Оперное искусство их совершенно не волновало. Тот вечер они продолжили в ресторане неподалеку, а на следующий день отправились за город. Предприимчивый Янош хотел показать своему вновь обретенному старому другу небольшую семейную пивоварню, переживавшую не самые лучшие времена. Вскоре они выкупили ее на паях, и это стало началом довольно выгодного совместного дела.
Никто не мог предположить, что эти двое когда-нибудь поссорятся, однако скандал не заставил себя долго ждать. Отмечу, что всякий раз, когда кто-нибудь в обществе заговаривал об обидах, которые один из них нанес другому, речь никогда не заходила о двух дамах, оставленных однажды вечером в Венгерском оперном театре.
Возникшая дружба двух мужчин оказалась на удивление хрупкой и недолговечной. Обстоятельства и причины их конфликта вновь не так важны. Дальнейшее же, в сущности, походило на рассказы Юлианы. Янош начал получать от Миклоша какие-то бессмысленные письма странного содержания. Подробнее я ничего сообщить не могу, поскольку прочитать их мне не довелось, да и впечатления адресата стали известны с чужих слов. Тем не менее история меня изрядно заинтересовала. Снедаемый любопытством, я очень захотел увидеть таинственные послания собственными глазами, но, как мне объяснили, назойливость и неуемность бывшего друга вынудили несчастного Яноша покинуть Венгрию. Свой новый адрес он никому не сообщил, поскольку больше всего на свете боялся, как бы депеши безумца не настигли его и там.
Что же было в них такого? Вероятно, письма являлись не просто «бессмысленными» и «странными», раз вызывали подобный ужас? Для чего вообще этот Миклош отправлял свои послания? Злодей он или безумец? Эти вопросы не давали мне покоя, но разыскивать самого автора я, признаться, опасался.
Вскоре появилось еще немало людей, которые, порвав с ним отношения, начали получать письма или звонки. Находились и такие, кому он высказывал свой бред в лицо. Подобные «счастливчики» отмечали, что в его речах вовсе не было ярости и упреков, равно как отсутствовала и логика. Это был поток… не пойми чего. При этом у Миклоша все еще появлялись и новые друзья, которые до поры отказывались верить во «все эти странные слухи» о нем.
Со временем я наконец разыскал несколько человек, знавших его и поссорившихся с ним лично. Мне позволили даже прочитать письма, поскольку адресаты охотно демонстрировали их каждому. Понять готовность и даже желание поделиться перепиской очень просто: это позволяло получить множественные подтверждения тому, что их собственной вины в разрыве нет, а ссора произошла исключительно и только из-за безумия их бывшего друга.
Следует отметить, что грубые и резкие слова присутствовали лишь в одном послании, но по удивительному стечению обстоятельств его получатель вполне заслуживал подобного обращения. Я, признаться, до сих пор не могу взять в толк, почему столь интересный и изысканный – моя уверенность в этом не ослабевала – человек, как Миклош, водил дружбу с таким неприятным и хамоватым типом.
Однако депеши действительно казались очень странными. Часто автор писал будто бы не от своего лица, нередко обращался к самому себе по имени. Иногда на бумаге возникала лишь последовательность несвязанных слов даже без знаков препинания. Хотя чаще вокабулы все же складывались в предложения и тексты, но словно вырванные из чьего-то разговора.
Исследуя дружбу Миклоша, я смог привязаться и, возможно, даже полюбить этого таинственного человека. Тем не менее долгое время возникшее чувство никак не помогало мне приблизиться к пониманию его посланий. Кроме того, чем больше я их читал, тем надежнее уверялся, что ни в коем случае и никогда не хотел бы его повстречать.
Впрочем, беспокоиться не стоило, вряд ли мы могли бы случайно столкнуться на улице, ведь с недавних пор он и сам был вынужден покинуть Будапешт. Дело в том, что некоторые из «преследуемых» им людей обратились в полицию, и справедливому разбирательству Миклош предпочел бегство. Нужно сказать, что после этого телефонные звонки бывшим друзьям прекратились. Искать встреч он также возможности более не имел, а потому принялся писать, в том числе и тем, кому прежде звонил или высказывал все изустно. В результате количество посланий увеличилось в разы, это имело последствия и для моих изысканий.
Писем стало так много, что найти их теперь не составляло труда. Мне удалось познакомиться с немалым числом совсем недавних сообщений, и вот что следует отметить: почерк оставался все тем же, а содержание изменилось разительно. Вероятно, во избежание дополнительных обвинений, чтобы ни одно из посланий не могло быть трактовано как угроза или послужить подтверждением его психической болезни, Миклош начал отправлять совсем уж странные письма. Они скорее напоминали шифр. «Поздние» депеши Миклоша представляли собой наборы записей такого вида: слово, а за ним число. Например, «спасибо 145» или «ждать 37».
И тут наконец я понял, что к чему. Видимо, дружба значила для этого вспыльчивого и несчастного человека слишком много. По крайней мере, уж точно гораздо больше, чем для тех, кому он отправлял свои послания. Миклош болезненно воспринимал каждый разрыв и хотел, чтобы после прекращения отношений ничто о них не напоминало. Вероятнее всего, к этому стоит добавить еще одно свойство его личности: по всей видимости, он обладал феноменальной памятью. Как и многие другие выдающие способности, эта создавала больше проблем, чем сулила преимуществ. Подобно благородной и в то же время достаточно порывистой женщине, которая после расставания отдает мужчине обратно все его подарки, Миклош возвращал своим обидчикам – а он, несомненно, воспринимал разрыв как личную обиду – все сказанные ему бывшими друзьями слова.
Беседа 2
За судьбой этого несчастного мальчика я принялся следить едва ли не сразу после того, как в лондонских газетах появилось первое сообщении о нем. Дело в том, что мы, британцы, самые большие поклонники морских путешествий на свете. Особенно если речь идет о чрезвычайно дальних странствиях. И тем паче если вояж происходит на гигантском трансатлантическом лайнере. Именно потому любое судно, спущенное на воду верфью «John Brown and Co» или «Harland and Wolff», будь оно класса «Олимпик» или поменьше, становится событием едва ли не национального масштаба. Немецкие корабли предприятия «HAPAG», особенно принадлежащие к классу «Император», тоже приковывают наше внимание, правда уже с оттенком не восхищения, но нарочитого, а то и злого скепсиса.
Каждый дальний рейс компаний «Cunard Line», «Peninsular and Oriental Cruises», «White Star Line» приковывает внимание и становится темой для обсуждения в намного большей степени, чем рядовые городские новости. Судьбы лайнеров непрерывно описываются в прессе, и только биржевые сводки, а также прогнозы погоды занимают читателей больше. Да и то не всегда.
С другой стороны, замечу, что не только британцы, но и все люди испытывают благоговейный интерес к трагическим событиям. Стоит прибавить это к сказанному выше, как сразу станет ясно, почему когда в газетах появляются материалы о кораблекрушениях, то на биржевые сводки и прогнозы погоды внимания уже никто не обращает.
В последнее время катастрофы на море участились. Каждый месяц ко дну идут безукоризненные поршневые механизмы, идеальные паровые котлы и турбины, шикарные интерьеры, дорогие яства, которыми полнились камбузы, богатства путешественников, хрусталь, зеркала… Совершенству и роскоши утонувших вещей неизменно уделяется в прессе куда больше внимания, чем погибшим людям. Статьи о последних выходят исключительно в тех случаях, если это были известные личности, вельможи, артисты или их родственники. На худой конец – друзья, знакомые или соседи.
Совсем другое дело – те, кому удалось спастись. Здесь уже статус и сословие не имеют большого значения. Впрочем, люди из низов редко оказываются на шикарных круизных лайнерах, разве что в качестве обслуживающего персонала.
Каждый из выживших в чудовищной катастрофе, возникшей при столкновении техники со стихией, обязательно получает свою минуту славы на страницах газет. И дело тут вовсе не в благородстве редакторов – эти люди начисто лишены подобных качеств, они не делают ничего, что не было бы в их интересах. Однако оказывается, что писать о спасшихся или спасенных чрезвычайно выгодно! Многие покупают прессу исключительно ради подобных статей. Их герои воспринимаются как непосредственные участники редких и неоспоримых чудес, которые человеку все еще дано засвидетельствовать. Это вызывает интерес и восхищение, а в качестве побочного продукта – веру в то, что в мире есть место чудесам. Потому рассказы, головокружительные истории выживших заполонили даже «Times», «Guardian» и «Daily Mail», что уж говорить о дешевых бульварных листках.
Печально признавать, но все это давно превратилось едва ли не в индустрию. Во-первых, по явились бумагомараки, пишущие исключительно о кораблекрушениях. Если раньше была такая профессия, как «полицейский репортер», то теперь специализация стала более узкой. Случались настоящие скандалы – когда больше месяца не происходило никакой катастрофы, эти писаки принимались выдумывать лайнеры и обстоятельства их гибели. Непонятно, на что они рассчитывали, ведь общественный интерес к теме настолько огромен, что горе-мистификаторы были обречены на позорное разоблачение с самого начала.
Во-вторых, этот самый «общественный интерес». Возникла довольно обширная аудитория, постоянно жаждущая морских и океанских трагедий: клерки и домохозяйки, благополучные горожане и зажиточные крестьяне. Историями о кораблекрушениях зачитываются все те, чья размеренная, спокойная и унылая жизнь исключает какой бы то ни было риск, а доходы не позволяют самим отправиться в океанский и даже морской круиз. Иными словами, это бо́льшая часть населения Великобритании.
И, наконец, в-третьих, появились «профессиональные выжившие», мошенники, выдающие себя за спасшихся после катастрофы. Такие люди действуют разными путями. Кто-то при помощи сообщников выплывает на утлой лодочке в море, где переоблачается в грязную, оборванную одежду, после чего возвращается вплавь, ухватившись за специально приготовленный кусок бревна или обломок судна.