Всем своим поведением, манерой держаться, одеждой (он ходил в пышном черном одеянии; на голове его красовался убор древнеегипетского жреца, осыпанный драгоценными камнями) Калиостро стремился произвести впечатление исключительной, сверхъестественной личности, возможности которой безграничны.
Часто прибегал он к простому фокусничеству. Так, показывая в графине с водой ангелов, использовал специальное приспособление, устроенное под столом, с помощью которого в графине возникали отраженные фигуры и буквы. Это позволяло Калиостро демонстрировать перед изумленной публикой «пророческие» предсказания и изречения.
Были в его арсенале и такие театральные приемы: резким движением он выхватывал из ножен шпагу и прикасался ею к голове коленопреклоненной девушки, громко вызывая при этом духов: «Палуд, Баальберит, Астарот, Абадор, Агора, Патрика, помогите!» Девушка впадала в экстаз, начинала кататься по полу. Калиостро придавал ей вычурную позу и властно повелевал говорить. Из уст ее вырывались нечленораздельные звуки. Калиостро тут же давал им истолкование, возвещая о событиях, якобы происходящих в самых различных районах мира...
85
Кто же почтительно внимал «откровениям»? Самые высокопоставленные особы:придворнаятитулованная
знать, финансовые тузы, связанные с ней влиятельные чиновники, и среди них граф Вержен — министр иностранных дел Людовика XVI, маркиз Мирамениль — хранитель государственной печати, маркиз де Сегюр...
В Страсбурге Калиостро завязал тесные отношения с могущественным кардиналом Роганом. Кардинала привлекала неизменно сопутствовавшая Калиостро слава великого алхимика и обладателя тайных знаний, позволяющих превращать простые металлы в золото. Ко времени их знакомства страсбургский кардинал, отличавшийся исключительным мотовством, несмотря на свои большие доходы, имел колоссальные долги, которые полагал погасить с помощью волшебных возможностей своего друга.
В середине 1783 года Калиостро покинул Страсбург и отправился путешествовать по Италии, но скоро опять вернулся во Францию, ибо здесь его дела пошли теперь не в пример удачнее, чем на родине. Шире, громче стали его известность и слава. Отныне он именовался не иначе как «божественный Калиостро». Его изображение помещали на дамских веерах, табакерках и перстнях. Дело дошло даже до того, что в Париже развешивали афиши, в которых жители города извещались, что сам король Людовик XVI повелел признавать виновным в оскорблении королевского величества всякого, кто нанесет обиду Калиостро...
Калиостро поселился в Париже на улице Сен-Клод в фешенебельном особняке. Спрос на него был так велик, что за вход к нему платили 100 луидоров. В это время в целях придания еще большей оригинальности и значимости своей персоне Калиостро провозглашает себя основателем нового, так называемого египетского франкмасонства. Он объявляет создание этого ордена делом своей жизни. Не только в Париже, но и во всех городах, где ранее он проживал, Калиостро учреждает ложи египетского франкмасонства. В основу его устава, по словам Калиостро, положены те высшие тайны, знания и секреты древнеегипетских богов Изиды и Анубиса, которые ему удалось вывезти из своих странствий по Востоку. Калиостро устраивает тайные сборища, где выступает с изложением догматов своего вероучения. Ему присваивается титул Великого Копта египетского франкмасонства.
Но Калиостро не удовлетворяется беспредметными
86
речениями. Да и его покровители, сыплющие без счета золотые луидоры в широкие и бездонные карманы шарлатана, требуют более осмысленных, целенаправленных спектаклей. Страх подстегивает аристократов в их щедрости. В воздухе явственно ощущается приближение революционной грозы. Сознание бедных тружеников все более чутко отзывается на призывы великих просветителей-энциклопедистов, пробуждающие в людях чувство человеческого достоинства, жажду свободы, равенства и справедливости. Именно в это время представители эксплуататорских классов начинают вызывать духов...
Калиостро дает роскошный ужин. На него приглашены шесть знатных особ. Хозяин оживлен и любезен. Подходит время, и начинают гаснуть свечи. Только несколько свечей за спиной у чародея бросают дрожащие блики на обитую лиловым бархатом стену. Калиостро начинает свое действо.
По всему Парижу, по многим другим городам Франции разнесли потом присутствовавшие на этом ужине сенсационную весть, как они «действительно» увидели тени непримиримых бунтарей и богохульников — про- светителей-энциклопедистов. И эти тени говорили. Они отвечали на вопросы. Но что они говорили, подумать только, что они говорили! Дидро якобы сказал: «Я не был ученым, как меня считали... Я заимствовал то там то сям... Мои произведения через 50 лет будут забыты».
«Духи» Даламбера, Вольтера и других просветителей изрыгали хулу на самих себя, на идеи просвещения, опровергали собственные произведения, каялись в прегрешениях против веры и церкви Христовой.
Да, духи, коими властно распоряжался «доктор» Бальзамо, верой и правдой служили тому, кто оплачивал их хозяина.
Однако самого чудодея спасти им не удалось. Уж слишком зарвался всемогущий маг и волшебник. Страсть к аферам толкнула его на участие в похищении ожерелья Марии-Антуанетты. Приобщенный к высшим тайнам, алхимик, для которого, по его собственным заверениям, превратить в золото море свинца было бы сущим пустяком, оказался впутанным в крупную кражу. Не помогли заверения в бессмертии, астральной природе его души: вместе с главным организатором этой аферы кардиналом Роганом он оказался заточенным в один из карцеров Бастилии. Правда, влиятельные поклонники скоро извлекли его оттуда, и он был выслан
87
из Франции. Опять началась полоса скитаний по Европе. В 1789 году Калиостро был арестован в Риме, на этот раз ему уже не удалось отделаться испугом.
Авантюрист оказался перед судом инквизиционного трибунала. Калиостро приговорили к смертной казни, которую заменили пожизненным заключением. В крепости святого Леона в 1795 году и закончилась его полная авантюр жизнь.
Похождения Калиостро, со значительным приближением к истине, описаны у Александра Дюма в его романе «Доктор Бальзамо». Как там, так и в других посвященных ему многочисленных описаниях явственно прослеживается широкое использование гипноза, на котором в основном и строились все «чудеса» великого мага, столь поражавшего воображение его современников.
«СВЯТОЙ» НАСТАВНИК ПОСЛЕДНЕГО САМОДЕРЖЦА
На исходе первое десятилетие нового XX века. Едва устояло царское самодержавие под натиском революционной грозы 1905 года. До самых основ испытало оно потрясение. Революцию утопили в крови, но огонь ее не погас. Передовые силы России, руководимые большевиками, планомерно и настойчиво готовили новую революцию. Народ сознавал свои силы, верил в победу правого дела, и временное отступление революционных сил лишь отсрочило день гибели самодержавия. Что касается власть имущих, то, напуганные революцией, они с особым ожесточением подавляли все прогрессивное, мыслящее, передовое.
«То были времена,— писал Александр Блок,— когда царская власть в последний раз достигла, чего хотела: Витте и Дурново скрутили революцию веревкой; Столыпин крепко обмотал эту веревку о свою нервную дворянскую руку. Столыпинская рука слабела. Когда не стало этого последнего дворянина, власть, по выражению одного весьма сановного лица, перешла к «поденщикам»; тогда веревка ослабла и без труда отвалилась сама. Все это продолжалось немного лет; но немногие годы легли на плечи как долгая, бессонная, наполненная призраками ночь».
88
В период разгула столыпинской реакции на поверхность всплывают мистика и мракобесие самого низкопробного и изуверского толка. Как поганки после дождя, вылезли всякие спиритические кружки, общества оккультистов, астрологов, хиромантов, теургов-прорица- телей и им подобных. Всевозможные варианты «черных, потусторонних наук» находят себе поклонников среди привилегированных слоев общества и тянувшегося «вверх» мещанства, среди интеллигенции, почувствовавшей растерянность, попавшей во власть пессимистических настроений, разочарования, вызванных событиями тех дней. Особенным покровительством пользовался спиритизм в великосветском обществе, в приближенных ко двору кругах и в самой царской семье. Известными спиритами были дяди царя — великие князья Николай Николаевич и Петр Николаевич, а также их жены — Анастасия и Милица, дочери черногорского короля.
Ввиду той первостепенной роли, которую сыграл мистицизм императрицы Александры Федоровны в формировании духовной атмосферы высших слоев общества, она заслуживает в нашем повествовании специального места.
Став русской царицей, Алиса, дочь гессенского герцога Людвига IV, одарила династию Романовых не только жизнеопасной гемофилической наследственностью, но и тяжелой формой собственной дегенеративной истерии. Из поколения в поколение в роде мелкопоместных немецких курфюрстов передавалась повышенная раздражительность, капризность, своенравие избалованных, ограниченных натур, любыми способами стремившихся утвердить свою фамильную и личную значимость. Неутолимая страсть глодала их тщеславные душонки: как бы не уронить своего достоинства, не унизить свой, хоть и худосочный, водянистый, но все же королевской крови род. Какие классические истерики с истошными воплями и разрядами нескончаемых судорог и конвульсий доводилось видеть облупившимся сводам гессенских покоев! И вот теперь хоромы царскосельского Александровского дворца приняли своей хозяйкой нервическую немецкую принцессу. Но как возросла она от этого в своих собственных глазах и в глазах всех ее окружающих, в глазах своей худородной проГемофилия — заболевание, проявляющееся в повышенной кровоточивости, несворачиваемости крови.
89
винциальной родни: ведь она теперь самодержица Всероссийская, владычица необъятной империи, могущественнейшего государства, жена повелителя, к голосу которого прислушиваются во всех столицах мира.