закат.
Насколько нас должно тревожить открытие, что прошлое и будущее – всего лишь явления, связанные с эффектом перспективы? Что наша свобода – макроскопическое явление, которое никак не отражается на микроскопическом уровне? Не больше, чем открытие, что закат – это не погружение Солнца в море. Эти открытия ничего не меняют в нашей жизни.
Более того, однажды мы понимаем, что ориентацию черных дыр и направление нашей памяти и выбора определяет одна и та же логика, и это понимание позволяет нам осознать себя частью единого вселенского потока.
Вся информация макроскопического мира возникает из-за рассеяния неравновесия в прошлом [58]. Информация, которая хранится в памяти, происходит из информации, скрытой в прошлом неравновесии. Информация, создаваемая при каждом свободном выборе, оплачена уменьшением степени неравновесия, то есть опять же существует за счет прошлого неравновесия.
Вывод мне представляется необычным. Оказывается, первоисточник всей совокупности информации, составляющей нашу жизнь, культуру, цивилизацию, разум – наших нейронов, книг, компьютеров, ДНК наших клеток, исторической памяти общества, всех данных интернета, даже света «милой спутницы с улыбкой… // [что] пылала глубью глаз святых» [59] – не что иное, как неравновесие Вселенной в прошлом [60].
Вся биосфера, вся культура подобны бурлящей волне между двумя бассейнами, необратимому падению из состояния неравновесия, затянувшемуся на миллиарды лет из-за медлительности процессов перехода к равновесию.
Только поэтому следствия наступают после причины, а не до нее. Причина – это нечто, оставляющее след, память – ее следствие. Связь причины и следствия – это этап процесса достижения равновесия. Физика причины и следствия – это физика следов и памяти, и вся она говорит опять же о переходе к равновесию [61].
Направление времени – это направление к равновесию. Движение к равновесию. Случайный процесс, связанный с конкретным состоянием вещей в то время, которое мы называем прошлым.
Это по сути проекция, явление, определяемое точкой зрения, поскольку оно связано с макроскопическим описанием мира и зависит от макроскопических переменных, используемых для этого описания. Но такие проекционные явления могут быть поистине грандиозными. Суточное вращение Солнца, Луны и звезд вокруг нас – это проекционное явление, ведь на самом деле среди звезд и вокруг Солнца кружимся мы, но от этого вращение небесной сферы не становится менее величественным.
Точно так же, как величественно космическое течение времени.
В уравновешенной Вселенной – такой, как бассейн после «успокоения» волны – нет ничего, позволяющего отличить прошлое от будущего. Мы не смогли бы сказать, в каком направлении течет время.
Для нас это имело бы еще более радикальные последствия: сами мысли стали бы невозможны. Мы не могли бы ни наблюдать, ни рассуждать, потому что мысль тоже рассеивает энергию. У нас не было бы чувств, потому что чувства что-то регистрируют, то есть создают воспоминания, и потому не могли бы функционировать в состоянии равновесия. Мы не сможем слушать музыку, потому что она существует у нас в голове: мы вспоминаем уже прозвучавшие ноты. Таким образом, мы не будем существовать как думающие и чувствующие существа.
Итак, для думания необходимо неравновесие. Именно поэтому время автоматически представляется однозначно ориентированным, и именно потому нам так трудно принять мысль о том, что направленность времени – не фундаментальное свойство. Время нашей мысли ориентировано потому, что мысль – явление необратимое. Потому что мы сами – необратимые явления.
Если сформулировать все это в духе Канта, можно сказать, что существование стрелы времени (трех перечисленных в предыдущем разделе условий – неравновесия, разделения систем и длительного времени релаксации) – одно из необходимых «по определению» условий существования сознания, потому что сознание – это естественное явление для естественных существ вроде нас, чья чувствительность и чьи мысли представляют собой макроскопический феномен, зависящий от этой самой стрелы времени.
Вот, наконец, и ответ на вопрос о том, почему так трудно думать о природе, не ориентированной во времени: наша мысль есть порождение ориентированности времени, один из продуктов начального неравновесия.
Мы постоянно ошибаемся, считая себя отличными от окружающего нас мира, рассуждая как посторонние наблюдатели. Мы забываем, что мы такие же, как и всё прочее. Забываем, что смотрим на вещи, будучи одними из них.
И значит, любое исследование вещей в конечном счете оказывается тесно связанным с нами самими.
Даже когда мы стараемся понять белые дыры, мы не являемся чистым разумом, частью мира, отделенного от объектов, которые стремимся понять. Мы – процессы, управляемые теми же звездами.
Может быть, в этом и есть причина, по которой нас интересует происходящее в конце падения в черную дыру… Если спросить меня, что мною движет, то я отвечу: истинная причина, заставляющая меня писать, именно в этом. Или, лучше сказать, причина, заставляющая меня писать и переписывать эти «многослойные» страницы, постоянно переделывая их… Итоговый порядок слов имеет мало общего с тем сумбурным порядком, в котором они рождаются (я уже в пятый раз редактирую текст). В порядке времени всегда есть что-то от реконструкции, реальность более текуча, чем наши суетные попытки ухватить ее… Время – это не отображение реальности, а форма хранения памяти.
Изучать нечто – значит вступать с ним в отношения, формировать связи, позволяющие представить себе, упростить и предвидеть ход развития этой вещи или процесса.
Понять – значит в какой-то мере отождествить себя с понятым, построить соответствие между чем-то в структуре наших синапсов и структурой интересующего нас объекта. Сознание – это связь двух частей природы. Понимание – это более абстрактная, но более тесная связь между нашим разумом и явлениями.
Это переплетение связей между безграничным богатством нашей памяти и сказочным богатством структуры реальности само по себе – опосредованный результат постепенного уравновешивания вещей.
Мы – мыслящие и эмоциональные существа – и есть это переплетение, возникшее между нами и миром на макроскопическом уровне. Мы не только социальные существа, живущие связями с другими людьми и всей остальной биосферой, сжигающими свободную энергию Солнца. Мы еще и животные, обладающие сетью нейронов, которые благодаря этим переплетениями обеспечивают связь с реальностью.
Нам, как любопытным кошкам, интересно все, даже белые дыры. Пойти и взглянуть – это в нашей природе. Но называть это «любопытством», пожалуй, было бы упрощением. Это наше естественное отношение к вещам, потому что вещи – то, чем являемся мы. Наши собратья.
Трепет открытия, время, проведенное в спорах и размышлениях, беспечная радость того дня с Хэлом… Все это не просто любопытство – это странное и зыбкое желание приблизиться к вещам. «Мы шли туда, куда нас вел безлюдный скат…» [62]
Мне кажется, что в конечном счете истинный смысл слов не в разговорах, а в том, чтобы поддерживать связь с другими, оставаться в отношениях с ними.
Мы общаемся с друзьями и любимыми не ради того, чтобы что-то сказать. Наоборот, мы используем потребность что-то сказать как предлог, чтобы поговорить с ними.
Когда Данте в «Раю» задает Беатриче богословские вопросы, разве его интересует именно теология? Или он просто хочет, чтобы «Она такими дивными глазами // Огонь любви метнула на меня, // Что веки у меня поникли сами, // И я себя утратил, взор склоня» [63]?
То же самое и с миром. Изучение пространства, времени, черных и белых дыр – один из способов поддерживать связь с реальностью. Помнить, что это не «она», а «ты». Так лирики обращаются к Луне. Так в «Книге джунглей» животные приветствуют друг друга возгласом: «Мы с тобой одной крови – ты и я!».
Я считаю, что к Вселенной всегда следует обращаться на «ты», чтобы понимать ее и самих себя. Такое «ты» – фактически признание нашей неразделимости с миром: «Мы одной крови – ты и я». Всякий раз, когда у нас в душе сырой и дождливый ноябрь, мы можем подняться на борт корабля, который увезет нас в огромный мир.
Много лет назад в одиноком путешествии по Индии мне пришлось много долгих часов трястись в потрепанном автобусе, переполненном людьми и животными. Мы медленно пробирались через палящий зной бесконечного сельского пейзажа. В этой давке и тряске рядом со мной оказался застенчивый мальчишка-индиец в белой тунике. Спустя какое-то время он осторожно попросил разрешения задать вопрос, а после спросил без околичностей, каков был мой путь к Богу. Разумеется, я не смог ему ответить. Быть может, сегодня, спустя много лет, я мог бы ему кое-что сказать.
По мнению старика-индейца из племени сиу, смысл жизни в том, чтобы обращаться ко всему встречному с песней.
Это песнь, которую я пою белым дырам.
7
Теперь у нас есть полная картина. Летящее в космическом пространстве большое облако водорода начинает уплотняться под действием собственного тяготения. Сжимаясь, оно разогревается, «загорается» и становится звездой. Водород в ней горит на протяжении миллиардов лет, превращаясь в гелий и прочий «пепел». Тяготение становится непреодолимым, и звезда обрушивается сама в себя, создавая черную дыру. Или же черная дыра образуется в аду первичной Вселенной в условиях чудовищных флуктуаций и жара.
Независимо от способа образования черной дыры, вещество падает в нее и быстро достигает центра. А там уже квантовая структура пространства и времени не дает веществу окончательно сжаться. Черная дыра становится планковской звездой, которая «отскакивает» и начинает взрываться.