За закрытой дверью залаяла собака. Эрик подошел ближе и обнаружил, что на подъездной дороге стоит желтый спортивный автомобиль. В нем было всего два сиденья и багажник, явно слишком маленький, чтобы там мог уместиться человек.
— Это ваш «порш»? — спросил Эрик.
— Мой.
— У вас есть еще машины?
— Зачем вам это знать?
— У меня пропал сын, — серьезно ответил Эрик.
— У меня больше нет машин, — сказал мужчина. — О’кей?
Эрик записал номер машины.
— Теперь уйдете?
— Да, — ответил Эрик и направился к калитке.
Он немного постоял в темноте на дороге, глядя на старый дом, потом вернулся к своей машине. Достал коробочку с попугаем и дикарем, вытряхнул в ладонь несколько маленьких таблеток, пересчитал их, круглые и гладкие, большим пальцем и отправил в рот.
После короткого колебания он набрал номер Симоне. Послышались гудки. Эрик подумал, что она сейчас у Кеннета, ест бутерброды с салями и маринованными огурчиками. Гудки пробивали долгие дыры в тишине. Эрик представил себе темную квартиру на Лунтмакаргатан, прихожую с верхней одеждой, подсвечники на стене, кухню с узким длинным дубовым столом, стулья. Почта лежит на коврике у двери — куча газет, счетов, глянцевые рекламные буклеты. Раздался писк; Эрик не стал оставлять сообщение, просто отключился, повернул ключ в зажигании, развернул машину и поехал назад, в Стокгольм.
Не к кому мне ехать, с иронией думал он. Врач, потративший столько лет на изучение групповой динамики и коллективной психотерапии, внезапно оказался отрезанным от людей и одиноким. Не было ни одного человека, к которому он мог бы обратиться, с которым ему хотелось бы поговорить. Эрик попытался осознать тот факт, что пережившие войну люди гораздо легче справлялись с потрясениями, чем одиночки. Он хотел знать, почему индивиды в группе, которая подверглась истязаниям, залечивают раны лучше, чем одинокие люди. Что такого есть в общности людей, что приносит нам облегчение, спрашивал он себя. Отражение, возможность дать выход эмоциям, нормализация или настоящая солидарность?
Стоя в желтом свете на обочине шоссе, он набрал номер Йоны. После пяти сигналов нажал «отбой» и набрал номер мобильного. Послышался рассеянный голос:
— Это Йона, слушаю.
— Здравствуйте, — сказал Эрик. — Вы еще не нашли Юсефа?
— Нет, — вздохнул Йона.
— Кажется, он действует по своей собственной методике.
— Я это говорил и готов повторить. Вам надо согласиться на охрану.
— Мне сейчас не до этого.
— Знаю.
Они помолчали.
— Беньямин больше не давал о себе знать? — спросил комиссар. Шведские слова прозвучали печально.
— Нет.
В трубке послышался какой-то голос, как будто рядом с комиссаром включен телевизор.
— Кеннет должен был отследить звонок, но он…
— Я слышал, но на это может уйти много времени, — сказал Йона. — Надо отправить специалиста именно на эти коммутаторы, именно на эту базовую станцию.
— Но ведь нужно знать, о какой станции идет речь.
— Это, я думаю, оператор может выяснить напрямую.
— Вы можете выяснить? Насчет базовой станции?
Несколько секунд было тихо. Потом послышался спокойный голос Йоны:
— Почему вы не поговорите с Кеннетом?
— Не могу до него дозвониться.
Комиссар еле слышно вздохнул.
— Я проверю насчет станции. Но особо ни на что не надеюсь.
— В каком смысле?
— Думаю, это какая-нибудь базовая станция в Стокгольме. Нам это ничего не даст, пока специалист не уточнит местоположение.
Эрик услышал какие-то звуки. Кажется, Йона свинчивал крышку со стеклянной банки.
— Надо заварить маме зеленый чай, — коротко пояснил он.
Из открытого крана с шумом полилась вода, потом шум прекратился.
Эрик перевел дыхание. Он знал, что комиссар обязан в первую очередь заниматься побегом Юсефа Эка, знал, что дело Беньямина для полиции не редкость, что Государственная уголовная полиция не занимается пропавшими подростками. Но он, Эрик, должен попросить, не может не просить. И Эрик сказал:
— Йона, я хочу, чтобы вы дополнительно взяли дело Беньямина, очень, очень хочу, это может показаться…
Эрик замолчал; заболели челюсти — он и сам не заметил, насколько сильно стиснул зубы.
— Ведь мы оба знаем, — продолжал он, — что Беньямин не просто исчез. Кто-то вколол Симоне и Беньямину обезболивающее. Я знаю, что для вас важнее искать Юсефа Эка, понимаю, что вы больше не занимаетесь делом Беньямина — раз оно не связано с Юсефом. Но вдруг случилось что-то гораздо худшее…
Он замолчал — разнервничался и не мог продолжать. Потом заставил себя говорить дальше:
— Я говорил вам о болезни Беньямина. Всего через два дня его больше не будет защищать препарат, который помогает его крови свертываться. А еще через неделю кровеносные сосуды будут так напряжены, что его может парализовать, может произойти кровоизлияние в мозг или легочное кровотечение, если он кашлянет.
— Он обязательно найдется, — сказал комиссар.
— Вы поможете мне?
Эрик сел. Его просьбы беспомощно повисли в воздухе. Но это не имело значения. Он готов был встать на колени и умолять о помощи. Рука, державшая телефон, взмокла, стала скользкой от пота.
— Я не могу так просто забрать предварительное расследование у стокгольмской полиции, — ответил комиссар.
— Его зовут Фредрик Стенсунд. Производит впечатление приятного человека, но вылезать из теплого кабинета не собирается.
— Они знают, что делают.
— Не обманывайте меня, — тихо попросил Эрик.
— Вряд ли я смогу взять это дело, — тяжело вздохнул Йона. — Оно совсем не в моей компетенции. Но я попробую вам помочь. Пожалуйста, сядьте и подумайте, кто мог забрать Беньямина. Это мог оказаться кто-то, кто просто увидел вашу фотографию в газете. Но может быть, и кто-то, кого вы знаете. Если вам некого подозревать, то и дела никакого нет, ничего нет. Думайте, вспоминайте всю свою жизнь снова и снова — всех, кого вы знаете, всех, кого знает Симоне, всех, кого знает Беньямин. Переберите соседей, родственников, коллег, пациентов, конкурентов, друзей. Кто-нибудь угрожал вам? Угрожал Беньямину? Попытайтесь вспомнить. Преступление могло быть спонтанным, а могло планироваться долгие годы. Думайте очень-очень внимательно, Эрик. Потом позвоните.
Эрик открыл было рот, чтобы еще раз попросить Йону взять дело, но не успел ничего сказать — в трубке щелкнуло. Он сидел в машине и воспаленными глазами смотрел на проносящиеся мимо автомобили.
Глава 34
Ночь на пятнадцатое декабря
В кабинете, где он ночевал, было темно и холодно. Эрик сбросил ботинки; когда он раздевался, от верхней одежды пахло влажной зеленью. Дрожа, он вскипятил на плитке воду, заварил чай, принял две таблетки сильного болеутоляющего и сел за письменный стол. Уставился в густую черную темноту за стеклом, на свое отражение — тень в зеркале света. Кто так ненавидит меня, думал он. Кто завидует мне, кто хочет наказать меня, отнять у меня все, отнять жизнь, то, что живет во мне, кто хочет уничтожить меня?
Эрик поднялся, зажег свет и принялся ходить взад-вперед; остановился, потянулся за телефоном и опрокинул пластиковый стаканчик с водой на стол. Ручеек медленно потек к газете. Так и не собравшись с мыслями, Эрик набрал мобильный номер Симоне, оставил короткое сообщение о том, что хотел бы посмотреть компьютер Беньямина еще раз, и замолчал. Говорить дальше у него не было сил.
— Извини, — тихо сказал он и бросил телефон на стол.
В коридоре загрохотал лифт. Эрик услышал, как он прозвенел, как разъехались двери, потом раздался скрежет, словно кто-то протащил койку мимо его двери.
Таблетки начали действовать, и он почувствовал, как, словно горячее молоко, поднимается покой, воспоминания, почувствовал в себе движение — тянущую пустоту в животе, во всем теле. Словно упал с большой высоты через холодный прозрачный воздух в теплую, насыщенную кислородом воду.
— Ну давай, — сказал он сам себе.
Кто-то забрал Беньямина, сотворил такое со мной. Где-то в моей памяти должно быть окно, ведущее к этому, думал Эрик.
— Я найду тебя, — прошептал он.
Эрик смотрел на намокающую «Лекартиднинген». На фотографии склонилась над письменным столом новый директор Каролинского института. От воды ее лицо расплылось и потемнело. Эрик хотел взять газету и обнаружил, что она приклеилась. Последний лист остался на столе — объявления и полустертый заголовок о конференции по всемирной охране здоровья. Эрик сел на стул и принялся было соскребать ногтем остатки газетного листа, но тут же замер, глядя на комбинацию букв: Э В А.
Из памяти выплеснулась длинная волна, полная отражений и граней, и возник отчетливый образ женщины, отказывающейся вернуть то, что она только что украла. Эрик знал, что ее зовут Эва. Напряженный рот, на узких губах капля пены. Женщина в гневе, оскорбленная, кричит ему: «Это вы украли! Вы, вы, вы! Какого черта вы говорите, что я у вас что-то украла? Каково мне, по-вашему?» Она закрывает лицо руками и говорит, что ненавидит его, повторяет снова и снова, наверное, сто раз подряд, а потом утихает. Белые щеки, покрасневшие веки; женщина смотрит на Эрика непонимающе и утомленно. Он помнит ее, понял, что хорошо ее помнит.
Эва Блау, подумал Эрик. Он знал, что совершил ошибку, согласившись лечить ее, знал с самого начала.
Это было много лет назад. Он тогда практиковал гипноз как мощную эффективную терапию. Эва Блау. Имя из другого времени. Он еще не покончил с гипнозом. Еще не пообещал, что никогда больше не будет гипнотизировать.
Он так истово верил в гипноз. Ведь он видел: если пациентов гипнотизировать в присутствии других пациентов, то посягательство на запретное, нарушение закона и ощущение своей неправильности у них будут не так крепко связаны. Станет труднее отрицать вину и проще лечить. Вина будет разделена, границы определений «преступник» и «жертва» размоются. Человек перестанет винить себя за произошедшее, если окажется в одной комнате с другими людьми, пережившими то же самое.