– Да нет, серьезно. – Я вытер масло с подбородка рукавом уже не совсем чистого арлекинового костюма. – Сегодня утром ты сказала, что сразу же поняла – я с корабля. Почему? Из-за акцента? Из-за одеяния? Мы с Майком видели такие же наряды на других парнях.
Сири засмеялась и отбросила назад свою густую гриву.
– Марин, любовь моя, радуйся, что именно я тебя раскусила. Будь на моем месте дядя Грешэм или кто-нибудь из его друзей, ты попал бы в беду.
– Да? И почему это?
Я взял с прилавка еще одну пышку, и Сири расплатилась. Мы шли сквозь поредевшую толпу. Играла музыка, люди танцевали и радовались, но я начал ощущать усталость.
– Они сепаратисты. Дядя Грешэм недавно держал речь перед Альтингом и призывал сражаться. Он не хочет, чтобы нас поглотила Гегемония, говорит – нужно уничтожить портал, пока портал не уничтожил нас.
– Да? А он не говорил, каким образом собирается это сделать? Я слышал, вам, ребята, не на чем улететь с планеты.
– Увы, в последние пятьдесят лет действительно не на чем. Видишь, какими неразумными иногда бывают сепаратисты.
Я кивнул. Капитан Сингх и советник Холмин проинструктировали команду насчет так называемых сепаратистов Мауи Заветной: «Обыкновенное сборище отсталых и оголтелых патриотов-колонистов. Мы еще и поэтому не спешим, пытаемся развить торговый потенциал этого мира до того, как заработает портал. Не дело, если такая вот деревенщина преждевременно попадет в Великую сеть. И в том числе из-за них мы хотим, чтобы строители и члены экипажа держались от местных подальше».
– А где твой воздушный глиссер?
Площадь быстро пустела. Музыканты убирали на ночь инструменты. На траве и на мостовой прямо среди мусора и погасших фонариков храпели разодетые гуляки. Лишь немногие еще продолжали веселиться – кто-то медленно танцевал под гитару, кто-то распевал песни пьяным голосом. Неожиданно я заметил Майка Ошо – с двумя девицами в обнимку, в пестром шутовском наряде, без маски. Вокруг собралась маленькая толпа, и он учил восторженных, но неумелых поклонников танцевать хору. Стоило кому-то из них споткнуться, и весь хоровод валился на землю. Майк заставлял их подняться на ноги, после чего все со смехом опять принимались неуклюже скакать под его медвежьи завывания.
– Вон там. – Сири показала на глиссеры, припаркованные рядком возле Городского собрания.
Я кивнул и помахал Майку, но он был слишком занят – обнимал своих прекрасных дам – и не заметил меня. Мы с Сири пересекли площадь, но тут кто‑то крикнул:
– Корабельщик! Повернись, ты, гегемонский сукин сын.
Я застыл, а потом развернулся на каблуках, сжав кулаки. Но рядом никого не было. С небольшой трибуны спустились шестеро молодчиков и окружили Майка. Предводительствовал высокий и стройный юноша поразительной красоты. Двадцать пять или двадцать шесть лет, на хорошо подогнанный красный шелковый камзол ниспадают золотистые локоны, в правой руке метровый меч – похоже, из закаленной стали.
Майк медленно повернулся. Даже отсюда я видел, как быстро слетел с него хмель – Ошо молниеносно оценивал ситуацию. Девицы, которых он обнимал, захихикали, к ним присоединились и несколько других гуляк – словно услышали что-то забавное. Майк не спешил расставаться с полупьяной улыбкой.
– Вы, сударь, ко мне обращаетесь?
– Да, к тебе, сын гегемонской шлюхи, – прошипел юноша. Его прекрасное лицо исказила злобная усмешка.
– Это Бертоль, – прошептала Сири, – мой двоюродный брат. Младший сын Грешэма.
Я кивнул и выступил вперед из тени здания. Сири схватила меня за руку.
– Вы уже дважды нелестно отозвались о моей матушке, сударь, – небрежно бросил Майк. – Она или я вас чем-нибудь оскорбили? Тогда – тысяча извинений.
И Ошо низко поклонился, кончик шутовского колпака чуть не подмел мостовую. Люди из толпы, собравшейся вокруг него, зааплодировали.
– Меня оскорбляет твое присутствие, гегемонский ублюдок. От твоей толстой туши воняет, ты портишь наш воздух.
Майк в притворном изумлении вздернул брови. Молодой человек в костюме рыбы, стоявший рядом, замахал руками.
– Довольно тебе, Бертоль. Он просто…
– Заткнись, Ферик. Я с этим толстым дерьмоглотом разговариваю, а не с тобой.
– Дерьмоглотом? – повторил Майк все с тем же нарочито изумленным видом. – Я пролетел двести световых лет, чтобы меня тут дерьмоглотом обзывали? Не думаю, что я это заслужил.
Он повернулся, одним изящным движением освободившись от обеих девиц. Я хотел подойти ближе, но Сири крепко держала меня и что‑то умоляюще шептала. Я не слушал, отдернул руку. Майк все еще улыбался, все еще изображал дурачка, но его левая рука тянулась к оттопыренному карману.
– Крэг, дай ему свой клинок, – пролаял Бертоль.
Один из его банды бросил Майку меч, рукояткой вперед. Оружие, описав дугу, с лязгом упало на мостовую.
– Ты шутишь, – ответил Майк тихим и совершенно трезвым голосом. – Идиот пустоголовый. Что, правда думаешь, если у тебя в заду свербит и охота покрасоваться перед этой деревенщиной – я тут буду дуэль изображать?
– Возьми меч, или я тебя прямо так порежу на куски! – завопил Бертоль и шагнул вперед. Лицо его подергивалось от злости.
– Да пошел ты. – В левой руке у Майка появилось лазерное перо. Такими перьями строители вырезали отметки на балках из армированного сплава.
– Нет! – закричат я и выбежал на площадь.
Все произошло очень быстро. Бертоль снова шагнул вперед, и Майк почти небрежно полоснул его зеленым лучом. Колонист вскрикнул и отпрыгнул в сторону, на его шелковом камзоле дымился косой черный разрез. Я колебался. Майк выставил на пере самую малую мощность. Двое приятелей Бертоля двинулись к Ошо, но он стегнул их лазером по ляжкам. Один с проклятиями упал на колени, а второй, причитая, поковылял прочь.
Собиралась толпа. Майк снова низко поклонился, позвякивая бубенчиками на колпаке, и все засмеялись.
– Благодарю вас. И матушка моя вас благодарит.
Двоюродный брат Сири не мог сдержать рвавшийся наружу гнев – на губах и подбородке юноши выступила пена. Я протолкался ближе и встал между ним и Майком.
– Эй, все, хватит. Мы уходим. Мы уже уходим.
– Да черта с два, – сказал Майк. – Марин, прочь с дороги.
– Хватит. – Я повернулся к нему. – Я вместе с девушкой, ее зовут Сири, и у нее есть…
Бертоль шагнул вперед и сделал выпад прямо из-под моей руки. Я схватил его за плечо и швырнул на траву.
– Вот черт, – сказал Майк, попятился и с усталым и немного недовольным видом уселся на каменную ступеньку. – Проклятье! – тихо проговорил он.
На левом боку краснела небольшая рана. Черный ромб арлекинового костюма окрасился багряным, кровь потекла по объемистому животу Ошо.
– Господи, Майк.
Я оторвал полосу ткани от своей рубашки и попытался остановить кровотечение. Еще во время подготовки к полету нас обучали приемам первой помощи, но сейчас я ничего не мог вспомнить. Схватился за запястье, но комлога там не было. Мы их оставили на «Лос-Анджелесе».
– Это ничего, Майк. Рана несерьезная, просто царапина.
Его кровь текла по моим рукам.
– Вполне хватит, – сказал Майк напряженным от боли голосом. – Проклятье. Гребаным мечом. Марин, ты представляешь? Сражен в самом расцвете сил и лет гребаным ножиком из гребаной грошовой оперы. Чертовы молодчики.
– Из трехгрошовой оперы.
Самодельная повязка промокла насквозь, я прижал ее другой рукой.
– Знаешь, Марин, в чем твоя проблема? Вечно хочешь, чтобы последнее гребаное слово осталось за тобой. Охх… – Лицо у него побелело, а потом стало серым; Майк уронил голову на грудь и тяжело задышал. – Черт с ними со всеми, парень. Пошли домой, а?
Я глянул через плечо. Бертоль в окружении своих головорезов медленно отступал от нас. Вокруг толпились испуганные зеваки.
– Позовите врача! Позовите сюда медиков! – завопил я.
Двое мужчин куда-то побежали. Сири нигде не было.
– Погоди-ка! Погоди! – сказал Майк уже громче, словно вдруг вспомнил о чем-то важном. – Минуточку.
И умер.
Умер. По-настоящему. Смерть мозга. Гротескно распахнулся рот, глаза закатились, показались белки, а через минуту из раны перестала выливаться кровь.
Я сидел там и, обезумев, проклинал небеса. По светлеющему небу полз «Лос-Анджелес», и я знал: если бы можно было сейчас доставить Майка туда – его бы спасли. Я закричал и разразился громкой тирадой, глядя ввысь. Толпа отпрянула.
Наконец я повернулся к Бертолю.
– Ты.
Юноша был уже на краю площади. Он обернулся и безмолвно уставился на меня, его лицо было мертвенно‑бледным.
– Ты.
Я поднял с земли лазерное перо, перевел мощность на максимум и пошел к Бертолю и его дружкам.
Все было как в тумане – крики, горящая плоть. Я плохо осознавал происходящее. Глиссер сел посреди запруженной людьми площади, подняв облако пыли, и Сири велела мне забраться в кабину. Машина поднялась над огнями, над развернувшимся внизу безумием. Мои слипшиеся от пота волосы обдувал холодный ветер.
– Мы летим в Феварону, – говорила Сири. – Бертоль был пьян. Сепаратисты – это всего‑навсего маленькая кучка разгневанных людей. Никакой расправы не будет. Ты останешься со мной, пока Альтинг проводит расследование.
– Нет. Вон там. Садись вон там. – Я показал на длинную отмель неподалеку от города.
Сири не хотела спускаться, но все-таки уступила. Я нашел глазами большой валун, убедился, что рюкзак все еще там, и вылез из глиссера. Сири перегнулась через сиденье и притянула к себе мою голову.
– Марин, любовь моя.
Ее теплые губы звали и манили, но я ничего не чувствовал, мне словно сделали анестезию. Я шагнул прочь от глиссера и махнул рукой, чтобы она улетала. Сири откинула назад волосы и смотрела на меня зелеными глазами, полными слез. Машина поднялась, развернулась и устремилась на юг, сверкая в лучах восходящего солнца.
«Погоди. Минуточку», – чуть не выкрикнул я. Потом уселся на скалу, обнял руками колени и несколько раз надрывно всхлипнул. Наконец я поднялся, зашвырнул лазерное перо подальше в волны, вытащил рюкзак и высыпал содержимое на землю.