Внезапно в мозгу у нее что-то щелкнуло.
Глубокий голос. Расплывчатый темноволосый образ. Четкая, отрывистая манера говорить. Могут ли Тот Парень в уборной и Адам быть…
Нет. Это невозможно. Тот Парень был аспирантом… хотя разве он сказал это прямо? Нет. Он сказал: «Это туалет моей лаборатории» — и что он тут уже шесть лет, и он не ответил на ее вопрос о защите, и…
Невозможно. Невероятно. Непостижимо.
Как и все, что касалось Адама и Оливии.
О боже. Что, если они действительно встретились впервые несколько лет назад? Все равно он, вероятно, не помнит. Наверняка. Оливия была никем. И все еще остается никем. Она подумала, не спросить ли его, но зачем? Он понятия не имел, что пятиминутный разговор с ним стал импульсом, который был нужен Оливии. Что она думала о нем все это время.
Оливия вспомнила последнее, что сказала ему: «Может, увидимся в следующем году», и, ох, если бы она только знала. Она почувствовала прилив чего-то теплого и мягкого в той податливой части ее тела, которую она берегла сильнее всего. Она взглянула на Адама, и это чувство стало еще больше, еще сильнее, еще жарче.
«Ты, — подумала она. — Ты. Ты просто самый… Худший… Лучший…»
Оливия засмеялась, качая головой.
— Что? — озадаченно спросил он.
— Ничего. — Она улыбнулась ему. — Ничего. Знаешь что? Мы с тобой должны выпить кофе. Чтобы отпраздновать.
— Отпраздновать что?
— Все! Твой грант. Мой год в Гарварде. То, как круто развиваются наши фейковые отношения.
Вероятно, с ее стороны было нечестно просить об этом, поскольку фальшивое свидание должно было состояться только завтра. Но в предыдущую среду они встретились всего на несколько коротких минут, а с вечера пятницы Оливия раз тридцать заставляла себя отложить телефон, чтобы не писать Адаму о том, что никак не могло его заинтересовать. Например, о том, что он был прав и проблема с иммуноблотом была в антителе. А в десять вечера в субботу она умирала от желания узнать, в университете ли он, и дважды написала и стерла сообщение: «Привет, что делаешь?» — на которое он бы, конечно, ни за что не ответил. И она была рада, что струсила и не переслала ему в итоге статью с советами о том, как защититься от солнца.
Вероятно, с ее стороны было нечестно просить об этом, и все же сегодня был знаменательный день, и ей хотелось это отпраздновать. С ним.
Адам задумчиво прикусил щеку.
— Это и вправду будет кофе или опять ромашковый чай?
— Зависит от того, будешь ли ты ворчать.
— Буду, если закажешь ту тыквенную штуку.
Она закатила глаза.
— У тебя нет вкуса.
Ее телефон пикнул напоминанием.
— О, надо только заехать на «Вируселлу». До кофе.
Между его бровями залегла вертикальная морщинка.
— Боюсь спрашивать, что это.
— «Вируселла», — повторила Оливия, хотя судя по тому, как углубилась морщинка, это явно не помогло. — Массовая вакцинация против гриппа для преподавателей, сотрудников и студентов. Бесплатная.
Адам скривился.
— Это называется «Вируселла»?
— Ага, как фестиваль. «Коачелла».
Адаму это название явно ничего не говорило.
— Тебе что, не приходит университетская рассылка обо всем этом? Они писали по меньшей мере пять раз.
— У меня отличный спам-фильтр.
Оливия нахмурилась.
— Стэнфордские письма он тоже блокирует? Так не должно быть. Может кончиться тем, что он отфильтрует важное сообщение от администрации и студентов, и…
Адам вскинул бровь.
— О нет. Только не это.
Не смейся. Не смейся. Не нужно ему знать, как он тебя веселит.
— Нам все равно надо сделать прививку.
— Я обойдусь.
— Уже привился?
— Нет.
— Я практически уверена, что это обязательно для всех.
Положение плеч Адама давало понять, что он далеко не «все».
— Я никогда не болею.
— Сомневаюсь.
— Не стоит.
— Эй, грипп намного серьезнее, чем тебе кажется.
— Все не настолько плохо.
— Плохо, особенно для таких, как ты.
— Как я?
— Ну, знаешь… людей определенного возраста.
Его губы дернулись, и он свернул на парковку кампуса.
— Очень смешно.
— Да ладно.
Она подалась вперед, чтобы потыкать его пальцем в бицепс. К этому моменту они уже так часто прикасались друг к другу. На людях, и наедине, и по-всякому. Это уже не казалось неловким. Это было приятно и естественно, так же как трогать Ань или Малькольма.
— Пойдем вместе, — попросила она.
Адам не отреагировал, собираясь припарковаться вдоль тротуара. Оливии понадобилось бы часа два, чтобы вписаться на это место.
— У меня нет времени.
— Ты только что согласился выпить кофе. У тебя не может не быть времени.
Адам припарковался меньше чем за минуту, сжал губы и ничего не ответил.
— Почему ты не хочешь прививаться? — Она посмотрела на него с подозрением. — Ты что, антиваксер какой-нибудь?
О, если бы взглядом можно было убить.
— Ладно. — Она прищурилась. — Тогда почему?
— Это не стоит таких хлопот.
Он что, нервничает? Он что, правда кусает губы?
— Это займет буквально десять минут. — Оливия потянула его за рукав рубашки. — Ты приходишь, они сканируют твой университетский бейдж. Делают тебе укол. — Она почувствовала, как напряглись его мышцы под кончиками ее пальцев, когда она произнесла последнее слово. — Проще простого, и самое приятное то, что ты не болеешь гриппом целый год. Совершенно… Ой. — Оливия прикрыла рот рукой.
— Что?
— О боже.
— Что?
— Ты что… О, Адам.
— Что?
— Ты что, боишься уколов?
Он замер. Сидел совершенно неподвижно. Он больше не дышал.
— Я не боюсь уколов.
— Это не страшно, — сказала она, изо всех сил стараясь его подбодрить.
— Я знаю, потому что я не…
— Это безопасно, ты можешь не бояться уколов.
— Не о страхе речь…
— Я понимаю, шприцы страшные.
— Они не…
— Бояться позволяется.
— Я не боюсь, — сказал он ей немного тверже, чем требовалось, а затем отвернулся, покашливая и потирая шею.
Оливия сжала губы, а затем сказала:
— А вот я когда-то боялась.
Он посмотрел на нее с любопытством, и она продолжила.
— В детстве. Моя… — Ей пришлось кашлянуть. — Маме приходилось крепко держать меня в объятиях всякий раз, когда мне делали укол, чтобы я не вырывалась. И она подкупала меня мороженым, но проблема была в том, что я хотела его немедленно после укола. — Она засмеялась. — Поэтому она покупала мороженое в вафле заранее, и к тому моменту, как я была готова его есть, оно таяло у нее в сумке и превращалось в кашу, и…
Вот блин. Она снова была готова расплакаться. Перед Адамом, опять.
— Кажется, она была прекрасной женщиной.
— Так и есть.
— И для полной ясности, я не боюсь шприцев, — повторил он. На этот раз теплым и добрым тоном. — Они просто кажутся мне… отвратительными.
Оливия шмыгнула носом и посмотрела на него снизу вверх. Искушение обнять его было почти непреодолимым. Но она уже делала это сегодня, так что ограничилась тем, что похлопала его по руке.
— Оу.
Он испепелил ее взглядом.
— Не надо мне «оу».
Это было так трогательно. Он очень трогательный.
— Нет, правда, они отвратительные. Протыкают тебя этой штукой, и ты истекаешь кровью. Ощущение… буэ.
Она выбралась из машины и дождалась, пока выйдет он.
Когда Адам присоединился к ней, она ободряюще улыбнулась.
— Я понимаю.
— Правда? — спросил он недоверчиво.
— Ага. Они ужасные.
Он все еще смотрел с некоторым сомнением.
— Да.
— И страшные. — Оливия подхватила его под локоть и потащила к тенту «Вируселлы». — И все же тебе нужно это преодолеть. Мы идем делать прививку от гриппа.
— Я…
— Это не обсуждается. Я буду держать тебя за руку в процессе.
— Не нужно мне, чтобы ты держала меня за руку. Потому что я не собираюсь этого делать.
Вот только ему придется. Он мог бы упереться обеими ногами, стоять на своем и превратиться в соляной столп, и Оливии не удалось бы его никуда потащить. И все же.
Она позволила своей руке соскользнуть на его запястье и посмотрела на него снизу вверх.
— Еще как собираешься.
— Прошу. — Его взгляд был полон боли. — Не заставляй меня.
Он был ужасно трогательный.
— Это для твоего же блага. И ради блага тех пожилых людей, которые могут подойти к тебе слишком близко. Еще более пожилых, чем ты, вот.
Адам вздохнул, признавая поражение.
— Оливия.
— Ну же. Может, нам повезет, и нас увидит завкафедрой. А после я куплю тебе мороженого в вафле.
— За него придется платить мне? — Теперь в его голосе звучала покорность.
— Скорее всего. На самом деле, нет: наверное, ты все равно не любишь мороженое, потому что ты против всего хорошего в этой жизни. — Она задумчиво покусывала нижнюю губу. — Может быть, в кафе найдется сырая брокколи?
— Я не заслуживаю словесных оскорблений в довесок к прививке от гриппа.
Оливия просияла.
— Ты такой смельчак. Даже несмотря на большую злую иглу, которая только и ждет, чтобы тебя уколоть.
— Очень смешно.
И все же он не сопротивлялся и покорно шел за ней.
Было утро в начале сентября, солнце уже светило слишком ярко и жгло через хлопок рубашки. Листья амбровых деревьев все еще сохраняли глубокий зеленый цвет и, казалось, не собирались жухнуть. В этом году все было по-другому, не так, как в последние несколько лет: лето, полное и зрелое, казалось, не хотело заканчиваться с началом семестра. Видимо, студенты либо дремали на утренних лекциях, либо все еще спали в своих постелях, потому что на этот раз не чувствовалось той напряженной хаотической атмосферы, которая всегда царила в кампусе Стэнфорда. А Оливия… у Оливии была лаборатория на следующий год. Все, ради чего она работала с пятнадцати лет, наконец должно было исполниться.
Жизнь не могла быть лучше.