– Кто? – Мне было неясно, о ком идет речь.
– Ну, ра́тай[13]… – сказала она, будто поясняла что-то само собой разумеющееся.
– Какой пахарь? – Я все еще не понимал, но использовал более привычное для меня слово.
– Тот… Ночью подвозил дак…
Я пожал плечами и покачал головой. Она закрыла глаза и с широкой улыбкой утвердительно кивнула. На этот раз жест был предельно ясным, но ситуация выглядела странно: мое телодвижение выражало недоумение, тогда как ее – глубокое понимание и благодарность за… ответ. Но я же ничего не сказал… Мне пришлось тоже улыбнуться. Было неловко, я поспешил уйти.
Некоторое время воспоминания о встрече с соседкой не давали мне покоя. О каком пахаре шла речь? Да и прошлой ночью меня никто не подвозил… Но вскоре эти мысли отошли на второй план – уж слишком меня поразили последствия нашего разговора. Видимо, женщина принялась рассказывать всем о моем визите. По деревне поползли слухи, причем, и это удивительнее всего, слухи сугубо положительные и добрые. Отношение ко мне стало еще теплее.
Прошло две недели. За это время мне трижды пришлось возвращаться из соседних деревень затемно. В первый раз меня подвез молодой парень, его старая телега была оборудована для транспортировки мяса, потому всю дорогу нас сопровождали мухи, а также запахи гнили и запекшейся крови. Мой попутчик был средним сыном из троих. Он жаловался на младшего брата, который недавно убежал из дому. Много рассказывал об отце, заставлявшем их работать и днем и ночью. Из-за этого бедняге никак не удавалось завести свою собственную семью. Пренебрежительно он отзывался о невесте старшего брата, но здесь, пожалуй, говорила зависть или даже ревность. Рассказал парень и о проблемах с неурожаем крыжовника, а также о том, где, когда и какая рыба пойдет на нерест. Отдельно юноша обратил мое внимание, на что следует ловить речного угря. Он не замолкал всю дорогу, потому я стал изрядно посвященным в подробности деревенской и его личной жизни. Признаться, по пути я добрым словом вспоминал того, прошлого возницу, который молчал.
Во второй раз меня подвозили мрачные косари, возвращавшиеся вчетвером, впотьмах, с какого-то темного дела. Оттого, наверное, разговорчивостью они не отличались. Я был очень доволен.
А на третий раз произошел весьма неприятный случай. Я шел по дороге в надежде встретить кого-то с лошадью, и внезапно на другом берегу небольшой реки мне померещился возница. Кажется, даже тот самый молчун. Я принялся было кричать ему, но то ли он не слышал, то ли делал вид, будто не замечает меня… Поняв, что если упущу его, то имею все шансы не попасть домой до рассвета, я побежал через мосток, который подо мной с треском рухнул. Закончиться история могла плачевно, но мне все-таки удалось вылезти на берег, хоть и изрядно набултыхавшись в быстрой реке. Тем не менее я мог серьезно заболеть, если бы мимо не проходил мужичок, живший неподалеку. Он любезно пригласил меня к себе домой. Его жена накормила нас ужином и постелила мне в сарае. Стирать одежду я ей не позволил, поскольку по моим городским представлениям это было бы уже сверх меры. К несчастью, местные люди имеют иные взгляды, и боюсь, что отказом отдать хозяйке брюки, а также прочие детали костюма я обидел своих благодетелей.
Дабы не оконфузиться еще и воздержавшись от завтрака – я не мог есть так рано, как это принято в деревне, – на рассвете мне пришлось уйти, не прощаясь с хозяевами. К дому я подходил поздним днем. Местные уже заканчивали работать в поле, хотя улицы пока были безлюдны. Повстречался мне лишь один приветливый старик. Впрочем, за прошедшие дни я начал привыкать ко всеобщему радушию.
– Где ж ты, сынок, эдак угваздался? – спросил он, глядя на мои брюки и обувь.
Тогда мне впервые пришло в голову, что, быть может, местные долго отказывались принять меня как раз из-за городского костюма, который я не догадался сменить на что-то простое.
Я начал было ему рассказывать о событиях прошлой ночи, но он меня сразу перебил:
– Добро, добро… Ты, говорят, севальщика видал? Сказал бы старику, что он, как да где?
– Какого сеятеля? У вас тут много таких. – Я опять решил воспользоваться более привычным и современным лексиконом. Мне было трудно говорить с деревенскими, используя их особенные слова. Всякий раз, когда я повторял за ними, у меня возникало ощущение, будто беру то, что мне не принадлежит.
– Да своих-то уж, помилуй бог, знаем. Нет. Говорят, подвозил он тебя тут как-то…
Не сразу, но довольно скоро я наконец догадался, что старик и соседка интересовались возницей со странной телегой. При этом долгое время мне не удавалось выяснить, почему для одной этот человек был пахарем, а для другого – сеятелем. Казалось бы, все эти сферы деятельности можно объединить понятием «крестьянин», но так его никто не называл. Вскоре о том ночном случае меня начали расспрашивать ежедневно, потому скажу наверняка, что никакие другие виды сельского труда ему тоже не приписывались. Только возница – на этом настаивал я, – пахарь или сеятель.
Говорить о нем с деревенскими было почти невозможно. В большинстве случаев отвечать на мои вопросы они отказывались, хотя сами активно задавали свои. Казалось, что едва ли не каждый встречный был бы рад что-то о нем узнать, но никто не хотел рассказывать.
По крупицам, по мизерным каплям я все-таки собрал некоторые сведения о загадочном сеятеле-пахаре-вознице. Для этого пришлось предаваться с местными мужиками ночным возлияниям – водка развязывала им язык. Женщинам же я частенько предлагал свою помощь по хозяйству – когда руки заняты, они тоже меньше контролировали речь и могли взболтнуть то, что удержали бы в себе при иных обстоятельствах. Чем больше мне становилось известно об этом ночном страннике, тем сильнее он меня занимал.
Вскоре я наконец закончил свои служебные дела во всех окрестных деревнях, однако, вместо того чтобы уехать, отправил в город депешу о том, что «вынужден» задержаться. Слава богу, в силу моей должности никто не мог потребовать от меня объяснений о том, в чем, собственно, состоит эта нужда.
Еще несколько недель понадобилось мне, чтобы собрать некую цельную историю этого человека. Впрочем, человек ли он, я уже не был уверен. Но как еще следует называть персонажа легенд, в существовании которого не принято сомневаться и которого можно случайно встретить, возвращаясь по ночному лесу?
Деревенские верят, будто по земле ездит множество подобных странников на телегах. Эта вера крепнет с годами, хотя живых свидетелей – тех, кто встречался с ними лично, – я так и не нашел. Видевшие возниц-сеятелей-пахарей воочию были такими же героями преданий, как и сами странники.
Стало ясно, почему тот случай, когда я появился в деревне на его телеге, выходил из ряда вон и привлек такое внимание. Многие твердили, будто заметили нас тогда краем глаза. Пошла молва о том, что случилось чудо, а я – едва ли не избранный. Вероятнее всего, большинство, если не вообще все «свидетели», выдавали желаемое за действительное или просто привирали. Увидеть нас было невозможно – темно, хоть глаз выколи. С другой стороны, слухи же отчего-то поползли… До сих пор не возьму в толк, как это произошло.
Загадочные старики – а мой возница и правда, как я теперь припоминаю, был немолод – известны в первую очередь именно как сеятели. По легендам, они действительно иногда пашут землю, но уж это чистой воды поверье. За пахотой путников увидеть невозможно, это – таинство! Парадоксальность их образа состоит в том, что перед всеми, кому посчастливилось их встретить, они неизменно представали в виде едущих порожняком возниц. В то же самое время основное занятие и главная цель странников состоит в посеве. Каждый из них живет для того, чтобы вложить в землю лишь одно зерно. Причем сделать это он должен в единственном, предназначенном только для его зерна месте. Такое ремесло. Именно для этого служит телега, конструкция которой показалась мне странной и не функциональной.
Зерно лежит в том самом ящике, представляющем собой ее корпус. Как я уже сказал, по сути дела она и есть ящик, ведь другого предназначения у повозки нет. В днище имеется маленькое отверстие, как раз под размер и форму зерна. Отверстие сделано таким образом, что семя провалится в него лишь в единственном редчайшем случае. В этом и состоит жизнь старика – он ездит по земле, по самым колдобинам и буеракам, трясет свою телегу почем зря, чтобы зерно каталось по дну и рано или поздно – в результате совпадения множества случайностей – выпало через назначенную только ему дыру в том самом предначертанном месте.
Иногда странники подбирают попутчиков. Им нетрудно оказать сию малую любезность. Кроме того, это ни на мгновение не отвлекает их от основного дела, в котором временные спутники не могут ни помочь, ни помешать.
Люди верят, будто старики возят свои телеги много лет, не зная, при них ли еще семя или оно уже легло в почву, а может быть, даже успело дать робкий росток или крепкий стебель. Возницам, как и всем остальным, не суждено узнать, напрасна ли все еще их жизнь или они уже давно выполнили свое предназначение. Странники обречены править телегу дальше, давая зерну больше шансов наполнить бытие сеятеля смыслом. Потому неугомонные возницы и ездят по земле до самого последнего вздоха.
Рассказы местных меня не устроили, уж слишком путанны и сбивчивы они были. Полной картины не складывалось. Откуда эти старики? Кто и когда вверяет им телеги? Кто изготавливает ящики? Кто делает уникальное отверстие в днище? Кто чинит повозки? Как проходит детство, юность и зрелость будущих странников? Как обрывается их жизнь? Кто их хоронит и где? Что происходит с телегой после смерти возницы? Является ли наша встреча с одним из них знаком чего-то особенного?
Разумеется, я хотел получить ответы на эти и многие другие вопросы. Но у кого? Мне бы только еще разок встретить кого-то из этих странников! Да хоть того же самого!.. Впрочем, особое беспокойство мне доставляла вот еще какая мысль: почему люди решили, что меня подвозил именно один из этих загадочных сеятелей? Как они могут это утверждать, когда даже я сам не уверен?