Если Диану питали воспоминания, то у мужа не было подобной поддержки. При всей любви его надежда на их будущее счастье иссякла. Тем не менее пока он ехал молча вместе с женой по привычке.
Не затягивая повествование, скажем, что для того, чтобы путешественница вновь улыбнулась, потребовались длительные железнодорожные блуждания. Это произошло так же внезапно, и когда супруг заметил радость на ее лице, то сразу же принялся расспрашивать, что происходит. Что она чувствует? Что переживает в данный момент? А Ди вновь не знала, что сказать. Просто она, например, смотрела в газету и видела там что-то необъяснимое. Только что девушка читала заметку про Африку, в которой было написано: «…в тени пальм…» Она помнила это наверняка, но теперь, глядя в то же самое место, читала: «…в благоуханной тени гнилых пальм…» Весьма странное сочетание эпитетов. Это, вообще, может быть? Стал бы автор заметки так писать? Фраза звучит непривлекательно, не манит на Черный континент… Кстати, а пальмы гниют? И если гниют, то как пахнут? Неужели действительно приятно?..
Диана в недоумении еще раз пробежала взглядом по строке. Все верно: «…благоуханной… гнилых…» И вот тогда ей показалось, будто она видела текст насквозь, а через него – ту подлинную реальность, которая скрывалась за ним. Страница газеты предстала перед ней, будто открытое окно, за которым раскинулся африканский пейзаж, то самое место, о котором писал автор заметки. Пусть обозреватель вовсе не хотел сообщать, что пальмы подгнивают, но Ди видела деревья такими, какими они были на самом деле. И не только видела, но и ощущала, вдыхала их странный аромат… Перед ней все представало как есть!
Потрясающе!.. Но как и кому это объяснишь? Пораженная девушка подняла глаза на супруга, но место напротив оказалось пустым. Тогда путешественница подумала, будто видит насквозь и свою жизнь – у нее же нет мужа, мужа-спутника, всепонимающего, поддерживающего. Есть лишь сосед-пассажир, с которым она некогда вступила в брак. Эта мысль не огорчала и тоже совсем не удивляла…
Диана провела в своеобразной задумчивости некоторое время, по истечении которого супруг вернулся на свое место. Оказывается, не дождавшись ответа, он ходил в вагон-ресторан. Ему стало ясно, что в вожделенные моменты счастья, ради которых они и путешествуют, он не нужен своей жене. То, что спутница жизни не нуждается в нем все остальное время, муж понял и принял уже давно. Немного выпив в ресторане, он наконец решился уйти, о чем сразу же сообщил Диане. Девушка не огорчилась, а что до удивления… Видимо, ничто, связанное с супругом, не могло ее удивить.
Снимая свой чемодан с верхней полки, он сказал напоследок: «Ты обратила внимание? Мы сейчас почти в том же месте, где с тобой это случилось в первый раз». – «Правда? – спросила путешественница таким голосом, будто слова мужа тронули ее до слез. – Спасибо, любимый! Как же я люблю тебя!» Быть может, никогда прежде она не обращалась к нему, будучи исполненной такой нежности. «Совсем с ума сошла…» – подумал он, поцеловал Диану в лоб и сошел на следующей станции.
С тех пор супруга она очень любила, отказывалась даже в мыслях называть его бывшим, убеждая себя в том, что он скоро вернется. Просто однажды войдет в вагон, сядет напротив, и они поедут дальше, как прежде…
Прощальные слова подсказывали дальнейшие действия. Вновь миновав то же место, Ди убедилась, что дело именно в нем. Но с чем это связано? Почему именно здесь, в конкретной точке пространства, она меняется, приобретая какие-то способности? А может быть, наоборот, только тут скиталица наконец становится собой? Неужели она «обрела»?!
Сознание Дианы породило множество гипотез, объясняющих происходящее. Наиболее правдоподобной ей казалась такая: в окрестностях проходила ее прошлая жизнь. Потому, приближаясь, она чувствует что-то. Это – больше, нежели воспоминания. Путешественница случайно нашла себя минувшую и, воссоединяясь с ней, становится настоящей!
Гипотеза выглядела красиво уже потому, что оправдывала и даже наполняла смыслом все прежнее бытие девушки разом: все скитания, вокзалы и аэропорты… Даже прошлые инкарнации, которые в таком случае тоже становились зачем-то нужны! Путешественница незамедлительно пришла к выводу, что в других местах обречена лишь тосковать по этому. Но как же быть? Как пребывать здесь и оставаться в пути? Или хватит путешествовать? Не пора дернуть стоп-кран? Может, лучше устроить так, чтобы поезд сломался как раз в этом месте? От саботажа Ди останавливало не отсутствие необходимых технических знаний, а то, что ее выходка могла бы помешать планам других пассажиров, намерениям не менее прекрасным и важным, чем ее собственные. Вдруг кто-то тоже едет, чтобы найти себя? Вдруг он еще только начал свой путь и находится от цели куда дальше, чем она? Нет, так нельзя.
Некоторое время Диана довольствовалась поездками по кругу, регулярно проезжая заветный уголок земли, но потом пришла тревожная мысль. А что, если здесь не она прошлая, но она будущая? Что, если уезжать отсюда – все равно что отказываться от себя навсегда? Это стало последней каплей. В очередной раз, следуя мимо того самого места, оставаться в вагоне скиталица более не могла. Не могла снова покидать мечту, а потом мечтать о возвращении. В конце концов, она задержит состав ненадолго. Постояв лишь несколько минут, остальные продолжат свои заветные поиски… Ди торопливо вскочила и дернула стоп-кран. Поезд остановился посреди поля. Не медля ни секунды, она вышла из вагона, прихватив с собой молескин. Прочие ее вещи так и остались на багажных полках.
Потрясенные пассажиры прилипли к окнам и долго смотрели вслед уходящей женщине. Даже проводники и начальник поезда не побежали за ней, чтобы получить разъяснения, а глядели, будто завороженные. Дамы завидовали ее независимости, решимости и, конечно, фигуре. Мужчины размышляли о том, не побежать ли за ней, но никто так и не двинулся с места. Почти все думали: «Ах, ну как же это современно!» Хотя, в сущности, ничего неожиданного и вызывающе нового в поступке Дианы не было.
Иллюзии
Это было что-то невообразимое! Каждый вечер выступления иллюзионистов собирали тысячи людей! На рубеже веков искусство фокусников переживало свой расцвет, составляя весьма серьезную конкуренцию театральным драмам и даже комедиям.
Вопреки мнению скептиков дело здесь вовсе не в стоимости билетов, поскольку представления факиров и магов порой посещала весьма зажиточная публика. Нет, конечно, такие люди не приходили на площадные выступления и в грязные шапито, но еще в середине XIX века благодаря шотландскому фокуснику Джону Генри Андерсону иллюзионисты стали завсегдатаями академических, драматических и оперных театров, которые прежде презрительно воротили от них нос, не восхищаясь ловкостью, не признавая мастерства, и именовали, в лучшем случае, уличными шарлатанами. Так было до тех пор, пока в 1832 году Андерсон впервые не вытащил кролика из шляпы. После этого его чаще называли Великим каледонским магом или Великим волшебником Севера, чем Джоном Генри. Он стал не просто автором иллюзий, но создал ритуал фокусов как таковых, скрыв ловкость рук и техническую смекалку под грудой украшательств масштабного шоу с помощницами и другими неотъемлемыми нынче элементами антуража, а также с громкими рекламными кампаниями, отдельными для каждого слоя общества.
Пушистый зверек, вынимаемый из якобы пустого цилиндра, производил ошеломляющее впечатление на людей, которые уже не представляли свое бытие без многочисленных и щедрых плодов индустриализации. На фоне того, как улучшалась и ускорялась жизнь человека, как увеличивался багаж его знаний о мире и прирастали возможности, он все острее испытывал нехватку чудесного и необъяснимого. Или, по крайней мере, таинственного и неожиданного, ведь вряд ли фокус с кроликом уместно причислять к необъяснимому – секрет был ясен как божий день. Так или иначе, но складывалось ощущение, будто ближе к концу века люди до такой степени устали все разбирать рационально, что предпочитали по-детски радоваться, не задумываясь или закрывая глаза на очевидное.
Впрочем, сами чародеи, в свою очередь, постоянно совершенствовали и усложняли искусство иллюзий, придумывали новые, все более изощренные фокусы. Следующую революцию сотворил Горейс Голдин, автор «бесконечного платка», простого трюка, который по праву стал одним из самых популярных в мире. Голдин даже запатентовал устройство «пустой» коробки для извлечения тряпиц. Однако «революционером» он стал не из-за нее. Куда важнее то, как он делал «распиливание женщины пополам». В отличие от платка, авторство этого фокуса не однозначно признано за ним, поскольку есть и иные претенденты, но именно Горейс превратил ставший классическим трюк в душещипательное представление, где места сомнению отводилось куда меньше, а первобытному ужасу – гораздо больше. Он догадался, что нужно акцентировать внимание публики на том, как девушка в коробке шевелит ногами. Что стоит использовать большую и очень страшную пилу. Иллюзионист просил возле площадки ставить карету «скорой помощи», чтобы одним своим присутствием она напоминала зрителям о смерти. Так Голдин превращал зал оперного театра в средневековый храм, на витраже которого было начертано: «Memento mori»[12], – а сам чародей на сцене становился едва ли не проповедником церкви чудес.
Андерсон, Голдин и другие маги нового времени дарили людям давно позабытое волшебство и первобытное восхищение. Трагизм же их положения заключался в том, что они сами приговорили себя к жизни в уверенности, будто чудес не бывает. Удивлять иллюзионистов было некому.
Гарри Янсен по прозвищу Данте, показывающий не самые оригинальные фокусы, буквально завораживал свою аудиторию незатейливыми словами «сим-салабим», несущими аромат таинственных арабских ночей. Все в зале вдыхали флюиды царя Шахрияра, тогда как Янсен дышал болезненно обыкновенным воздухом, ведь знал наверняка – это всего лишь фраза из датской книги для детей, которая, разумеется, не была никому известна ни в Америке, ни в Швеции, ни в Великобритании, где он снискал славу.