— Ладно, — сказал Эрик.
Йона посмотрел на часы.
— Симоне, как по-вашему, сколько было времени, когда в квартиру проникли?
Симоне откашлялась:
— Не знаю точно… но газеты еще не приносили… значит, до пяти часов. Я вставала попить воды около двух… потом немного полежала, но не спала… значит, где-то между половиной третьего и пятью.
— Хорошо. Тогда я ставлю часы на половину четвертого, и получим приблизительное время, — сказал Йона. — Я отопру дверь, прокрадусь к Симоне, лежащей на кровати, сделаю вид, что делаю ей укол, а потом пойду к Беньямину — это вы, Эрик, — сделаю вам укол и вытащу из комнаты. Протащу по полу прихожей и вытащу из квартиры. Вы тяжелее Беньямина, так что накинем еще несколько минут. Симоне, попытайтесь двигаться точно так же, как тогда. В каждый момент времени лежите в той же позе, как в ту ночь. Я хочу понять, что вы видели, точнее, что вы могли видеть или чувствовать.
Бледная Симоне кивнула.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо, что вы это делаете.
Йона посмотрел на нее прозрачно-серыми глазами:
— Мы найдем Беньямина.
Симоне провела по лбу рукой.
— Я иду в спальню, — хрипло сказала она и увидела, как Йона выходит из квартиры с ключами в руках.
Когда комиссар вошел, она лежала под одеялом. Он торопливо двинулся к ней, не бегом, но уверенно. Стало щекотно, когда он поднял ее руку и сделал вид, что вкалывает иглу. Когда комиссар склонился над ней, Симоне встретилась с ним глазами и вспомнила, как проснулась от ощутимого укола в предплечье и увидела, что кто-то торопливо крадется из спальни в прихожую. От отчетливого воспоминания неприятно защекотало место укола. Когда спина Йоны скрылась, Симоне села, потерла сгиб локтя, медленно встала и пошла. Вышла в прихожую, прищурившись, заглянула в комнату Беньямина и увидела, как Йона наклоняется над кроватью. И неожиданно произнесла слова, эхом отозвавшиеся в ее памяти:
— Что вы там делаете? Можно войти?
Колеблясь, она подошла к буфету. Тело помнило, как оно обессилело и упало. Ноги подогнулись, и одновременно Симоне вспомнила, как проваливалась все глубже и глубже в черную немоту, прорезаемую короткими вспышками света. Симоне сидела, опершись спиной о стену, и смотрела, как Йона тащит Эрика за ноги. Воспоминания раскручивались непонятным образом: Беньямин пытается уцепиться за дверной косяк, его голова бьется о порог, он хватается за нее, Симоне, слабеющими руками.
Взгляды Эрика и Симоне встретились, в прихожей на миг образовался какой-то туман или пар. Симоне увидела лицо Йоны снизу. В ее сознании оно на мгновение сменилось лицом преступника. Лицо в тени и желтые руки, обхватившие щиколотки Беньямина. Сердце Симоне тяжело застучало, когда она услышала, как Йона выволакивает Эрика на лестничную клетку и закрывает за собой дверь.
Беспокойство разливалось по квартире. Симоне не могла избавиться от ощущения, что в дом снова вломились преступники. Вяло двигаясь, она поднялась на онемевшие ноги и стала ждать, когда Эрик и Йона вернутся.
Йона вытащил Эрика на поцарапанный мраморный пол этажа. Комиссар оглядывался, наклонялся и приподнимался, пытаясь понять, где могли находиться свидетели. Он вычислял, насколько просматривается лестница: возможно, кто-нибудь стоит сейчас пятью ступеньками ниже, возле самых перил, и наблюдает за ним. Комиссар перешел к лифту. Приготовился и приоткрыл дверь. Немного нагнувшись вперед, увидел на блестящей поверхности собственное лицо и перекошенную стену у себя за спиной. Йона втащил лежащего Эрика в лифт. В проем лифта была видна дверь справа, щель для почты и латунная табличка с именем, с другой стороны — только стена. Лампу на потолке частично загораживал проем. В кабине Йона рассмотрел отражение в большом зеркале; наклонился, вытянулся — ничего. Окно на лестнице постоянно закрыто. Оглянувшись через плечо, комиссар не заметил ничего нового. Но вдруг что-то привлекло его внимание. Взглянув в маленькое зеркало под острым углом, он увидел блеснувший синим глазок в двери, которая до этого была не видна. Закрыв лифтовую дверь с длинным узким окошком, комиссар заметил, что зеркало в лифте все еще позволяет ему видеть дверь с глазком. Если кто-нибудь стоит и смотрит в глазок, подумал комиссар, то сейчас он видит мое лицо совершенно отчетливо. Но, отведя голову всего на пять сантиметров в любую сторону, он тут же переставал видеть дверь с глазком.
Когда они спустились, Эрик встал, и комиссар посмотрел на часы:
— Восемь минут.
Они вернулись в квартиру. Симоне стояла в прихожей; кажется, она только что плакала.
— У него на руках были резиновые перчатки, — сказала она. — Желтые резиновые перчатки.
— Ты уверена? — спросил Эрик.
— Да.
— Тогда нет смысла искать отпечатки пальцев, — заметил Йона.
— Что нам делать? — спросила Симоне.
— Полиция уже опрашивала соседей, — мрачно напомнил Эрик, пока Симоне щеткой счищала грязь и пыль у него со спины.
Йона достал какую-то бумагу.
— Да, у меня есть список опрошенных. Полицейские, скорее всего, сосредоточились на жильцах этого и нижнего этажей. С пятерыми еще не говорили. И еще одна квартира…
Он всмотрелся в список и увидел, что квартира наискосок за лифтом зачеркнута. Именно эту дверь он видел в обоих зеркалах.
— Одна квартира вычеркнута, — сказал комиссар. — Та, что расположена с другой стороны лифта.
— Хозяев тогда не было, они уехали, — сказала Симоне. — И еще не вернулись. Шесть недель в Таиланде.
Йона серьезно посмотрел на них.
— Пора навестить жильцов, — коротко сказал он.
На двери, полностью видной в зеркало лифта, значилось «Росенлунд». Квартира, на которую не обратили внимания полицейские, проводившие опрос жильцов, потому что ее не было видно и она стояла пустая.
Йона нагнулся и заглянул в щель для почты. Не увидел на коврике у двери ни газет, ни рекламы. В недрах квартиры вдруг послышался слабый звук. Это кошка вышла из комнаты в прихожую. Кошка остановилась и выжидательно посмотрела на комиссара, приподнявшего крышку почтовой щели.
«Никто не оставит кошку одну на шесть недель», — подумал Йона.
Кошка настороженно прислушивалась.
— Ты как будто не умираешь от голода, — сказал ей Йона.
Кошка широко зевнула, вскочила на стул в прихожей и свернулась клубочком.
Первым делом комиссар решил поговорить с мужем Алисе Франсен. Когда полицейские опрашивали жильцов в первый раз, дверь открывала она. Супруги Франсен жили на том же этаже, что и Симоне с Эриком. Их квартира была прямо напротив лифта.
Йона позвонил и стал ждать. Промелькнуло воспоминание, как он ребенком ходил по домам с картонными майскими цветами[16], а иногда с картонной копилкой «Лютерйельпен»[17]. Ощущение того, что ты чужой, возникающее перед тем, как заглянешь в другой дом, нежеланный гость для тех, кто открывает дверь.
Комиссар позвонил еще раз. Открыла женщина лет тридцати. Она выжидательно-сдержанно посмотрела на него, отчего комиссар вспомнил кошку в пустой квартире.
— Да?
— Меня зовут Йона Линна, — представился он и показал удостоверение. — Я хотел бы поговорить с вашим мужем.
Женщина торопливо глянула через плечо и спросила:
— Сначала я хотела бы знать, в чем дело. Вообще-то муж сейчас занят.
— Речь идет о ночи на субботу, двенадцатого декабря.
— Вы же уже спрашивали об этом, — раздраженно сказала женщина.
Йона бросил взгляд на свой список.
— Здесь записано, что полиция разговаривала с вами, а не с вашим мужем.
Женщина недовольно вздохнула:
— Не знаю, есть ли у него время.
Йона улыбнулся:
— Это займет всего несколько минут, обещаю.
Женщина пожала плечами и крикнула в глубину квартиры:
— Тобиас! Здесь полиция!
В коридор вышел мужчина в полотенце, обернутом вокруг бедер. Его кожа казалась сильно нагретой и была очень загорелой.
— Здравствуйте, — поздоровался он и объяснил: — Я загорал…
— Неплохо.
— Да нет. У меня от этого образуются энзимы в печени. Я осужден загорать по два часа в день.
— Это другое дело, — сухо ответил комиссар.
— Вы хотели о чем-то спросить.
— Может быть, вы видели или слышали что-нибудь необычное в ночь на субботу, двенадцатого декабря?
Тобиас почесал грудь. От его ногтей на загорелой коже остались белые следы.
— Кажется, что-то было. К сожалению, не могу вспомнить точно. Не помню.
— Ладно, большое спасибо, — сказал Йона и наклонил голову.
Тобиас потянулся к ручке, чтобы закрыть дверь.
— Еще кое-что. — Йона кивнул на пустую кварти — ру. — Это семейство, Росенлунд… — начал он.
— Очень приятные люди, — улыбнулся Тобиас и вздрогнул от холода. — Я их что-то не вижу.
— Они уехали. Вы не знаете, у них есть домработница или еще какая-нибудь прислуга?
Тобиас покачал головой. Он побледнел под своим загаром, замерз.
— Понятия не имею. К сожалению.
— Спасибо, — сказал Йона, глядя, как Тобиас Франсен закрывает дверь.
Комиссар перешел к следующему имени в списке: Ярл Хаммар, живет под Эриком и Симоне. Пенсионер, которого не оказалось дома, когда приходила полиция.
Ярл Хаммар оказался тощим стариком, явно страдавшим болезнью Паркинсона. На нем была натянута кофта, вокруг шеи обмотан платок.
— Полиция, — произнес Хаммар хриплым, еле слышным голосом и глянул на Йону мутными от катаракты глазами. — Что полиции надо от меня?
— Я только задам один вопрос. Может быть, вы видели что-нибудь необычное в доме или на улице в ночь на двенадцатое декабря?
Ярл Хаммар склонил голову набок и прикрыл глаза. Вскоре открыл их снова и покачал головой:
— Я принял лекарство. И поэтому очень крепко спал.
Йона заметил женщину у него за спиной.
— А ваша жена? — спросил он. — Можно с ней поговорить?
Ярл Хаммар криво улыбнулся.
— Моя жена Сольвейг была чудесной женщиной. Тем хуже, что она ушла под землю — умерла почти тридцать лет назад.