В отличие от Патрика, этот человек сразу был общительным и производил впечатление чрезвычайно здравомыслящего. Он много рассказывал о своем детстве, но эти истории не имели ничего общего с тем, как события того же периода излагала мать. Подросток мог детально описать и внешность той, из чьей утробы он появился на свет. Просто, по его словам, это была отнюдь не плачущая возле него женщина.
Несколько месяцев ребенка пытались увещевать всей деревней, но результатов это не дало. За прошедшее время мать сгорбилась и поседела. Она не сомневалась, что в теле ее сына поселился дух или другой человек. Переубедить ее не представлялось возможным, это не удалось даже упомянутому врачу, который пользовался всеобщим уважением. Да и, собственно, какие могли быть контраргументы? Женщина буквально погибала от горя. Все советовали ей поберечься, уйти или прогнать подростка, коль скоро ее ребенка в этом «существе» все равно более нет. Но поступить подобным образом она так и не решилась.
Когда матери не стало, человек в теле ее отпрыска не проронил ни слезинки. Все это время доктор навещал их не реже чем раз в неделю, чтобы поддержать страдалицу, потерявшую сына столь необычным образом. Он продолжил приходить и без нее – уж слишком интересен был случай. По его воспоминаниям, со временем в лексиконе подростка появились новые слова, а потом тот и вовсе перешел на какой-то неведомый окружающим язык. Вот тогда я вспомнил о Патрике. Мне показалось неоспоримым, что если два человека в разных частях света разговаривают с окружающими и никто не может их понять, то наверняка они ведут беседу друг с другом. Логика здесь сомнительная, но разве что-то в этой истории поддается ее строгим законам? Я почему-то не сомневаюсь.
Сосед Дедала
По свету ходит великое множество историй, которые, так или иначе, вертятся вокруг Дедала. В каких-то из них он появляется в качестве непосредственного участника, в других возникают плоды его трудов, третьи инспирированы самой личностью, гением, ролью легендарного зодчего и изобретателя. Но нет другой истории, которая была бы одновременно так близка и так далека от него. Близка она уже потому, что произошла на Крите, в Кноссе, не более чем в пяти стадиях от дома Дедала. В то же время она далека, поскольку сам зодчий, невзирая на соседство, не оказал на случившееся никакого влияния.
С раннего утра Поликарпос работал в своей мастерской. Дверь отворилась, и вошла его жена. Уставшая, она только вернулась с рынка, тем не менее, даже не заходя в дом, сразу направилась к мужу. Ей не терпелось поделиться услышанными новостями. Шумно поставив суму на пол, женщина принялась взволнованно рассказывать:
– Ты представляешь, Минос привез в город преступника! Убийцу! Ходят слухи, что этот человек погубил собственного племянника! К нам он то ли бежал, то ли был изгнан по решению верховного ареопага.
Поликарпос молча пожал плечами. Его не интересовали подобные сообщения, да и сам он был не из болтливых. За долгие годы совместной жизни жена к этому, конечно, успела привыкнуть и давно не ждала ответов.
– Ты скажешь, что это только слухи, пустые слухи. Их распространяют люди, те же глупые люди, которые стали называть тебя колдуном… Помнишь, после того, как увидели в кносском храме сияющее изваяние твоего Аполлона, выглядевшего, будто он живой…
Поликарпос кивнул.
Жена помолчала мгновение и продолжила значительно спокойнее:
– А я так не думаю, – она присела рядом с мужем, – он подозрителен. Говорят, что убиенный племянник был единственным, кто мог сравниться с ним в мастерстве. Еще соседка сказала, будто его талант – дар самой Афины. В любом случае, я уверена, что этот гость не сулит ничего хорошего… Ты-то всего добиваешься сам, тяжелым тру дом, боги тебе не благоволят. Раньше они хоть не мешали…
Муж резко встал и вышел во двор. Он не любил, когда жена начинала рассуждать о том, что находилось за пределами ее понимания.
Так состоялось одностороннее «знакомство» Поликарпоса с Дедалом. Если, конечно, произошедшее уместно называть этим словом, ведь они мало того что не увиделись, но даже не узнали имен друг друга. Однако приходится признать, что никакого другого знакомства у них не будет.
– Ты подумай, а если у нас родится ребенок? – Жена тоже вышла во двор и вновь заговорила взволнованно. – Что же, он будет расти рядом с убийцей?! О, боги, чем мы так прогневали вас?!
Поликарпос вздохнул и пошел дальше.
Минуло немало лет. Действительно, переезд Дедала на Крит, а также то благоволение, которое ему оказывал Минос, имели последствия для Поликарпоса и его семьи. С некоторых пор, если в главный храм Кносса нужно было поставить новую статую Афины, ее делал Дедал. Троны и прочая мебель работы беглого зодчего наполняла дворцы столицы и Феста. С другой стороны, количество заказов у Поликарпоса не убавилось, просто плоды его труда теперь не украшали Кносс – их увозили в Го́ртину и более мелкие города острова. Случались только штучные серьезные работы. Однажды ему повезло – заказали изваяние восьми богов для царской резиденции в Малье, которая по убранству и размерам ничем не уступала, а то и превосходила кносский и фестский дворцы. «Это произошло не иначе как по недосмотру богов», – иронично ворчала тогда жена. Муж не отвечал.
Впрочем, вскоре Поликарпос вновь начал много работать для столицы. Это произошло потому, что слава Дедала гремела к тому моменту на всю Ойкумену. Его творения ждали цари в Фивах, Коринфе, Три полисе. Минос довольно быстро понял, что такое сокровище, как этот зодчий, не стоит держать под спудом. Им выгодно делиться! Что даст царю еще десяток изваяний Геракла, расставленных по его дворцам? Почти ничего. А если они встанут в палаты заморских столиц?.. Слава Крита! Вот главный плод труда Дедала, по мнению Миноса.
Прошли годы. Запыхавшийся Титос, сын Поликарпоса, набегавшись с Икаром, вернулся весь мокрый. Мальчишки давно дружили и виделись почти каждый день, в то время как их отцы так и не встречались. Жена Поликарпоса радовалась этой дружбе. Она сама, кстати, давно и хорошо знала Дедала. Они познакомились много лет назад, когда женщина отводила и забирала сынишку из дома отца Икара, где малыши играли. Кроме того, с легендарным мастером можно было запросто столкнуться в городе, в то время как Поликарпос никуда не ходил.
За прошедшие годы отношение женщины к Дедалу изменилось. Изменилось и ее мнение о муже. Только о богах она думала то же, что и прежде.
Итак, не заходя в дом, юный Титос побежал сразу в мастерскую отца.
– Отец, – начал он, запыхавшись. – Ты не представляешь, что они делают!..
Поликарпос посмотрел на него вопросительно, но без интереса.
– Это будет самое большое… Самая большая… Ну, я не знаю… Самый большой! Больше, чем в да леком Египте, где никто никогда не бывал!.. Выйти не сможет никто!.. Отец, Дедал говорит: «Он будет запутан, как сама жизнь!» Представляешь? Под землей!.. Там будет храм… Или дворец… Это царский заказ. Он сам не знает, что Минос станет там делать… – Титос наконец отдышался. – Хочешь, я попрошу Дедала, он покажет тебе чертежи? Мать сказала, было бы хорошо, если бы ты помог ему…
Поликарпос нахмурился и отрицательно покачал головой. Еще больше он не любил, когда сын повторял за матерью то, что находится за пределами ее понимания. Титос уселся напротив отца.
– А еще я у них видел… Вот, умора! – Он расхохотался. – Икар показывал мне рисунок. Пустотелая деревянная корова. Они бы еще лошадь сделали! Это был тайный заказ царицы Пасифаи. Так что никому! Я тебе по секрету… Икар говорит, корова была изготовлена так, чтобы она могла залезать внутрь и сношаться с быком, представляешь?! С быком! Пасифая изменяла Миносу с быком!!!.. – Титос буквально катался от смеха. В его возрасте подобные истории веселят безудержно. Внезапно он стал серьезным. – Но ты – никому!
Поликарпос индифферентно кивнул.
Минуло еще немало лет. Взаимная привязанность Титоса и Икара только крепла, потому тревожные события, в которые был вовлечен Дедал, вызывали волнения в семье Поликарпоса. Сам же он, казалось, не обращал на происходящее никакого внимания, дни напролет проводя в своей мастерской. Весь Крит, и особенно Кносс, лихорадило из-за слухов о чудовище, но мастер был спокоен, погружен в свой труд и не поднимал головы.
Граждане трепетали от страха. Кто-то бежал с острова, кто-то отказывался верить… В отличие от них, награжденных сомнением, домочадцы Поликарпоса знали наверняка – монстр существует. Более того, Икар рассказал Титосу, что это чудовище – получеловека-полубыка – родила царица Пасифая. Теперь то подземное сооружение, которое поражало своим величием и задумывалось как храм или дворец, стало страшной тюрьмой и кровавым жертвенником болезненной воле несчастного царя. «…Как сама жизнь», – постоянно вспоминал слова Дедала подросший Титос. Когда юноша рассказал об этом матери, та пришла в ужас и заплакала. Когда рассказал отцу, тот кивнул.
А потом они внезапно пропали. Вот уже несколько месяцев никто не видел Икара и Дедала. Жена и сын Поликарпоса беспокоились, даже не находили себе места. Чуть раньше к острову причалил какой-то корабль афинского царевича – об этом мастер слышал, хотя предпочел бы не отвлекаться. Впрочем, игнорировать происходящее оказывалось все труднее – в столице началась суматоха, граничащая с безумием. Кажется, приезжий царевич убил чудовище, и как раз потом Дедал и Икар исчезли. Это все ужасно мешало работать!
В мастерскую ворвался Титос:
– Отец! Отец, они… Они летят! Выгляни в окно, отец, они летят!.. Летят будто птицы!
– Помолчи! – Поликарпос даже поморщился от досады и раздражения. Казалось, что это мгновение почему-то очень важно, а новости, которые принес юноша, так неуместны, так малозначительны… Помедлив, чтобы сдержать гнев, мастер продолжил тихо и доверительно, с надеждой и едва заметным трепетом в голосе: – Вот, сынок, – он взял со стола и подал Титосу плод своего труда, – примерь эти крылья.