Все это была мифология вокруг их чудесной, искренней и редкой дружбы, которую стремительно насаждал Тати. Его истории безоговорочно принимались за чистую монету и довольно быстро стали предметом постоянных пересудов в обществе уже хотя бы потому, что каждый человек – по крайней мере, мужчина – был не прочь найти себе товарища, похожего на одного из них, какими они представали в многочисленных побасенках. Марсель же всего этого не любил, поскольку ему была важна сама дружба, а не бесконечные разговоры вокруг нее.
Можно ли было этих двоих в действительности назвать друзьями? Скорее все-таки да – в том ни к чему не обязывающем смысле, в каком это слово используется повсеместно в наши дни. То есть никто из них не убил бы подлеца, опорочившего возлюбленную другого, но долгие годы вечерами они мило играли в карты. Собственно, еще в студенчестве на почве робберного бриджа эти двое и сошлись, хотя знакомы были, правда, с детства.
Несколько месяцев в Сорбонне ходили слухи о двух учащихся, которые отличались феноменальным мастерством игры, прежде чем Тати и Марсель встретились за карточным столом. Почти два с половиной года они сражались друг против друга, пока наконец, возвращаясь через мост Сен-Мишель после ночной игры, не решили, что лучше им играть в паре, ведь в университете появляется все больше достойных визави из числа новых студентов.
Впрочем, игрой их дружба не ограничивалась. Любознательные, активные и молодые, они смотрели на мир широко раскрытыми глазами. Много читали, но разные книги. Будучи весьма непохожими людьми, Тати и Марсель почти никогда не сходились в оценке того или иного произведения. Когда одному удавалось уговорить другого познакомиться с каким-нибудь романом, второй потом плевался месяц. Аналогично и с другими видами искусств: друзья постоянно посещали выставки, спектакли и концерты, но всякий раз довольным оставался только кто-то один.
Можно подумать, что это создавало для их дружбы определенные трудности, но на деле, наоборот, позволяло избежать многих проблем, конфликтов и даже давало преимущества. Например, им всегда нравились совершенно разные женщины, потому они никогда не ссорились из-за противоположного пола, а, напротив, частенько выручали, становились подспорьем друг для друга в амурных делах.
Как это ни удивительно, но Марсель оказался куда более влюбчивым, чувствительным и страстным человеком, что, вкупе с природной скромностью, превратило бы его бытие в непрерывную череду душевных мук, если бы не Тати. В тяжелые минуты друг всегда отвлекал Марселя от тоски, поддерживал, а иной раз, будучи довольно раскованным, помогал завести разговор с предметом обожания. Хотя помогал ли? Как правило, это происходило вопреки желаниям влюбленного страдальца.
Сам Тати в то же время влюбчивостью не отличался, вопреки, а быть может, именно благодаря тому, что, будучи довольно привлекательным и состоятельным, он пользовался безусловным успехом у женщин, не прилагая к этому никаких усилий. Дамы вились вокруг него постоянно, и красавец вовсе не утруждался их отгонять. Вполне возможно, юный аристократ прослыл бы праздным и вульгарным человеком, но присутствие рядом с ним таинственно-неблагополучного, беспрестанно устремляющего взгляд в пространство Марселя делало их дуэт одновременно необъяснимо странным и пугающе загадочным.
Тати нередко признавался, что по-настоящему его увлекают не женщины, а лошади, путешествия и все тот же бридж. Это было сказано отнюдь не для красного словца и совсем без лукавства. Он вообще отличался трезвым взглядом, в том числе и на себя самого. Однажды завзятый картежник заявил, что не бросил бы играть даже ради самой прекрасной дамы Парижа! Марсель, как обычно, был возмущен и не согласен. Он подумал, что готов навсегда забыть о бридже ради одной только улыбки своей тогдашней возлюбленной, и речь шла далеко не о выдающейся красавице. Положа руку на сердце, скажу: это была ничем не примечательная девушка, которую романтик встретил в театре. Разумеется, он никогда бы с ней не заговорил, если бы не Тати.
Предостережем читателя от преждевременного необоснованного вывода: эти двое не являлись совершенными антиподами. Было и то, что их роднило. Например, страсть к еде. Более того, заядлые гурманы имели чрезвычайно сходные вкусовые предпочтения. В отличие от театров и концертных залов из ресторанов они частенько выходили довольными оба. Помеха этому могла возникнуть лишь в том случае, если Тати, вопреки многочисленным просьбам Марселя, все-таки заводил за столом разговор об их знакомстве в утробах матерей.
Гастрономией родство не исчерпывалось. Скажем, друзья до умопомрачения обожали писать письма и очень переживали, что живут слишком близко. Их квартиры на разных берегах Сены разделял лишь мост Альма, в таких обстоятельствах прибегать к услугам почты было довольно странно. Впрочем, странности никогда не пугали Марселя, а потому однажды он положил начало их переписке. Тати не сразу подхватил эту инициативу, отвечал другу только из путешествий, но потом и он начал сочинять депеши, сидя у себя дома, за письменным столом у окна. Стоило ему лишь оторвать взгляд от листа бумаги, как тот «упирался» в окна адресата. Будучи человеком рациональным до мозга кости, он всякий раз расстраивался от этого. Но достаточно было на секунду представить, как друг обрадуется, и выбора не оставалось. Недюжинным усилием воли Тати заставлял себя не поднимать головы, пока не запечатает конверт.
Кто знает, быть может, именно из-за начавшейся переписки встречались они все реже и реже. Хотя совсем без личного общения друзья обходиться не могли и неизменно виделись, как минимум, несколько раз в месяц. Тоска друг по другу постепенно нарастала с каждым днем, прошедшим с последней встречи, пока наконец кто-то первым не срывался с места и не бежал через мост Альма.
Впрочем, иногда возникали и внеочередные поводы. Например, когда квартиру Марселя ограбили, он несколько недель жил у Тати. Тот убеждал перепуганного страдальца: произошедшее вовсе не значит, что теперь его будут грабить постоянно. Однако вернуться в свою прежнюю излюбленную обитель Марсель все же не решился. Вместо этого он переехал еще ближе к другу – так ему было спокойнее. С тех пор они жили в соседних домах на правом берегу Сены, и мост Альма более не был нужен.
Шли годы, чью смену можно засвидетельствовать последовательностью подобных историй, но это ни к чему. Тати женился первым, быстро обзавелся детьми, наполнившими его дом шумом и радостью. Страсти к бриджу и лошадям это не отменяло, хотя начисто исчезла любовь к путешествиям. Своего друга он уверял, будто теперешняя склонность к домоседству никак не связана с его семейной жизнью. Это не было похоже на правду. Видимо, с годами Тати утратил и способность трезво смотреть на себя.
Те, кто, как и мы, пропустил с десяток лет жизни Марселя, были бы немало удивлены, встретив его сейчас. Более того, вряд ли с ним удалось бы столкнуться на улицах Парижа, поскольку с некоторых пор он постоянно пребывал в разъездах, пристрастился к охоте, начал курить, оставаясь в душе все тем же ранимым и нежным человеком. Нынешний Марсель мог выстрелить в живого леопарда, а потом часами рассказывать об этом басом – от сигар его голос стал значительно ниже, – но, как и прежде, он робел подойти к женщине. Впрочем, как минимум несколько раз ему удавалось найти в себе силы, хоть и не без помощи Тати. Дважды он был женат, но ни один из браков не длился дольше полугода.
Описанная дружба двух французов вполне могла бы продолжаться всю жизнь, если бы не следующие странные события. Как-то утром один из них явился в кабинет психотерапевта и после продолжительных невнятных рассуждений все-таки смог объяснить, что его беспокоит. Дескать, вот уже много лет у него имеется вымышленный друг, с которым он периодически видится и даже состоит в переписке. Для убедительности, а также для удобства врача посетитель, а точнее, уже пациент прихватил с собой и внушительную стопку писем от воображаемого корреспондента. Чем больше он углублялся в детали своей истории, тем становился спокойнее и рассудительнее. В самом конце он заявил, что смотрит на себя вполне трезво, видит, что с ним не все в порядке, и сознает, что ему нужна помощь. «За тем, собственно, я и пришел сегодня к вам в кабинет», – резюмировал он свою речь, но странные события на этом не закончились.
Вскоре, а быть может, незадолго до описанного случая произошел похожий инцидент со вторым другом, который тоже внезапно заявился к доктору. Трудно сказать, кто из них сделал это раньше, потому невозможно определить, чей поступок стал причиной, а чей – следствием. Неясно даже, имелась ли вообще между визитами какая-нибудь связь или же это было чистое совпадение.
В отличие от первого, второй сразу казался спокойным и собранным, хотя говорил куда более странные вещи. Он начал разговор с того, что где-то на свете живет некий субъект, у которого есть вымышленный друг. «Это, знаете ли, само по себе довольно странно», – заявил посетитель уверенно.
Может сложиться превратное впечатление, что он пришел рассказать историю чужой болезни, не имеющей к нему никакого отношения, но это не так. Человек, сидящий перед психотерапевтом, превращался в пациента ничуть не менее стремительно, сознавал это сам и тоже просил помощи, хотя второй случай оказался несколько сложнее, поскольку, по его собственным словам, он и являлся упомянутым вымышленным другом.
Изложенный сюжет может возмутить скептически настроенного читателя: что за чехарда фантазмов?! К чему это все?! Зачем эти нагромождения нереальных людей? Помилуйте, но что есть литература, как не истории о нерожденных? Кроме того, не стоит торопиться с выводами, ведь в действительности только один из героев представляет собой совершенно бесплотный, не связанный с реальностью образ. И это как раз первый субъект, у которого на деле не было никакого вымышленного друга, так как его самого не существовало. Второй же, напротив, был полностью подлинным и верным воображаемым товарищем совершенно реального человека. Впрочем, личность последнего осталась за пределами рассказа.