племени пищей, после того как источником ее стало земледелие вместо охоты, естественно развились в магический церемониал, имеющий целью стимулирование естественного плодородия. Вера в то, что половой акт не только помогает получению обильного урожая, но даже прямо необходим для этого, получила всеобщее распространение на ранних стадиях развития человеческой культуры. <…> Жители Перу соблюдают строжайший пост и полностью воздерживаются от половых сношений перед праздником, которым они отмечают созревание груш (палта). При наступлении праздника нагие мужчины и женщины собираются вместе и бегут наперегонки, после чего мужчины совершают половой акт с теми женщинами, которых им удается догнать. Подобные же ежегодные празднества, во время которых допускается неограниченная свобода половых сношений, происходили в Чили, Никарагуа, а у некоторых мексиканских племен сохранились и до наших дней. Священные празднества Джурупури у уопов и ряда других племен в долине Амазонки представляют собою не что иное, как временное допущение промискуитета, когда старые и молодые мужчины и женщины совокупляются совершенно свободно. У чороти все ритуальные танцы сопровождаются публично и без ограничения совершаемыми половыми актами. Таковы же обычаи бороро. У патагонцев главный религиозный праздник, называемый Камаруко, представляет собой всеобщую оргию. У племен, населяющих прерии Северной Америки и низовья Миссисипи, празднества в честь урожая связаны с допущением промискуитета, причем старые мужчины и женщины увещевают молодежь, чтобы она предавалась половым сношениям безо всякого разбора. <…> На некоторых островах, которые расположены между западной частью Новой Гвинеи и северной частью Австралии, языческое население рассматривает Солнце как мужское начало, оплодотворяющее землю, являющуюся женским началом… Каждый год в начале периода дождей господин Солнце нисходит в священное фиговое дерево, чтобы оплодотворить землю… По случаю этого праздника приносят в жертву множество свиней и собак. Мужчины и женщины предаются сатурналиям, посреди огромной толпы под пляски и пение публично инсценируется мистическое соединение Солнца и земли путем реального совокупления мужчин и женщин под деревом. <…> У даяков на Северном Борнео во время празднества, именуемого бунут, предназначаемого для обеспечения плодородия почвы и получения обильного урожая риса, в течение четверти часа допускается неограниченная свобода половых сношений, после чего восстанавливаются совершеннейшие приличия и порядок… У джакунов в Малайе в период сбора урожая риса мужья обмениваются женами. <…> В Британской Новой Гвинее, <…> чтобы оплодотворить пальмы саго, люди вступают в беспорядочные половые сношения, чтобы получить животворную жидкость, которой натирают стволы саговых пальм». <…>
И так далее. Причем безотносительно – идет ли речь о южных этносах или же о северных.
Подобные обряды восходят к седой древности, когда земледелие только зарождалось и было немыслимо без магических действий, а человек не отделял себя от жизнетворящей и плодоносящей природы. В лапидарной форме данная истина высказана в Коране: «Ваши женщины для вас как поля». В одном из самых архаичных и почитаемых ведических памятников «Законы Ману» (глава IХ) та же мысль раскрыта более обстоятельно:
«33. Женщина считается воплощением поля, мужчина считается воплощением семени; рождение всех одаренных телом существ [происходит] от соединения поля и семени. <…> 37. Эта земля считается вечной утробой живых существ, но семя не сохраняет в развитии никаких качеств утробы».
Но аналогичные представления были распространены повсюду, и архаичные черты былых верований и традиций по сей день обнаруживаются практически у всех народов земли, включая славянский мир.
Чёрт
Чёрт, – пожалуй, самый популярный персонаж русской народной демонологии (рис. 99). Еще в начале ХХ века фольклористы фиксировали: в северных деревнях нет такого человека, который хотя бы однажды не сталкивался с чёртом. Владимир Даль насчитал в русском языке около сорока разных его имен и эпитетов; Сергей Максимов присовокупил к ним еще с десяток[43]. Однако в классических волшебных сказках он – редкий гость, а в наиболее архаичных (и тем более – в былинах) вообще не встречается, не пересекается ни с Кощеем Бессмертным, ни со Змеем Горынычем. С Бабой-Ягой – да, сопрягается, но это скорее результат более позднего влияния христианской демонологии и представлений о сатане и дьяволе (рис. 100). В таком демоническом качестве чёрт известен от начала веков как бес. В Древнем Египте даже был бог с таким именем. Правда, у древних египтян Бес, хотя и представлялся в виде уродливого карлика, выполнял охранительные функции, а его мелкопластиковые фигурки играли роль амулетов-оберегов. Статуэтки с изображением Беса находили повсюду – аж на Алтае (рис. 101), что свидетельствует как о широкой распространенности этого дьявольского божества, так и о тесном взаимодействии древних культур. (К слову сказать, изображения египетских богов обнаруживали и в других отдаленных регионах России: например, статуэтка Осириса была найдена в Томской области, а Амона-Ра – в Пермской. Ученых-историков и профессиональных археологов подобные находки ставили в тупик, и приемлемого объяснения они им так и не дали.)
Рис. 99. Черт. Рисунок А.С. Пушкина
У многих христианских народов широко распространена апокрифическая легенда (должно быть, позднего происхождения) о том, что черти (бесы) – это бывшие ангелы, сброшенные с неба вместе с сатаной (который, как известно, первоначально признавался падшим ангелом). У этого предания явно библейская подоплека. Крестьяне многих российских губерний рассказывали:
«Когда Бог сотворил мир, то заставил ангелов петь ему славословие, а сам ушел в рай погостить у Адама. Ангелы-то пели-пели и устали. Вот один и говорит: «Бог-то ушел – давайте отдохнем». Некоторые ангелы тотчас же перестали петь дифирамбы. А Бог вернулся и приказал верным ангелам прогнать отступников с неба. Вот они-то и стали нечистой силой».
Рис. 100. Дьявол чёрт. Художник Иван Билибин
Рис. 101. Фигурка египетского бога Беса, найденная на Алтае
Между прочим, в Тульской губернии считали, что черти и в дальнейшем продолжали бывать на небе, но только отделились от ангелов высокой и глухой стеной. Дальнейшие подробности не имеют к Библии никакого отношения, но зато пользовались в дореволюционной России особой популярностью. Считалось, что низвергнутые ангелы, упавшие в воду, стали водяными, те, кто упал в лес, стали лешими, а те, кто попали в избы через печную трубу, стали домовыми. Высказывалось также мнение, что слово «чёрт» появилось на Руси сравнительно недавно, не ранее XVII века, и пришло на русскую землю из Польши (вместе с польско-шведскими интервентами, надо полагать?). Подобное утверждение представляется более чем странным и ни в какие ворота не лезет. Действительно, в древнерусских памятниках (за исключением одного – «Великого зерцала») лексема «чёрт» не встречается. Но сие ничего не значит. Во-первых, она могла быть табуирована, то есть на ее употребление мог быть наложен запрет. Во-вторых, слово «чёрт» в вокализации, близкой к русской, есть не только в польском, но и в болгарском, сербохорватском, словенском, чешском, словацком и лужицком. В-третьих, имеются другие слова с той же корневой основой: «черта», «чертить», «чертог», «чертополох» и др. В-четвертых (и это более показательно, чем предыдущий тезис), известно немало топонимов и гидронимов (вне всякого сомнения, наидревнейшего происхождения) с аналогичной корневой основой: Черторой – рукав Десны, Чертолей – река в Нижегородской губернии, Чертолейка – приток Медведицы в бассейне Дона, Черторыйск – город на Волыни, наконец, районы Москвы – один на окраине – Чертаново, другой в историческом центре – Чертолье (названный так по названию аномального оврага Черторый, то есть тот, который «чёрт рыл»).
Рис. 102. Чур. Художник Надежда Антипова
Наиболее же приемлемым объяснением происхождения понятия «чёрт» представляется следующее. В древнеязыческие времена наши пращуры почитали бога межевой черты – Чура (рис. 102). В седые времена уходит и заклинательный смысл слова «чур», когда, произнеся его, пытались отвести возможные неприятности: «чур меня!», «чур-чура!», «чур не я!». В этих и других сакраментальных восклицаниях зафиксирована бессознательная вера в охранительную силу и заступничество со стороны исчезнувшего божества – символа меры и справедливого дележа. «Чур пополам!», «Чур одному – не давать никому!», «Чур вместе!» – здесь уже явственно проступает имя того, в ком видели гаранта справедливого раздела находки, добычи и т. п.
Имя Чура является одним из русифицированных прозваний эллинского бога Гермеса. В системе древнерусских и общеславянских верований Чур жил вполне самостоятельной жизнью, лишь по функциям своим и смыслу напоминая о том давнем времени, когда происходило первоначальное расщепление индоевропейских языков, этносов и культур. Выдающийся русский славист Петр Алексеевич Бессонов (1827–1898) совершенно справедливо указывал на сходство между русским заклинанием при объявлении личных прав на находку или добычу – «Чур вместе!» и его древнегреческим смысловым эквивалентом, дословно переводимом как «Гермес общий!». Именно это указывает на гиперборейские корни происхождения Чура (а также других примыкающих к нему персонажей).
Античный бог Гермес – синтетический образ, впитавший в себя черты божеств разных религий и ведущий свое происхождение из доэллинской истории. Отцом Гермеса был Зевс, матерью – титанида (нимфа) Майя, дочь титана Атланта. Из контекста «Исторической библиотеки», принадлежащей перу Диодора Сицилийского, вытекает, что все семь сестер, включая будущую мать Гермеса, звались атлантидами и были тесно связаны с легендарной страной того же названия, которая, как уже отмечалось выше, вполне возможно, была тождественна Гиперборее.
По греческо-римской традиции (римское имя Гермеса – Меркурий) на сына Зевса и Майи было возложено множество обязанностей. Гермес – вестник богов; он мгновенно появляется повсюду, летая с быстротой мысли благодаря золотым крылатым сандалиям. Гермес получил их от Персея, а тот, в свою очередь, от титанид-грай в Гиперборее. Кроме того, у Гермеса еще два крыла на головном уборе. Всего крыльев получается шесть: по паре на сандалиях и два на голове. Впоследствии эта шестикрылость оказалась перенесенной на иудаистические и христианские образы шестикрылых серафимов. Гермес-Меркурий – покровитель торговли и путников, воров, мошенников и хитрецов, а также хранитель сновидений и проводник душ умерших в царство мертвых. Из-за близости к потустороннему миру Гермес считался основателем оккультных наук, тайного знания, покровителем колдунов, магов, волшебников. В данной связи возникло представление о Гермесе Трисмегисте (Триждывеличайшем) – основоположнике науки всех наук – герметики (герметизма), предшественницы концептуально-смысловой базы всего многообразия возникших впоследствии конкретных наук и философии. Общеизвестно, что как покровитель интеллектуально-духовной жизни и «управитель всеми языками» Гермес считался тождественным египетскому богу Тоту (предшествуя, в мнении древних египтян, ему по времени своего происхождения).
От имени Гермеса произошло название «герма» (переводится как «груда камней», «каменный столб»). В Древней Греции и ее колониях существовал ритуал изготовления герм. Они устанавливались на дорогах для указания расстояний и представляли собой закругленный столбовидный стержень с тщательно обработанной головой и подчеркнуто выраженным мужским половым органом – фаллосом в возбужденном или спокойном состоянии. Но задолго до того, как прапредки эллинов переселились на Балканы, каменные столбы (менгиры) – итифаллические изваяния в честь бога Гермеса – устанавливались по всей территории Евразии.
Впрочем, вот уже более двухсот лет известна и другая интепретация. Еще в 70-е годы XVIII века Жан Сильвен Байи, сближавший, как уже говорилось, Гиперборею с Атлантидой, утверждал: по крайней мере, европейские и азиатские менгиры – это каменные памятники, поставленные атлантами-гипербореями в процессе их миграции с Севера на Юг после гибели Арктического материка – прародины мировой культуры. По мнению Байи, менгиры посвящались Гераклу, который первоначально, как и Аполлон, был солнечным божеством. Потому-то и прозывались одиночно стоящие камни Геракловыми столбами. Когда-то повсюду их было великое множество, и самые знаменитые – на Обской губе, в океаническом преддверии погибшей Атлантиды – Гипербореи (от которой и ныне сохранились острова Северного Ледовитого океана – Шпицберген, Новая Земля и другие). Потому-то знаменитыми Геракловыми столбами, за которыми, по Платону, находилась Атлантида, следует считать именно Обскую губу, а не Гибралтар (к чему и по сей день склоняется большинство атлантологов).
Не исключено, что другие виды мегалитов – дольмены – имитировали женские гениталии и предназначались для ритуала магического соития. Отверстие в каменной камере предназначалось для проникновения солнечного или лунного света, в данном случае солнечный или лунный луч символизировал космический (мужской) детородный орган, проникающий в каменное лоно с целью астрального совокупления (для имитации имелся также и каменный аналог светового фаллоса, как это практиковалось у адыгских и других народов Кавказа). Сохранились также свидетельства о том, что древние кельты отправляли танцевально-оргиастический культ вокруг каменных менгиров-фаллосов.
После распада первичной индоевропейской этнолингвистической общности и возникновения самостоятельных культур и религий образ Гермеса трансформировался в древнерусском языческом мировоззрении в бога необузданных сексуальных потенций Ярилу (этимологически эти теонимы идентичны) и бога морально-правовой меры Чура. У Чура-Гермеса было множество функций, но все они сводились к главному: устанавливать (подводить) черту – не только на пашне, но и в споре, разделе имущества, установлении истины с помощью жребия. Думается, что выражение «подвести черту» восходит как раз к тем стародавним временам. Не исключено, что сакраментальное божество имело и табуированное имя – Чёрт (оба слова – «черта» и «чёрт» – одного корня). На Вологодчине до сих пор считают, что слово «чёрт» произносить грех – не то он привяжется и будет причинять зло. Не исключено, что в нечистого и бесовского болвана его превратили в процессе борьбы с язычеством и не без оснований совместили с давно известной мифологемой дьявола.
Что касается популярности, многообразности и вездесущности черта в народном миросозерцании, то оно объясняется просто – биосферной природой самого образа (и совершенно неважно, как он при этом называется). В отличие от положительных или нейтральных феноменов, порождаемых биосферой (и отчасти ноосферой), всякого рода чертовщина представляет собой аккумуляцию и визуализацию отрицательной энергии. Последняя тоже является неотъемлемой стороной жизнедейственных процессов, происходящих в природе. В определенных ситуациях они способны пронизать и засосать, подобно болотной трясине, попавшего в сферу их притяжения человека.
К нашему времени сложилось достаточно устойчивое представление об обличье чёрта и образе его жизни. Русского чёрта отличают грубый голос, горящие глаза, ну и, разумеется, рожки, хвост и копытца. Представить чёрта без рогов и хвоста так же невозможно, как Бабу-Ягу без ступы и помела. Рогатость в народном миросозерцании не такая уж редкая вещь. В Древнем Египте рогатыми считались солнцебог Амон-Ра и благостная богиня Исида, в древней Элладе известно целое «рогатое» сообщество: необузданный бог Пан и ужасающий минотавр, разнузданные сатиры и несчастная Ио. Разного рода рогатые существа и чудовища были испокон веков популярны в Индии, Китае, Тибете, Японии, Юго-Восточной Азии и т. д.
В России повсеместно зафиксированы поверья: на земле черти и чертовки (жены чертей) населяют болота, омуты, провалы, образовавшиеся на месте бывших поселений, и т. п. Подземные пещеры, провалы, щели традиционно считались проходами в подземное царство сатаны и в ад. На Новгородчине считали: черти живут под землей, там их пристанища, именуемые адом. Там же обитает и их хозяин – сам сатана. Развалины древних городов слывут за чёртовы логова. Скалистые гребни гор, издали похожие на руины древних замков и крепостей, иногда называли «чёртовыми городищами». На берегу реки Камы показывали Чёртово городище – развалины древнего города Болгарского царства. По преданию, в этом городе у язычников был великолепный храм, который славился оракулом, так что со всех сторон сюда стекались люди, желавшие знать будущее. В храме обитал огромный змей, в жертву ему жрецы отдавали иноплеменников. О другом разрушенном Чёртовом городище на берегу реки Белой рассказывали, что жители из него были изгнаны множеством змей. Неподалеку от Екатеринбурга также известно Чёртово городище (рис. 103) – место, давно облюбованное туристами и отдыхающими. Хотя экзотическое нагромождение хорошо подогнанных блоков и представляется исполинской крепостной стеной, оно явно естественного происхождения. Впрочем, в глубокой древности, в гиперборейские времена особенности рельефа сплошь и рядом приспосабливались и для оборонительных, и для ритуальных нужд.
Рис. 103. Чертово городище под Екатеринбургом. Фото Валерия Демина
Курганы также иногда называли «чёртовыми городищами»: в пяти верстах от Пронска вблизи села Елшина нечистая сила за одну ночь наметала высокую насыпь, чтобы с ее вершины указать путь к городу Пронску безбожным врагам. Внутри кургана есть клады, но никто не может ими воспользоваться. Своим происхождением подобные нечистые места могут быть обязаны также язычникам-первопоселенцам, древним славянским князьям, слывшим чародеями, знавшимся с чёртом. По преданию, сын князя Славена, кудесник Волхв, поселился на берегу реки Мутной, названной впоследствии в его честь Волховом:
«И старейший, Словен, с родом своим и со всеми, иже под рукою его, седе на реце, зовомей тогда Мутная, последи ж Волхов проименовася во имя старейшаго сына Словенова, Волхова зовома. Начало Словенску граду, иже последи Новъград Великий проименовася. И поставиша град, и именоваша его по имени князя своего Словенеск Великий, той же ныне Новъград, от устия великаго езера Илмеря вниз по велицей реце, проименованием Волхов, полтора поприща. И от того времени новопришельцы скифстии начаху именоватися словяне, и реку некую, во Илмер впадшую, прозваша во имя жены Словеновы Шелони. Во имя же меньшаго сына Словенова Волховца преименова оборотню протоку, иж течет из великие реки Волхова и паки обращается в него. Больший же сын оного князя Словена Волхв бесоугодник и чародей и лют в людех тогда бысть, и бесовскими ухищреньми мечты творя многи, и преобразуяся во образ лютаго зверя коркодила, и залегаше в той реце Волхове путь водный, и не поклоняющих же ся ему овых пожираше, овых же испроверзая и утопляя. Сего же ради людие, тогда невегласи, сущим богом окаяннаго того нарицая и Грома его, или Перуна, рекоша, руским бо языком гром Перун именуется. Постави же он, окаянный чародей, нощных ради мечтаний и собирания бесовскаго градок мал на месте некоем, зовомо Перыня, иде же и кумир Перунов стояше. И баснословят о сем волхве невегласи, глаголюще, в боги сел окаяннаго претворяюще. Наше же християнское истинное слово с неложным испытанием многоиспытне извести о сем окаяннем чародеи и Волхове, яко зле разбиен бысть и удавлен от бесов в реце Волхове и мечтаньми бесовскими окаянное тело несено бысть вверх по оной реце Волхову и извержено на брег противу волховнаго его градка, иде же ныне зовется Перыня. И со многим плачем тут от неверных погребен бысть окаянный с великою тризною поганскою, и могилу ссыпаша над ним велми высоку, яко же обычай есть поганым. И по трех убо днех окаяннаго того тризнища проседеся земля и пожре мерзкое тело коркодилово, и могила его просыпася с ним купно во дно адово, иже и доныне, яко ж поведают, знак ямы тоя не наполнися».
На Руси были очень популярны рассказы о любовной связи чертей с беспутными женщинами. Некоторые бабы якобы сами ходят к чёрту за плотскими утехами. Проблудят два-три дня и вернутся исхудавшие, еле живые, с деньгами и подарками. Беременность от плотской связи с нечистым длится порой годами и может пройти бесследно. Дети рождаются у любовниц чёрта в жестоких муках: крошечные черные чертенята с рожками на лбу и хвостиками. Как только повитуха отрежет пуповину – чертенок исчезает неведомо куда: чёрт стремится похитить свое дитя. По-видимому, многие считали, что совокупление с чёртом и рождение бесенят в муках специально придумано нечистой силой для людей. В «Повести о бесноватой жене Соломонии», записанной со слов самой страдалицы (XVII век), семьдесят бесов вошли в ее утробу, множество чертенят пришлось родить ей от демонов, никто не видел ни темнозрачных хвостатых новорожденных, ни дьяволов-любовников, зато все удивлялись картине страшных мучений, которым подвергали черти Соломонию, оставаясь невидимыми для всех, кроме нее самой. В отличие от большинства народных рассказов, в которых чёрт посещает вдову, тоскующую по мужу женщину или любовницу-ведьму, Соломония не была сама причиной поругания, которое вершили над нею демоны: поп крестил ее «вполовину», так как был пьян во время обряда крещения младенца Соломонии, и расплатиться за это ей пришлось в первую брачную ночь, когда нечистая сила устроила так, что истинный муж отлучился ненадолго, а вместо него огненным вихрем охватил Соломонию чёрт. Черти не только являются людям, но и уносят их к себе на более или менее продолжительный срок.
Обилие денег у чертей связано с их обязанностью сторожить клады, особенно заклятые. Возле одной тульской деревни в горе открылся клад. Крестьяне всем миром собрались взять его: подошли к месту, где был клад, но стоило приблизиться ко входу в пещеру, как неведомая сила отбрасывала кладоискателей назад. У самого входа сидел человек с огненным мечом в руках: телом черный, с лохматой головой и рогами; никому не говорил ни слова и не обращал никакого внимания на собравшихся. Один смельчак из толпы решил силой прорваться ко входу, но тут же погиб от меча, караулившего клад чёрта, сказавшего: «Не вам клад принадлежит, и вам незачем ходить сюда!» Говорили, что клад этот был зарыт с заклятием на пятьсот лет и достался отпетому пьянице.
Вот на такой «нечистой волне» с сожалением и приходится ставить точку. С сожалением потому, что, как оказалось, вся эта нечисть и вражья сила не такая уж нечистая или враждебная. Особенно в далеком прошлом. К тому же у всех этих фантомов при ближайшем рассмотрении обнаруживаются явственные гиперборейские корни, как и у прочих мифологем. И неважно, что не всегда они (корни эти) оказываются положительными…