Оливия покачала головой и рассмеялась, повернувшись к Адаму, чтобы разделить веселье. Вот только Адам уже смотрел на нее, и, казалось, ему не было смешно. Его взгляд был… каким-то другим. Может быть, беспокойным, или извиняющимся, или покорным. Может, он запаниковал? И внезапно, без предупреждения в ресторане воцарилась тишина. Стук дождя по окнам, болтовня людей, звон приборов — все это стихло, пол накренился, слегка затрясся, а воздух из кондиционера стал немного слишком холодным. Адам уже не держал ее за запястье.
Оливия вспомнила инцидент в туалете. Горящие глаза и влажные щеки, запах реагента и чистой мужской кожи. Размытый силуэт большой темной фигуры, стоящей перед ней, его глубокий, успокаивающий голос. Паника от того, что ей всего двадцать три, она одинока и понятия не имеет, что ей делать, куда идти и какой выбор будет правильным.
«Это достаточно веская причина, чтобы пойти в аспирантуру?» — «Это лучшая причина».
Внезапно все оказалось довольно просто. Все-таки это был Адам. Оливия была права.
Но она ошибалась, когда думала, что он не помнит ее.
— Да, — сказала она. Она больше не улыбалась. Адам все еще держал ее взгляд. — Видимо, так и есть.
Глава 22
Гипотеза: когда мне дают выбор между А (солгать) и Б (сказать правду), я неизбежно выберу… Нет. Не в этот раз.
Несомненно, Холден сильно приукрашивал свои байки, поскольку много лет ходил на курсы по стендапу, но все же Оливия безудержно хохотала над его рассказами.
— И вот меня будит этот льющийся сверху водопад…
Адам закатил глаза.
— Это была одна капля.
— Я недоумеваю, почему в домике идет дождь, но потом замечаю, что идет он с верхнего яруса кровати и что Адам, которому тогда было тринадцать…
— Шесть. Мне было шесть, а тебе — семь.
— …обоссал кровать, и моча просачивается сквозь матрас на меня.
Оливия прикрыла рот рукой в безуспешной попытке скрыть, как ей весело. Точно так же она потерпела неудачу, когда Холден рассказывал о щенке далматинца, который однажды укусил Адама за задницу, и о выпускном альбоме, где Адам занял первое место в рейтинге «Доведет тебя до слез».
Во всяком случае, сейчас Адам не смущался. И выглядел куда менее расстроенным, чем получасом ранее, когда Холден сказал: «Оливия, да он по тебе сохнет!» Что объясняло… так многое.
Может быть, всё.
— Чувак. Шесть лет. — Малькольм покачал головой и вытер глаза.
— Я был болен.
— И все же. Для такого инцидента ты был чересчур взрослый.
Адам просто смотрел на своего друга, пока тот не опустил взгляд.
— Э-э-э… А может, и не такой уж взрослый, — пробормотал он.
По пути к выходу Оливия заметила, что у кассы лежат печенья с предсказаниями. Она восторженно ойкнула, запустила руку в миску и выудила четыре маленьких пластиковых свертка. Потом вручила по одному печенью Малькольму и Холдену, а третье с озорной улыбкой протянула Адаму.
— Ты их ненавидишь, правда ведь?
— Да не то чтобы ненавижу. — Он взял печенье. — Просто думаю, что на вкус они как пенопласт.
— Пищевая ценность у них, вероятно, такая же, — пробормотал Малькольм, когда они скользнули во влажную вечернюю прохладу.
Как ни странно, у них с Адамом было много общего.
Дождь уже кончился, но улица блестела в свете фонаря. Легкий ветерок шевелил листья, стряхивая с них капли на землю. Оливия вдыхала полными легкими свежий воздух, такой приятный после нескольких часов в ресторане. Она закатала рукава и случайно коснулась рукой пресса Адама. Оливия посмотрела на него с игриво-извиняющейся улыбкой, а он вспыхнул и отвел взгляд.
Холден сунул в рот кусочек печенья и, моргая, посмотрел на бумажку с предсказанием.
— «У того, кто смеется над собой, всегда есть повод для смеха». Это что, стеб? Это печенье надо мной стебется? — Он с возмущением оглянулся по сторонам.
— Похоже на то, — ответил Малькольм. — У меня сказано: «Побалуй себя сам — зачем ждать, что это сделает кто-то другой?» Кажется, мое печенье тоже над тобой стебется, зайка.
— Похоже, с этой партией что-то не так. А у вас что? — спросил Холден у Адама и Оливии.
Оливия уже откусила уголок и вытащила бумажку. Фраза была банальной, и все же ее сердце екнуло.
— У меня нормальное, — сообщила она Холдену.
— Врешь.
— Нет.
— И что там?
— «Никогда не поздно сказать правду». — Она пожала плечами и повернулась, чтобы выбросить пластиковую обертку. В последний момент она решила сохранить клочок бумажки и сунула его в задний карман джинсов.
— Адам, открой свое, — сказал Малькольм.
— Не-а.
— Ну давай.
— Не собираюсь есть кусок картона только ради того, чтобы тебя утешить.
— Ты хреновый друг.
— Если верить производителю печенья, ты хреновый парень, так что…
— Дай сюда, — вмешалась Оливия, забирая печенье у Адама. — Я его съем. И прочитаю.
За исключением машин Адама и Малькольма, парковка была совершенно пуста. Сейчас Холден собирался вместе с Малькольмом поехать к себе домой, чтобы выгулять свою собаку.
— Адам тебя подбросит, так, Ол?
— Не нужно. Тут идти меньше десяти минут.
— Но как же сумка?
— Она не тяжелая, и я… — Она резко остановилась, прикусила губу, обдумывая возможные варианты, а затем почувствовала, что улыбается, одновременно робко и целеустремленно. — На самом деле, Адам проводит меня домой. Так ведь?
Мгновение он с непроницаемым видом молчал. Затем спокойно ответил:
— Конечно. — Он сунул ключи в карман джинсов и перекинул через плечо ремень ее спортивной сумки.
Когда Холден и Малькольм сели в машину, Адам спросил:
— Где ты живешь?
Оливия молча показала рукой.
— Ты уверен, что хочешь нести мою сумку? Я слышала, в определенном возрасте легко надорвать спину.
Адам сердито воззрился на нее, и она рассмеялась, подстраиваясь под его шаг. Вскоре они вышли со стоянки. Вокруг было тихо, только подошвы ее кроссовок шаркали по мокрому бетону, а спустя несколько секунд мимо проехала машина Малькольма.
— Эй, — окликнул Холден с пассажирского сиденья, — что было в предсказании Адама?
— М-м-м. — Оливия сделала вид, будто смотрит на бумажку. — Ничего особенного. Просто: «Доктор Холден Родригес — жалкий неудачник».
Малькольм поддал газа как раз в тот момент, когда Холден замахал руками. Оливия расхохоталась.
— Что там написано на самом деле? — спросил Адам, когда они наконец остались одни.
Оливия протянула ему скомканную бумажку и молча смотрела, как он наклоняет ее, чтобы прочитать в свете фонаря. Ее не удивило, что под скулами у него заходили желваки и что он, не говоря ни слова, сунул предсказание в карман. В конце концов, она ведь знала, что там написано.
«Можешь умереть от любви. Кто-нибудь тебя воскресит».
— Можно мы поговорим о Томе? — спросила Оливия, обходя лужу. — Это не обязательно, но мне хотелось бы.
— Можно. Нужно. — Она увидела, что его горло подрагивает. — Конечно же, из Гарварда его уволят. Другие дисциплинарные меры все еще рассматриваются… Совещание вчера шло до позднего вечера. — Адам бросил на нее быстрый взгляд. — Вот почему я не позвонил тебе раньше. Гарвардский координатор по работе с «девятым разделом» должен скоро с тобой связаться.
Хорошая новость.
— А что с твоим грантом?
Он стиснул зубы.
— Точно не знаю. Что-нибудь придумаю… или нет. Сейчас это меня не особо заботит.
Как странно, подумала Оливия. Но ее удивление быстро прошло: она осознала, что профессиональные последствия этой истории не так тяжелы, как личные.
— Мне так жаль, Адам. Я знаю, он был твоим другом…
— Не был. — Адам резко остановился посреди улицы. Он повернулся и посмотрел на нее своими глубокими светло-карими глазами. — Я понятия не имел, Оливия. Я думал, что хорошо его знаю, но… — Его кадык дернулся. — Нельзя было доверять тебя Тому. Прости.
Он так произнес это «тебя»… Будто Оливия была чем-то особенным, бесценным и незаменимым. Его самым обожаемым сокровищем. От этого Оливии хотелось дрожать, смеяться и плакать одновременно. Ей было неловко и очень радостно.
— Я… Я боялась, ты разозлишься на меня. За то, что я все испортила. Твои отношения с Томом и, может быть… может, теперь у тебя не получится переехать в Бостон.
Адам покачал головой.
— Ну и ладно. Мне это совершенно безразлично.
Он долго удерживал ее взгляд своим. Челюсти его двигались, словно остальные невысказанные слова он проглотил. Но он так ничего и не добавил, так что Оливия кивнула, повернулась и зашагала вперед.
— Кажется, я нашла другую лабораторию. Чтобы закончить исследование. Ближе к нашим местам, так что в следующем году мне не придется переезжать.
Она заправила волосы за ухо и улыбнулась ему. Было что-то глубоко приятное в том, что он рядом, такой осязаемый и бесспорный. Оливия чувствовала это на каком-то первобытном, интуитивном уровне — головокружительное счастье, всегда возникавшее в его присутствии. Внезапно ей совсем расхотелось обсуждать Тома.
— Отлично посидели. И кстати, ты был прав.
— Насчет тыквенной бурды?
— Нет, она была прекрасна. Насчет Холдена. Он действительно невыносим.
— Постепенно к нему привыкаешь, лет за десять или около того.
— Правда?
— Не, на самом деле нет.
— Бедный Холден. — Оливия издала смешок. — Кстати, не только ты помнишь.
Адам бросил на нее взгляд.
— Помню что?
— Наше знакомство. В туалете, когда я пришла на собеседование.
Оливии показалось, что он на мгновение замедлил шаг. А может, и нет. И все же в его глубоком вздохе слышалась нотка неуверенности.
— Правда?
— Ага. Просто до меня не сразу дошло, что это был ты. Почему ты ничего не сказал?
Ей было так любопытно, что происходило у Адама в голове в последние несколько дней, недель, лет. Кое-что она уже понимала, но некоторые моменты… некоторые моменты ему придется прояснить.